Начало смеркаться, когда налетели на воинскую сторожу рязанского князя. Десятка полтора всадников заступили дорогу беглецам.
-Хто такия? - вопросил бородатый витязь на сером высоком коне.
Тупик окинул взглядом рязанских воинов, замечая их простые кожаные доспехи, укреплённые металлом, холщовые рубашки, деревянные сёдла, грубые прямые мечи и рослых, сильных коней.
-Чево молчитя? Татары ча? Дак чево пожаловали? Мы с Ордой - не ратны.
-Русские - мы, - ответил Тупик. - Уходим от татар - по следу гонятся.
-Много их, што ль, татар тех?
-С полусотню. А то и больше. Нукеры.
-Бяда, - проворчал бородач. - Ча стоитя? Бяжать вам надо. Мы вас не видывали. А ваш след перебьём.
Снова отряд погонял усталых коней, торопясь покрыть как можно большее пространство в оставшийся светлый час, пока можно скакать, не рискуя лошадью и собственной головой. Багровый закат в полнеба стоял над сплошными тёмными рощами по горизонту, окрашивая нижние края туч, суля непогоду. Он угасал, и звезда купалась в его отступающем разливе, мигая Ваське Тупику. И хотелось верить Ваське, что, пройдя над смертной пропастью по краешку, он заплатил Небу за свою клятву, за право на жизнь, которая оборвётся ещё не скоро, и в этой жизни глаза-васильки будут сиять ему без горькой слезы. Он достал, поднёс к лицу засохший стебелёк и увидел весь свой ратный путь от сожжённой рязанской деревни, но не только глаза-васильки сияли над его путём; где-то рядом с ними пролетели блестящие миндалины, наполняя душу тревогой, и он понял, что до конца дней будет помнить их обладательницу и её смерть.
Хасан скакал рядом на чалом горбоносом степняке. Он мечтал о том, чтобы князь Дмитрий дал ему сотню конных воинов. С доброй сотней он прорубится в битве к шатру Мамая и совершит возмездие. В том, что битвы не избежать, Хасан не сомневался.
Копыто, пьяный от усталости, был счастлив и ничто не страшило его впереди. Он нашёл своего начальника и боевого товарища. Чего страшиться воину, когда рядом - товарищ, за которого готов умереть!
XI
Задыхаясь, Дарья бежала кривыми улочками коломенского посада. Навстречу шли люди, свои, русские, но девушке было тревожно и страшно так же, как в то утро среди поля, когда за ней гнался зверь. Она знала, куда спешат эти люди, и ещё лучше знала, что они не только не помогут ей, но и станут её врагами, если заговорит. Коломяне спешили на казнь ордынских лазутчиков, слух о ней только что распространился по городу. И не было здесь человека, который усомнился бы, что ордынцы шли убить князя, отравить колодцы, поджечь город, - ведь лазутчики всегда приходили только с бедой, других коломяне не знали. Дарья знала. Может, их всего десяток на Орду, и тот десяток вместе с проводником Мишкой городские стражники вели на казнь. Сегодня, возвращаясь с Ариной от заутрени из церкви Воскресения, она увидела воздвигнутые ночью виселицы под стеной городского детинца. Девушки обошли страшное место, уже оцепленное стражей, и на одной из улиц попали в толпу, сопровождающую осужденных.
Окружённые охраной, степняки брели, опустив бритые головы. Дарья видела их в полном воинском облачении и теперь могла бы не узнать своих спасителей, если бы не Мишка. Простоволосый, осунувшийся, с синяками на лице, он поддерживал опухшего, покрытого коростами и язвами человека, - похоже, начальника отряда. Сколько мыслей пронеслось в её голове! Значит, своим притворством они обманули не только её, но и московского разведчика Василия Тупика? Сердце кричало ей, что случилась ошибка, но что сердце? - оно не может не милеть к тем, кто избавил тебя от смерти. Люди, охраняющие город, ничем не обязанные этим ордынцам, разобрались, конечно, лучше Дарьи... Девушку толкали со всех сторон, оттирали от Аринки, та тянула её за руку из толпы, а Дарья ничего не замечала, потрясённая глубиной собственного заблуждения и коварством врагов.
-Люди!.. С добром мы шли к вам! - донёсся голос Мишки.
-Это с каким добром? - выкрикнул рядом пожилой бородач. - С мышьяком, што ль?
Раздались ругательства и свист, в Мишку полетели комки грязи, он ссутулился, опустил нестриженую голову.
-Дорогу! Сторонись, голь коломенская, шире раздайся!.. Куда прёшь, мор-рда, бельма у тя повылазили? Вот как тресну по башке-то!..
