"Витязи мои милые, соколы сизые, воины святорусские, - шептал посол. - Покажите им, как умирают в бою русские люди!.."

-Нукеры!.. Где - мои нукеры? - топал ногами Мамай.

Завизжали женщины, многих блюдолизов из свиты как ветром сдуло, лишь темники и нукеры сгрудились вокруг Мамая. Но уже топотали по полю две отборные сотни, всегда стоящие наготове, и батыры - участники состязаний, следившие за опозоренными соплеменниками, которых вместо наград ждут плети, теперь хлынули с окрестных высот лавой. Мамай опомнился.

-Остановите их! - заорал он. - Окружить русов и не трогать!

Он уже понимал, что, не останови избиения русов, многие подумают - Мамай испугался сотни измождённых рабов. Нет, он вызвал нукеров, чтобы спасти этих несчастных.

-Бейбулат! Усади гостей на места да вороти трусливых шакалов из свиты. Они заслужили плетей, но пусть лучше их бледные лица сгорят от стыда. Коня! Послу тоже!

Вслед за Мамаем Тетюшков подъехал к строю русских, окружённых конными ордынцами. Боевой квадрат щетинился копьями и не подпускал к себе вражеских всадников. Здесь были молодые и старые люди, но все - худые и обросшие. Лица и одежда многих - в крови, глаза сверкают ненавистью из-за щитов, в них отчаяние, смешанное с упоением яростью боя. Какое счастье для раба - умереть с оружием в руках!

-Поднимите копья, храбрые воины! С вами говорю я, повелитель Золотой Орды, и обещаю: никто вас больше не тронет.

Железная щетина лишь колыхнулась.

-Вы не верите слову повелителя? - крикнул толмач.

-Не верим! - раздалось из строя. - Научились не верить!

Мамай усмехнулся и произнёс:

-Если бы я хотел вас раздавить, довольно было бы слова.

-Дави! Пока мы - колючие.

Мамай засмеялся:

-Твоя храбрость мне нравится, старик. Иди ко мне на службу. Я видел, как ты дрался, я сделаю тебя сотником. В Орде - много сброда, которому нужны сильные начальники. Я плачу хорошо.

Старик промолчал, и Мамай по-своему истолковал его молчание: не верит.

-Своей храбростью и воинским умением вы доставили мне удовольствие. Не то, что те тарбаганы, которые превратились в падаль для ворон.

-Люди ж были! Вы обманули их и посекли.

-Люди? Люди умеют постоять за себя в бою, как вы постояли. За то дарую вам жизнь и свободу. Кто захочет, останется в моём войске. Кто не хочет - пусть уходит.

Старик молчал, раздумывая.

-Прикажи, повелитель, я поговорю с ними, - процедил сквозь зубы Темир-бек.

-Молчи, темник. Порубить их - немного чести. Создать в нашем войске отряд московитов - то первая рана Дмитрию. - И уже громко. - Вы снова не верите мне? Так. Со мной - посол московского князя, он знает твёрдость моего слова.

С какой надеждой глаза обречённых обратились к русобородому всаднику!

-Правда, што ль, боярин, посол ты аль нет?

-Правда, - сказал Тетюшков, и так ему стало тяжко, словно обманывал этих людей в их последней надежде.

-Наш,- произнёс старик, заблестев глазами. - Аль не признал меня, Захария? Иван - я, Иван Копьё... Помнишь Ивана?

-Иван?! - прошептал Тетюшков, с трудом узнавая друга, три года назад сгинувшего с торговым караваном в Кафу, который он охранял.

"Старик" оборотился назад и сказал:

-Што, ребята, поверим ещё раз татарскому царю? Теперь, коль што, на Руси услышат про нас.

Воины начали бросать копья, мечи, щиты и камни.

-Кто хочет служить татарскому царю, отходи на левую руку, кто не хочет - на правую.

Скоро вся рать стояла справа от Ивана Копьё.

-Повелеваю! - заговорил потемневший Мамай. - Накормите их и отпустите. Но когда солнце зайдёт за край степи, кто не покинет пределы Орды, снова станет рабом.

Потрясённый Тетюшков ехал обратно среди мрачных мурз. Он ненавидел себя - будто помог владыке степи обвести соплеменников. Ведь и самому здоровому человеку не уйти до заката из пределов Орды. На лошади-то не ускачешь! Как помочь несчастным, пока они обладают этой призрачной свободой? Представить страшно, что ждёт их, когда кончится назначенный Мамаем срок. Купить коней? У кого? Кто осмелится навредить Мамаю? Разве Бейбулат?.. Сегодня отпадает - Мамай отличил его перед другими наянами. Может, хан Темучин, которого зовут Темучином за внешнее сходство с Чингисханом? Он больше других злобится, что Мамай оказал честь Бейбулату...

