- Хан Алтын! Ты просил выдать тебе русского князя - он твой. Я подумал и решил, что оскорбление, нанесённое потомку Повелителя сильных, прощать нельзя.
-Великий! - вскричал Алтын. - Ты - единственный среди великих! Дозволь, я сейчас выволоку его из ямы железным крюком?
-Погоди. Зрелищами тешат днём. Придумай нам интересную потеху, ведь князья попадаются не каждый день.
-Я затравлю его собаками.
Мурзы защёлкали языками. Герцог, которому толмач переводил разговор, что-то прохрипел.
-Он говорит - старо и скучно.
-Пусть скажет лучше.
Фряг пробубнил что-то, жестикулируя, ухмыльнулся и принялся за баранину, запивая её кислым вином.
-Он говорит, надо одеть его в красное, посадить в тесный загон и втолкнуть туда разъярённого быка. А русу дать нож - пусть защищается.
Мамай поморщился: лучше уж травля собаками. Бык, скорее всего, не станет гоняться за пленным, если тот не захочет дразнить его. Князь - не такой дурак, как думает этот Герцог.
-Тогда оденьте его в шаровары из просмоленной кожи, затяните, чтобы не мог сорвать, да и отпустите на волю.
-На волю?
-Да. Но в шаровары надо насыпать горящих углей - он вам покажет смешные танцы.
Мамай усмехался: и на западе ещё смеют бранить ордынских воинов за жестокость?!
-Ты - великий воин, ты - самый лучший на земле герцог! - Алтын обнимал фряга. - Едем со мной! Наш Повелитель - щедр, но он не любит вина и женщин - он великий полководец и правоверный мусульманин. А мы - его рабы и воины. Рабам всё - можно, воинам - тоже!
Пьяная речь Алтына ласкала Мамая, и всё же он сказал:
-Хан Алтын, пировать ты можешь сколько угодно. Но твой тумен должен быть готов каждый час выступить и переправиться через Дон. Кто отстанет - будет казнён.
-Повелитель! Приказывай! У Алтына две головы - одна пьёт вино, другая думает о войске.
Мурзы, толкаясь, покидали шатёр. Орда, того и гляди, снимется, и горе тому, кто проявит нерасторопность. К огорчению Алтына, Герцог отказался поехать с ним. Наёмник заявил, что должен проверить сторожевую службу и размещение своего отряда. Фряги продавали себя дорого, и их начальник стремился показать, что золото они получают не зря. Да и что за радость пьянствовать в вонючем шатре, любезничать с неумытыми красотками, от которых разит овчиной и кислым молоком? Вина и женщин у него ещё будет довольно - только бы началась война.
Перед уходом Герцог сказал Мамаю: его войско ждёт второй части задатка, которая обещана по приходе на Дон.
-Сам помню, кому и когда платить, - нахмурился Мамай. - Ты ещё не отслужил того золота, которое получил в Кафе. Однако ты получишь обещанное. Я свои договоры помню.
Герцог был прожжённым кондотьером.
-Мы тоже помним свои договоры, хан. Но выполняем их, пока выполняет другая сторона. Свои жизни мы продаём не за звонкие слова, а за звонкий металл. Говорят, московский Дмитрий - очень богатый князь.
-Коршун! - прошипел Мамай вслед фрягу.
Сборы на войну поистощили казну правителя Золотой Орды. И на смотре войска, позвенев монетой в одном тумене, нельзя было не позвенеть в другом. А Орда - велика. В казне остался ограниченный запас серебра, который следует удерживать железной рукой. Мамай знал, как опасно правителю оставаться на мели. Он рассчитывал, что наёмники подождут до большой военной добычи - зачем им золото в таком походе? Всё другое он готов давать им даром, как подарил стада скота.
У Мамая в тайном хранилище лежал особый запас, на который можно снарядить большое войско. Но то - его запас, он рассчитан на самый крайний случай. Только Мамай знал омут степной речки, где лежали на дне кожаные мешки с золотом и драгоценными камнями, охраняемые утопленником с железной гирей на шее. Он заколол и сбросил в омут того, кто помогал ему прятать богатство. Ближние мурзы знали о существовании тайной казны правителя. Если кому-то из них удастся свергнуть Мамая, тот не станет убивать его, пока не выведает тайну степной речки. А каждый лишний час жизни даже в оковах даёт возможность борьбы...