Дарья оборотилась на хриповатый голос. Впереди арестантского конвоя на толстоногой, широкозадой кобыле ехал Федька Бастрык, размахивая плетью и озирая толпу лупастыми, липучими глазами. Он был в серо-зелёном кафтане стражника с нашивками начальника на рукаве и по вороту. Он сбрил бороду, отчего стал моложавее, но Дарья узнала бы его и в княжеском облачении. Едва увидев Бастрыка, Дарья убедила себя, что с татарами - не ошибка, а злой умысел. Она чуть не закричала об этом, но жизнь успела научить Дарью разуму. Что она скажет народу? Что Федька - злой, а татары - добрые, потому что он её обидел, а они спасли? Да за одно слово в защиту лазутчиков её растерзают. В ней пробуждалась ненависть, едва вспоминала набег карателей на родную деревню. Только два человека способны помочь ей - великий князь, к которому шли эти люди, да Василий, сумевший распознать в них друзей. Почему их казнят, не дождавшись князя?
Расталкивая толпу, не обращая внимания на крики Аринки, девушка бросилась к воинскому лагерю. Там - её дед, там - боярин Илья, там - звонцовские ратники, которым она всё рассказала, при которых Тупик проверял этих татар. Захотят ли они вмешаться, успеют ли остановить казнь - Дарья не думала, она бежала к ним, потому что больше бежать некуда...
У Дарьи хватило сил одолеть пустырь, заросший лебедой и крапивой, на краю поля открылись первые ряды опустевших шатров - ратники собирались на поле, - и тут её ноги стали подгибаться.
-Эй, оглашенная! - окликнул смешливый голос. - Из белены, поди-ка, мази варила - надышалась, небось?
Дарья обернулась на голос и поняла: вот где - помощь. У шатра вся дюжина лесных братьев Фомы Хабычеева седлала коней. Дарья пошла к атаману, пошатываясь. Ослоп тронул Фому за рукав.
-Батяня, глянь, што с ей?
Фома оставил подпругу, обернулся, его прозрачные глаза глянули в помертвелое лицо девушки.
-Дядя Фома... Спаси их...
Он шагнул к ней и поддержал за плечо.
-Погоди, красавица, сядь... вот сюда, на брёвнышко.
-Нет, дядя Фома, их там сейчас... вешают...
-Кого вешают?
-Наших татар, там у стены...
-Наших татар? - атаман поднял брови.
-Наши - они, вот те Христос! Они шли к князю Дмитрию с вестью из Орды... А их... Это - Бастрык, это он казнит!
Фома переглянулся со своими.
-Дела... Вечор был я у Мещерского, он мне велел забрать тех лазутчиков у стражи, а про казнь ничего не сказывал. Да ты почём знаешь, кто - они?
-Скорее, дядя Фома!.. Я шла с ними от Холщова, боярин Тупик проверял их и пустил на Коломну.
Дарья и представить не могла, до чего кстати упомянула одного из начальников сторожевых отрядов. Фома посуровел.
-Кряж! А ну скачи к воеводе Мещерскому - что-то, видать, напутал Авдей-бездей со своей дружиной. Девка-то, вишь, сурьёзная, Тупика знает.
Кряж прыгнул в седло и конь рванул с места в карьер.
-По коням, братья! Ты, красавица, сиди тут, аль вон в шатре полежи, отойди немного.
Отряд помчался через пустырь, лишь Ослоп чуть задержался и крикнул с седла:
-Молодец, девка, што прямо к нам! Я ж те говорил... А до борова того нынче ж доберусь!..
Дарья опустилась, прилегла на землю. Когда вернулись силы, встала и пошла в город.
Глашатай уже объявил приказ тысяцкого Авдея, толпа обсуждала его, напирала на стражу - она бунтовала против лёгкой казни для лазутчиков, требовала для врагов мучительной смерти по образцу ордынских расправ. Семена варварства и жестокости, посеянные захватчиками, прорастали и на Русской земле. Под стеной детинца, сложенной из дубовых бревён, возвышались виселицы, сделанные из необструганных лесин; ветерок раскачивал намыленные верёвочные петли. Ордынцы стояли в затылок со связанными за спиной руками, лишь молодой пленник поддерживал своего начальника, которому предстояло первому отправиться в райские сады Аллаха. Бастрык с седла следил, как двое палачей из стражи подкатывали чурки под виселицы, злился - оба не спешили, давая толпе насмотреться на зрелище. Им и невдомёк, что каждый потерянный миг отдаляет Бастрыка от того часа, когда тайна драгоценной иконы будет принадлежать ему одному. Вот уже и тысяцкий Авдей с охраной появился, раздвинул конями толпу, стоит, ждёт, а палачи всё ещё заняты чурками. "Какого лешего они, треклятые, переставляют их с места на место - не всё ли равно, с толстой или тонкой сталкивать этих висельников?"
