Литмир - Электронная Библиотека

-Ты што-о?! - зашипел. - Спятила, дура? Брось сей же час!.. Брось, говорю! Не трону, раз ты такая змея подколодная!

Смешок прозвучал от порога светёлки, и тогда Дарье показалось: всё происходит во сне. Вжимаясь в подушку, подтянув одеяло к подбородку, она стиснула нож крепче.

-Што, Федя, девка не из тех попалась, а? Кабы все такие, не долго бы ты кровопийствовал да развратничал? А, Федя?

-Хто? - в голосе Бастрыка смешались ярость и страх. - Хто тут шляется?

-Погодь, узришь, - ответил из темноты тот же голос. - Ослоп, давай свечку...

В проёме двери возник свет, качнулась чёрная тень, и лишь теперь Дарья вскрикнула. Свет разлился ярче, в его колеблющемся потоке Дарья рассмотрела фигуру благообразного седоватого мужика в летнем зипуне и лаптях, с длинным чеканом в руке. За его спиной появилась громадная рука с горящей свечой, комнатка озарилась. "Свет пришёл", - с изумлением повторяла Дарья, прижимая к бьющемуся сердцу руку с зажатым в ней концом одеяла... "Свет пришёл..." Если бы не открывшиеся ей эти два слова, она бы сошла с ума. К счастью, рука со свечой была не сама по себе, рядом с седоватым мужиком стоял ражий беловолосый парень. С улыбкой любопытства, пожалуй, даже мужского интереса, он рассматривал забившуюся в угол девицу, и под его улыбкой она приходила в себя, чувствуя подступающий стыд и злость.

-Хе-хе, - обронил седоватый. - До ножичков уж дошло. Не милы, знать, девицам твои ласки, хозяин? Чего молчишь?

Бастрык прижался к стене, его глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит, растрёпанная борода дрожала. И вдруг шагнул навстречу гостю.

-Ты-ы... странник, - выжал с хрипом. - Вон, значитца, каких гостей насулил, а я ведь за брехню принял. Эх, кабы не Серафима!..

Он успокоился, стал тем Бастрыком, каким видела его Дарья в разговоре с мужиками.

-Где твоё - пусто, там наше - густо, а будет наше пусто - и твоё не густо, - произнёс гость ласковым голосом, но в ласковости таилась угроза.

-Резать пришёл - режь, грабить - грабь, - сказал Бастрык, застёгивая рубаху. - Ныне твоя взяла, дак пользуйся. Говорить я с тобой не желаю.

-Тихо, Федя, - гость покачал головой. - Зачем девицу-то пугаешь? Глянь, ведь ребёнок - она ещё, а ты - "режь", "грабь". Сам только что хотел ограбить её на всю жизнь, ребёнка-то. Думаешь, мы - такие же?.. Ты, красавица, не бойся, дурного тебе не будет от нас, однако вставай, сарафан надень, да в покои тиуна с нами пойдёшь. Не можем мы тебя тут покинуть - шумнёшь ведь с перепугу.

Голос незнакомца действовал на Дарью успокаивающе, хоть слова Бастрыка и объяснили ей, что за гости - в доме.

-Отвернитесь хотя... - Она удивилась, как незнакомо звучит её голос.

-Ах, беда, прости, красавица. Ослоп, ты чего выпялился?

Парень отвернулся, Дарья, откинув одеяло, натянула сарафан на голое тело... Проходя в дверь, глянула на крючок и обомлела: его не было.

В опочивальне тиуна окна были занавешены, перед образами горели свечи, озаряя красный угол и фигуру третьего лесного гостя.

-Небось, молился, Федя? - спросил старший разбойник. - У Господа помощи, што ль, просил, собираясь насилие над девицей совершить?.. Он и услышал.

-Сказано тебе: пришёл грабить - грабь, неча зубы свои волчьи на меня скалить. Я тебе, душегубу, - не ответчик.

-Успеется, Федя, не спеши. Ты вот одной ногой в могиле, а всё лаешься, о покаянии не думаешь. Не страшишься, Федя, перед Господом явиться со своей чёрной душой?

-Мои грехи - я и отвечу. Мне тут исповедоваться перед тобой, што ль?

-Можно и передо мной, - разбойник сощурил глаза. - Покаяние принять - сподоблен. Не меня ль ныне Господь Своей карающей десницей избрал?

Бастрык ощерился:

-Хорош - спаситель, у коего в архангелах душегубы состоят!

-О моём душегубстве ты, Федя, не ведаешь. Тебя же за душегубством мы и застали. Я-то гляжу, чего Бастрык холопов на конюшню почивать выгнал, нам облегчение сделал, что ль? А он гостью, девку незрелую, залучил. Этих твоих дел не ведал я. Зачесть на суде придётся.

