-Пороть обоих!.. Аришку - в дом церковный!
Юрко вздёрнул голову. Перед собой увидел набелённое лицо, соболиные брови и пылающие зелёным светом глаза старостиной жены, убранной в свадебный венец. Она не отрывала взгляда от склонённой Аринки. "Будто ястребиха над курочкой..." Опуская голову, успел заметить в конце стола испуганные глаза матери... Ропот нарастал, и Юрку казалось - вот-вот на него посыплются удары хмельных мужиков и баб. Были тут парни, Аринкины воздыхатели, - эти постараются. Краешком глаза видел, как пробивается к ним рыжий детина - тот, которого Аринка окрестила Драным петухом. Этот в свалке может нож сунуть в бок или огреет кистенём. Но рядом возник Сенька, стал за спиной Юрка. В углу верещали девки...
-Бабоньки! Мужики! - голос Меланьи прорезал шум. - Али мы - не христиане? Али молодыми никогда не были? Что же это делается? Фролушка, скажи ты им...
Ропот покатился на убыль, а девки загалдели, жалея осуждаемых, - спохватились, что надо радоваться: соперница хочет идти за парня, который и женихом-то на селе не считался.
-Тихо, сороки! - принаряженный в расшитую рубаху, подпоясанный алым кушаком, староста вырос над столом, и был он красив; наверное, многие женщины лишь теперь заметили это. - Што я скажу, православные? Не мне их судить - какой судья жених? А своё выскажу. Понять их можно, коли родитель зверь и силком выдаёт девку за постылого. Оправдать же трудно. Родительское право - свято и не нами писано. Без него всё прахом пойдёт. А побежали они не в тёмный лес, не в разбойный скит, не в Литву, не в татары - к вам пришли, к батюшке вот, ко мне, старосте, - правды и защиты пришли искать открыто, и уж тем они - чисты и любы мне. Так, может, сумеем без розог в их беде разобраться да вразумить - и дочь, и отца, и Юрка?
-Ить верно! - выкрикнул Филька Кувырь, который только что требовал сечь Юрка и забить в колодки. - Ай, мудёр - ты, староста Фрол, Пестун наш ласковай! Дай поцалую тя хучь в бороду! - Он полез к старосте, но жена дёрнула сзади, и Кувырь едва не растянулся на полу, вызвав смех.
-Твоё слово, батюшка, - староста оборотился к попу, и люди замолчали: в семейных делах решающее слово - за попом.
Тот поднялся, тронул медный крест на груди, глядя на виновников смуты, и приказал:
-Встаньте, дети мои, и подойдите ближе.
Парень и девица поднялись с колен и шагнули к столу. Сзади зашептали:
-Глянь, спина-то...
-Хочь бы наготу прикрыла, бессовестная.
-Кака там нагота - рубцы кровавы!
-Спасибо ишшо не убил, зверюга.
-Он-то, Роман, может. Половчан чёртов!
-Каб твоя Феклуша крутнула, как бы ты-то озверел?
-Не греши - чиста девка. И Фёклу не трожь, а то звездану!..
-Тихо, батюшка говорит.
Попик повёл глазами вбок и спросил:
-Матушка Юрка, прихожанка Агафья, здесь ли?
-Здесь, батюшка. - Агафья встала, отбила поклон.
-Што скажешь, Агаша, о сём деле?
-Да што, батюшка, тут скажешь? Коли моему сыну девица по сердцу, рази стану я его неволить? - Мать защищала Юрка, мать даже не обмолвилась, что сын ни о чём её и не спросил.
-Так, с этой стороны чист - Юрко Сапожник. Виноват же он перед отцом, чью дочь увёл из дому, виноват и грешен.
-Грешен, батюшка, - загудели голоса.
-Грешен - Юрко Сапожник, - возвысил голос священник, - в том же пусть никто не усомнится! Но ещё он - молод, от молодости его грех, а нет такого греха, коего не принял бы Господь на покаянии.
Попик сделал паузу, взглядом обвёл лица прихожан.
-Прежде чем Юрка судить, послушайте, дети мои, какое слово привёз мне московский гонец. Слово то ко всем слугам Господним, ко всему православному люду - от нашего пастыря, игумена Троицкого монастыря Сергия Радонежского. К заутрене готовил его, но случай велит сказать ныне.
Люди качнулись к священнику, и так тихо стало, что даже мышь, забившаяся в пазу под потолком, высунулась, потом стреканула по стене на пол... В Русской земле не было в ту пору слова более авторитетного, нежели слово Сергия Радонежского, отрёкшегося от боярской жизни ради православной веры, соединяющей сердца и княжества в единый народ, своими трудами, в лишениях создавшего обитель в глуши леса, установившего в ней невиданный порядок, когда монастырские братья владеют имуществом сообща и трудятся на равных, не спрашивая - из бояр ты пришёл в монахи или из холопов. Не было православного, не мечтавшего посетить Троицу, этот русский Иерусалим. Москва ещё становилась столицей в сознании народа, а Троица уже стала столицей для верующих.
-...Так слушайте, дети мои, слово Сергия...
Попик помолчал, глядя поверх голов слушателей, заговорил размеренным голосом:
-"Встретил я на площади града стольного стражей, что вывели на позор душегубов, по праву осужденных, кнутами битых, обречённых на муки вечные как на этом, так и на том свете. Печатью каиновой были мечены их угрюмые лица, а злобные, ненавистные глаза каждого встречного заели бы. Жалок и страшен - человек, Богом проклятый, людьми отвергнутый. Благословить сих падших рука не поднималась, будто тяжким камнем оковали её...
Слушатели вздыхали, качали головами, поёживались, вспоминая, видимо, свои прегрешения. В какую же страшную пучину может толкнуть человека злонравие!
-...А спешил я в храм - помолиться за избавление земли Русской, народа православного от беды, что от степей половецких тучей надвигается. Так и прошёл бы, стеснённый душевным холодом, мимо отверженных, но в тот миг блеснуло в небе, и над стольным градом раскатился глас, грому подобный: "Отче Сергие, вот люди несчастные, коим дан лишь единый путь возврата к престолу Господню. Укажи им путь Божьей милости". Тотчас будто руку мне расковали, осенил себя крестным знамением и на коленях вопросил Небо: "Светлый посланец, с радостью я исполню волю нашего Спасителя. Укажи лишь и мне тот путь..."
Мужики и бабы начали креститься.
-...Народ видел свет в небе, слышал Небесный глас и мой вопрос, народ со мной молился и ждал ответа. И колодники молились о милости Господней. Когда же снова возгремел глас Небесного мужа, каждое его слово будто огненным уставом вписалось мне в память: "Тот путь - через битву кровавую с царём нечестивым Мамаем, с ордой его бесчеловечной, народами ненавидимой..." Отгремел глас далёкий, и тогда вопросил я несчастных: хотят ли кровью, своей и вражеской, отмыть грехи перед Господом и людьми? Осветились лица угрюмые, пролились из глаз слёзы, и все двенадцать колодников молили во прахе поставить их ратниками в ополчение. Так в войске великого князя прибыло бесстрашных воев...
