-Теперь ты останешься? Не пойдёшь воевать?
-Аринушка... - Юрко растерялся, замолк, потом взял её руку и сказал. - Я же первым вызвался. Матушка вон и то... плакала, да и благословила.
-Но ты же, когда назвался, не знал, что я попрошу... Что я не хочу... Теперь ты останешься?
-Нет, Арина. Пойду я. Все идут.
-Пусть идут! - коса-змея извивалась в её руках. - Не хочу, чтобы тебя татары убили!
-Бог - с тобой, Арина! Почему меня убьют?
-Убьют, я знаю - гадала. Не ходи, Юра, ты же - молоденький! - и опять обняла, прижалась лицом к груди и повторяла. - Не ходи! Не хочу!..
Даже ласки Арины не прогнали холодка от её пророчества, он отстранил её руки и сказал:
-Убьют, - значит, судьба. А я пойду. Дядька Фрол правильно сказывал: кто совесть хоть раз потерял, другой не купит. И што хуже, Арина, меня убьют, аль басурман над тобой надругается, твою Уленьку к седлу прикрутит, Татьянку погонит бичом в степь?
-Нет! Что ты?.. Коли беда - себя порешу, и сестёр.
-Эх, Арина! - он погладил её по голове. - Не так-то легко себя порешить. Да и татарин не прост: упадёт, как дождь слепой с ясного неба, не охнул - на тебе уж верёвка.
-Юрко, милый, не уж-то силы убудет у князя, коли ты один не пойдёшь?
-Один?.. Я - один, другой - один... Рать, она из воев строится. Ведает ли Бог, какое копьё по счёту делает её сильнее вражеской. Может, моего-то копья и недостанет нашим...
Она миловала его и говорила:
-Знала я, чуяла - не одни у тебя руки золотые. Гордилась, что ты, желанный мой, такой молоденький, первый на зов князя вышел и всех мужиков увёл. Не ошиблось моё сердечко, но не жалеешь ты меня, бросаешь, когда открылась.
-Аринушка! - взмолился Юрко. - Што же ты со мной делаешь? Не уж-то не понимаешь?!
-Ох, Юрок, всё понимаю. Не верь словам, иди, сокол мой, ничего не бойся - не возьмёт тебя смерть от басурманской руки. Удержать хотела, затем и пугала. Да разве напугаешь тебя, желанный мой? Иди, я слово знаю, с тобой оно будет, от всякой беды оборонит. Вот возьми, здесь оно скрыто.
Девушка расплела косу, освободила ленту с привязанным косником, подала парню. Юрко взял треугольник, ощутил под шёлком бересту. Бусинки, нашитые на шёлк, холодили ладонь, поблёскивали звёздочками. Он поцеловал косник и повязал ленту на шею.
-До смерти не расстанусь.
-А как воротишься, положи цветочек на мою могилку. Прощай, Юрко...
-Стой! - он догнал её, схватил за руку. Сумасшедшая - эта колдуньина дочка. То его хоронила до времени, теперь себя укладывает в могилу. - В себе ли - ты, Аринка?
-Кабы - в себе, так первая не позвала бы, - сказала она. - Не дождаться мне тебя, Юрко, прошла моя девичья воля. Сказывать не хотела, да вырвалось. У нас гостит один мужик, с-под Москвы, богатенький, торговый. Бражку с тятькой пьют, обо мне сговариваются, пока мы тут милуемся...
Юрко молчал, не в силах постигнуть меру несчастья. Да о таком не с Аринкой - с её отцом говорить надо. Иной парень с девицей не один год милуется в хороводах, а глядишь - просватали её и увезли в чужое село, в даль дальнюю. Свою же невесту он лишь на свадьбе увидит. И не помнит Юрко случая, чтобы кто-то в Звонцах восстал против воли родителей. Даже боярин в такие дела редко вмешивается, да отец Аринки - и не боярский человек, он - вольный смерд, у боярина спрашивать согласия на замужество дочери не станет.
-Сам сватает? - спросил, наконец.
-Сын у него жениться надумал. Не знаю, где он меня видел - чтоб у него глаза полопались! - я о нём досель не слышала. Глянулась, вишь, ему, забыть не может. Мой тятенька - и рад. Он что говорит: не дал Бог сыновей, зато дочки одна другой - краше. Повыдаю за богатых, да и стану по зятьям ездить, меды попивать - так жизнь и покатится масленицей.
Арина всхлипнула. Юрку хотелось приласкать её, но что-то уже встало между ними, делая её чужой и недоступной. Юрко знал хромого Романа - хитрого и упрямого отца Аринки. На работе пупа не сдернёт, но своё вырвет из глотки. Малую услугу тебе окажет - потом вспомнит сто раз, и чувствуешь себя его пожизненным кабальником. Жена-знахарка оказывает услуги бескорыстно, он же тайком, будто от её имени, мзду берёт. Правда, жену он побаивается больше княжеского пристава. Неудивительно, что дочери ему - товар. Первые две - уже невесты, но и двух меньших он наряжает хоть дёшево, зато ярко - чтобы сызмальства в глаза бросались. Вот и выглядел старшую купец.