Погода устоялась сухая, степь, прокалённая за день, сохраняла тепло до утра, примятая трава не поднималась в безросные ночи, вяло и сухо шелестела под ногами; в восходящих струях воздуха созвездия колыхались, а костры удлинялись, повисая в пространстве огненными цветами. Мамай обходил посты своего куреня. Закутанный в тёмно-серый халат, он внезапно вырастал перед часовыми; нукеры цепенели, узнавая тихий шёпот. В Орде имя правителя было окружено таинственностью, хоть Мамай, не в пример многим ханам, и не чурался войска. Во всех битвах он одерживал победы - доступно ли такое обыкновенному человеку? Многие думали, что он сидит в своём шатре, думая о важных делах, а по войску бродит его дух. Мамая в войске не любили - его боялись, но в битвы за ним шли уверенно. Что ещё нужно полководцу!
В ту ночь Мамай ждал вести от Темир-бека, который залучил в гости хана Темучина, подарив как бы от себя великолепного горского скакуна, пригнанного для Мамая аланским беком. Темир-бек взялся подпоить чингизида и выведать, не связан ли тот с Тохтамышем, не сам ли подослал убийцу-колдуна? "Если Темучин - виноват, я зарублю его", - пообещал Темир-бек. Мамай посоветовал быть осторожнее - ему не хотелось бы жертвовать преданным темником, если убийство случится и "принцы крови" потребуют казни Темир-бека.
Кошачьим шагом ступает Мамай по притоптанной траве, и так же крадутся за ним телохранители. Кольчуга из булатной стали облегает тело, и рукоятка меча лежит в ладони. На вид простой меч у Мамая, без единого украшения, но цена этого меча - власть над сотнями племён... От костра к костру, от поста к посту... Цепенеют нукеры при шёпоте пароля и про себя возносят молитвы Аллаху: обошлось. Для нерадивого часового существует одно наказание - смерть, и это - не прихоть Мамая, но закон ясы, завещанной Повелителем сильных.
Недалеко от подножия холма, над ямой, где томились арестованные, шевельнулось в темноте серое пятно. Мамай подал знак телохранителям: внимание! Дрожа от охотничьего азарта, подкрался. Закутанная покрывалом фигурка склонилась над ямой. Женщина что-то опускала вниз. Не иначе, поклонница красавца-болдыря принесла ему пищу и воду. Мамай видел, как молодые рабыни, да и не только рабыни, пожирали его глазами на празднике сильных, слышал он и ядовитые слова дочери, обращённые к одной из бесстыдных княжон, - молодец, Наиля! Для женщины главный закон - сердце, но это не избавляет её от законов Орды. Рабыня перед ним или не рабыня - она преступница. Мамай толкнул вскрикнувшую женщину в яму... Телохранители надвинули творило на зёв ямы, и Мамай двинулся дальше. Он оставит раскрытие этой тайны до рассвета. Хорошо бы в яме оказалась молодая жена какого-нибудь дряхлого "принца крови". Дочь "принца" - тоже неплохо. Любое пятно на любом чингизиде - полезно безродному правителю Золотой Орды.
Мамай, ухмыляясь, думал, какие болваны попадаются среди мурз. Вместо того чтобы оставить большинство жён и наложниц дома, под надзором евнухов, тащат за собой гаремы. Попробуй, уследи за женщинами здесь, где нет гаремных стен, а вокруг тысячи удальцов! Хорошо кочевникам, у которых по одной-две жены - с двумя сладить нетрудно. Когда же их два, а то и три десятка и приходится часто нести службу, требующую дальних и долгих отъездов, - ну-ка, управься! Ну-ка, уследи да убереги, хотя бы от собственных нукеров! Мамай не сомневался, что в большинстве своём нынешние "чингизиды" - это всего лишь потомки ближних наянов и нукеров Повелителя сильных...
В юртах, за кольцом его личной стражи, кричали первые петухи, тлели и чадили костры у подножия холма, что-то вчерашнее умирало в них; что-то родится на его месте? Один костёр горел ярче других, из темноты выступали силуэты коней, слышался говор воинов. Не Темир-бек ли вернулся? Воины вскочили, узнав проверяющего, упали ниц.
-Кто - вы?
-Я - сотник Бадарч из тумена Батар-бека, - заговорил один, поднявшись. - Прислан к тебе с вестью.