Занятый мыслями, Тетюшков не видел, как Мамай наклонился к уху ближнего мурзы: он приказывал, чтобы ни один из русов не пережил нынешнего заката.

Русов увели, раненых добили, толпа заранее пригнанных рабов убрала трупы, ристалище перед холмом снова приняло праздничный вид, лишь прибавилось мух, летящих на кровь с окрестной степи.

Лучники стреляли по живым мишеням, и когда остались самые искусные, над толпой выпустили стайку голубей. Цель - труднейшая, и вздох сожаления уже пронёсся среди зрителей, оттого что пёстрое облачко лишь колыхнулось, пропустив сквозь себя десяток смертей, когда светло-сизую голубку, летящую над свитой, будто змея клюнула в бок. Трепещущий ком упал на ковёр возле ног царевны, Наиля с жалостью смотрела, как птица последний раз ударила крыльями, как потух её зрачок, окольцованный красноватым огоньком, и кровь закапала из раскрытого клюва.

-Вызывается тот, кто стрелял! - возгласили бирючи. От стрелков отделился воин в пурпурном плаще. Склонясь перед царевной, он сказал:

-Мне жаль эту птицу, чистую, как небо. Но когда в небо смотрит прекраснейшая в мире девушка, небо ничего не желает больше, ему мешают даже крылья голубей. Не моя рука, а твои глаза, великая царевна, наводили эту стрелу.

Свита замерла, но произошло невероятное: дочь Мамая ответила дерзкому благосклонно; её усмешку поняли немногие.

-Я знала, что отец приближает к себе великих воинов. Но я не знала, что иные из них так же красноречивы, как искусны в воинском деле. Советую тебе подумать: не окажется ли твоё красноречие таким же гибельным для слабых сердец, как искусство стрелка.

Хасан наклонил голову и произнёс:

-Великая царевна! Моё искусство - не самое жестокое на этом празднике.

К счастью для Хасана, его дерзкий разговор с Мамаевой дочерью затемнил для слушателей смысл последних слов. Молодые мурзы ещё раньше клокотали, готовые разорвать болдыря, а Мамай после слов "великая царевна", повторённых дважды во весь голос, мало прислушивался. Лучший стрелок и наездник, герой состязаний именует его дочь "великой царевной", - значит, в глазах всего войска эта истина становится непререкаемой. Влияние слова лучших джигитов в Орде - огромно. Мурзы могут думать что угодно, важно, чтобы войско думало, как Мамай.

-Наиля! - потушил он властным голосом возмущённый говорок за спиной. - Разве ты забыла свои обязанности?

Девушка указала помощникам большой кусок пурпурного шёлка, как вдруг Хасан вскинул голову и обратился к Мамаю:

-Повелитель! Я не дорожу тленным богатством. Ты дал мне всё, что может пожелать воин. Дороже всех драгоценностей мира была бы для меня чаша вина из рук твоей дочери. Память о ней я сохраню до последнего часа, она станет греть меня, как луч солнца. Молю тебя об этой награде, великая царевна.

Темир-бек схватился за меч, но других речь воина изумила. Одних - тем, что этот чудак предпочёл богатству чашу перебродившего виноградного сока, других - волнением, которое как-то уж очень не вязалось с этим дьяволом в пурпурном плаще. Мамаю же послышалась в ней преданность. Он кивнул дочери, и смуглая рука с чашей золотистого вина протянулась к лицу воина. Он пил, словно молился, и тогда Мамай глянул на молодого темника... Так вон откуда раздражение Темир-бека!.. Мамай отвернулся. Царевна может восхищаться до слёз статью скакового коня и полётом охотничьего сокола, но разве можно ревновать её к ним?

На поле началось последнее и самое захватывающее - турнир конных батыров. Закованные в железо воины, вооружённые щитами и крепкими копьями с плоскими дисками вместо острия, сталкивались в поединках. Грохотали и лопались щиты, визжали кони, сшибаясь на рысях - на скаку Мамай запрещал сходиться, ибо это нередко приводило к смерти поединщиков, - копья ломались, выбитые из сёдел всадники валились на землю, звеня доспехами. Иных уносили с ристалища на руках. Солнце стояло в зените, когда перед сомкнутыми рядами участников состязаний остался один огромный всадник на огромном рыжем коне. В лучах полудня кроваво полыхал его алый халат, надетый поверх блестящего панциря, круглый стальной щит ослеплял противников, и никто не осмеливался выступить навстречу ему, после того как он одного за другим свалил пятерых поединщиков. Подождав, "алый халат" двинулся рысью вдоль строя, салютуя копьём, перед тем как направиться к холму за наградой. С ковра, зазвенев байданой, поднялся Темир-бек.