-Што ж, родитель тебя не спрашивал?
-Он спросит! Сказал только: счастье в твои руки плывёт, так ты отца не забывай. А мне омут милее того счастья.
-Бог - с тобой, Арина!
-Кабы Бог!.. Вот вы на битву идёте, а он-то, мой ненавистный жених, тоже в Коломну с родителем наладился - наживаться. С обозом едет. Его отец по дороге договаривается, кто зерно продаст. Князь большие деньги сулит поставщикам - он и нарядился. Тятька его нахваливает - вот человек разумный, ему и война - мать родна. Прежде-то всё тебя мне хвалил, с того, может, и приглянулся поначалу... А нынче пришёл тятька-то со схода и тебя, и всех охотников обозвал хвастунами - вот-де татары собьют с вас петушиный гонор. Может, злится, что его старостой не выбрали?
-Он же - не боярский человек.
-Что - с того? Старостой он и под боярина пойдёт... Откуда свалился этот сват с его постылым женихом? Не видела ни разу, а уж всю меня выворачивает от него, ненавижу до смерти, будто он - червяк, мокрица! С чего бы это?
-Эх ты, "колдуньина дочка"! - усмехнулся Юрко. - Вот если б я теперь отказался в Коломну пойти ратником, ты бы и меня возненавидела, Аринушка... Сватовство - не свадьба, когда она ещё будет?! Вот ворочусь...
-Ты-то воротишься, а я уж нет. С Коломны они поедут назад, тогда и окрутят нас. А я... - Качнулась к нему и в лицо, шёпотом. - Юра, хочешь твоей женой стану, сейчас?.. Потом пусть хоть что!..
Он чувствовал, как она дрожит в его руках, её дрожь переходит в Юрка, тьма встала вокруг, и Юрко исчезал - Извечное, Всемогущее наполняло каждую его кровинку солнцем, сияющим в середине сомкнувшейся тьмы. И её глаза тем же солнцем сияли ему в глаза. Он не хотел, чтобы тьма так близко, так бесстыдно стояла рядом, он уносил её на руках от этого мрака, грозящего уничтожить это солнце в ней и в нём. Она молчала, прижимаясь, но вот, очнувшись, спросила:
-Куда мы?..
-К твоему батюшке. Бросимся в ноги, скажем - не жить нам поврозь. Не зверь же - он... А то к попу, к старосте Фролу...
Её руки упёрлись ему в грудь, но Юрко держал Аринку ещё крепче, грел губами косу.
-Пусти...
Он приближался к стене конопли, когда она наотмашь ударила его по лицу. Руки Юрка разжались.
-Не витязь - ты... Не жених! - у Аринки срывался голос, она задыхалась. - Холоп и есть холоп! Мокрица!.. Чтобы мои глаза больше тебя не видели...
Мелькнул в сумраке у куста черемухи и пропал девичий силуэт. Разгоралась щека, и шумело в голове от удара...
Дома в сенях он попил прохладного квасу, вошёл в избу. В бабьем куте над кадкой с водой потрескивала лучина, вставленная в железный светец, нагар падал в воду с шипением; мать, рано постаревшая, маленькая и тихая, в длинной серой телогрее, заводила тесто. В мужском углу, под коником, лежали на лавке приготовленные кожи, колодки, сапожный нож, молоток, дратва и деревянные гвоздики - мать позаботилась. Услышав сына, оторвалась от корчаги с квашнёй и сказала:
-Я думала, ты - в церкви. Там нынче староста с Меланьей венчаются - выбрали времечко! Глянуть охота, да с квашнёй куда ж? Напеку тебе хлеба, сухариков насушу.
-Что? - спросил Юрко, глядя на коптящее пламя лучины. - Кто венчается?
-Фрол, говорю, с Меланьей, аль не слыхал? - мать глянула на сына словно бы помятыми глазами, - видно, плакала над квашнёй. - Сходил бы. Он всех велел звать на часок, свадьбу затеял скороспелую.
Юрко прилёг на лавку, смотрел на тёмный образ Спаса в красном углу. Лучина пригасала, мать снимала нагар, и пламя вспыхивало ярче, тени бросались в углы, лик Спаса шевелился, кивал Юрку, подвигая его на какое-то дело, но Юрку было не до дел. Мать, вздыхая, возилась у печи; когда подходила к светцу, тень качалась на бревенчатой стене, доставая до закоптелого потолка, и мать представлялась большой-большой, как в детстве; хотелось рассказать ей всё, даже то, чего Юрко не расскажет лучшему другу Сеньке. Однако Юрко знал: в этом деле мать ему не поможет, только слёзы прольёт. Какая же она - маленькая и беззащитная на вид, его мама, но что он в жизни - без неё?! И теперь вот поплакала да и перекрестила: "Иди, сынка, постарайся для православных..." - будто Дух Святогора вошёл в грудь Юрка, и ничто впереди не страшит... Арина тоже...