-Судья, - проворчал Бастрык. - И не гостья она мне - жана.

-Жена-а? Чего же она ножичком от тебя оборонялась? Ну-ка, красавица, муж ли тебе Федька Бастрык?

Дарья молчала, понимая, что одно её слово может погубить человека - страшного, ненавистного ей, а всё же человека.

-Не пужайся, красавица, - понял её состояние разбойник. - Твоя речь не погубит его и не спасёт. За ним и без того столько грехов, што черти в аду разбегутся.

-Слухай! - оборвал Бастрык. - Или кончай, или бери, за чем пришёл, и проваливай. Да знай: коли меня тронешь, и тебе не бывать. Мои люди под землёй сыщут.

-Пугала баба лешего в лесу, да в болоте утопла. Ты слышал когда-нибудь про Фомку Хабычеева?

Бастрык вздрогнул, вспотел и обмяк, сел на лавку, отёр лицо подолом рубахи.

-Сказал бы, што ль, сразу. А то разговоры говорит, - значит, думаю, сам боится... Деньги в большом сундуке, под рогожей, прибита она, дак вы отдерите... Ключ - под подушкой.

-От хороший разговор пошёл, - произнёс Фома. - А то пугать надумал, грабить уговаривал. Оно лучше, коли сам чужое добро воротишь хозяевам. Ну-ка, Ослоп, проверь, не врёт ли Федька Бастрык... Ты, Кряж, глянь, кто там за дверью шебаршит, наши?

Ослоп занялся постелью, потом сундуком. Кряж, разбойник, похожий на лесовика, вышел за дверь, скоро вернулся.

-Наши на местах, должно, крысы скребутся...

Ослоп достал плоский кожаный кошель, высыпал на стол груду серебряных и медных монет. Дарья никогда не видела столько денег, но Фома усмехнулся:

-Не густо, Федя, а? Остальные-то где прячешь?

-"Не густо"! - Бастрык засопел. - Небось голытьбе покидашь, в прорву без пользы? Дак туда сколь ни вали, всё не густо будет. А я бы деньги в дело. - Он дёрнул себя за бороду. - Лучше бы князю отправил, чем прахом...

-Да, брат Федя, озверела твоя душа, - сказал Фома. - Для бедного люда - так прахом? Какой же ты - ненасытный паучина!

-Я-то - ненасытный! Я-то - паук! А ты, добряк, сидя в лесу, всех насытить хошь, всех в сафьян обуть, в шелка и камку нарядить, серебром осыпать! Так, да? Вот я своими руками сей кошель наполнил, и в моих руках он вес имеет. Ты же раскидать по малой полушке, много ли сытых будет, много ли обутых в сафьян, одетых в шелка?.. Дурак - ты, Фома, хоть и ловок.

-Эй, дядя! - остерёг Ослоп, но Бастрык отмахнулся.

-Говорю - дурак!.. Для кого Федька Бастрык свой и чужой горб ломит, ночи не спит, шкуры дерёт, да и ждёт, скоро ль мужики башку ему сшибут? Для свово, што ль, живота? Кабы так, да я бы в купцах-то аксамитами свой живот обернул, стерляжьей ухой да новгородскими калачами его тешил, посиживая в лавке, с богатыми гостями раскланиваясь. Купец - я, каких, может, и не рождалось допрежь меня! А я вот князю продался, в кабалу пошёл, взял под себя деревни нищие. Я кузни строю, дома, мельницы, хлеб рощу, мну кожи, тку холсты, сёдла работаю, сошники кую, да и кое-што окромя того, стада развожу, торг налаживаю. Я деньги в казну княжеску сыплю, штоб города крепить, войско держать...

-То - не ты, Федя. То народ работает, ты же давишь его.

-Наро-од! Вон што! Я-то, дурак, и не ведал. Народ - его собрать надоть, поднять, к работе приставить да и погонять. Деньгу выжать и зажать надоть, штоб дело мало-мальски сдвинулось. Без головы единой, - он постучал себя по лбу, - ничего не выйдет, слышь ты, Фома премудрый! И власть, и серебро в одних руках держать надобно. Люди-то наши одичали под татарами, как звери жить норовят, всяк сам по себе. Нынче набил брюхо - и в нору свою лесную. Э-эх! Рази так-то сама собой Русь подымется из грязи и дикости? Лаптем, што ль, лыковым да пузом голым Орду побьём? Когда сел я в Холщове, тут ведь иные в жизни своей железного сошника не видали: ни единого в ближних деревнях не было. Какие ж тут хлебы, Господи прости! А ныне...

-Зерном торгуешь? Да люди-то у тебя с голоду мрут.

-Не мрут! - почти крикнул Бастрык. - Хотя с лебедой иные едят, да всё ж на муке замешан. Вот раньше мёрли.

28
{"b":"599462","o":1}