Василий в ту пору ещё оставался заложником хана. Однажды к нему явился эмир Едигей и в присутствии посольских бояр дал совет поискать для Москвы более надёжного покровителя, чем Тохтамыш.
-Не мне вы платите дань, - говорил эмир, - но когда бы захотел я теперь, то мог сделать Дмитрия царём на Руси, а всех вас великими князьями. И Тохтамыш не помешал бы мне. Подумайте об этом и скажите Дмитрию. А ещё скажите: у Тохтамыша нет могущественных друзей, но они есть у Едигея.
Эмир посоветовал Василию не задерживаться в почётной неволе. Кочевья Ногайской орды, говорил он, теперь простёрлись до Русского моря и украинных городков Литвы - ни одна собака хана не сыщет на них следов московского княжича.
Долго совещались посольские бояре, опасаясь подвоха, но, в конце концов, воспользовались советом Едигея. Через несколько дней Василий оказался у друга Москвы - молдавского воеводы Петра, затем - в Литве, где дал Витовту обещание жениться со временем на его дочери, и, сопровождаемый почётным эскортом литовцев, вернулся в Москву. Он попал на свадьбу своей старшей сестры Софии с сыном Олега Рязанского княжичем Фёдором. Москва и Рязань ещё больше укрепили союз, Михаил Тверской подтвердил все прежние договоры, нижегородцы, уставшие от распрей наследников покойного Дмитрия Константиновича Суздальского, просили Донского взять Нижний в свой удел. Видя Русь единой, Донской готовился к окончательному свержению ига, но труды и заботы с малолетства уже сожгли его. Недуг в неполные сорок лет скосил Дмитрия Ивановича. Русь оплакивала своего героя, ожидая новых бедствий после его смерти. Но случилось небывалое: великое Владимирское княжение Донской передал семнадцатилетнему сыну по собственному завещанию, как московское наследство, и никто не посмел оспаривать прав Василия, даже хан Золотой Орды. На защиту этих прав встала бы вся Русь.
Дани Москвы выкормили новую силу Тохтамыша, и в тот год, когда умер Донской, хан начал войну против Тимура. Вторгнувшись в северные области его империи, Тохтамыш подверг их опустошению. Тимур ответил ударом. В тайне подготовив большое войско, он совершил поход через дикие степи более чем за тысячу вёрст, перешёл Яик и лишь здесь Тохтамыш обнаружил его. Разразилась битва. Войско Золотой Орды уступало числу врагов. Тохтамыш с остатками туменов бежал за Волгу, но Тимур не стал его преследовать. Полагая, что достаточно устрашил врага, он ушёл обратно тем же путём, тешась охотой в кипчакских степях, богатых зверем и птицей. А через два года хан снова ограбил владения Железного Хромого и снова получил удар в ответ. Не удовлетворяясь краткой местью, Тимур готовил большую войну.
Василий, поддержанный всеобщим сочувствием, продолжал на Руси объединительную работу отца. Донской оставил ему добрых советников и помощников, своим мечом и авторитетом служил племяннику дядя Владимир Храбрый. После смерти Пимена Василий вернул в Москву Киприана и нашёл в нём ещё одну опору. В состав московских владений уже вошли Нижегородское и Муромское княжества, готовилось присоединение Вологды, Устюга и Бежецкого Верха. Женившись на дочери Витовта, великого князя Литвы, Василий обезопасил московские владения с запада. И он сделал вид, что ига не существует. К тому дню, когда Карача просил у московского государя защиты для Тохтамыша, Москва уже три года не платила хану даней.
...Тимур готовился к войне с тем, кого сам же подсаживал на трон Золотой Орды и кто стал теперь его злейшим врагом. Летом 1395 года на Северном Кавказе, между Тереком и Кубанью, два хищника Орды сцепились в битве за право царствовать в окрестном мире. Десятки тысяч убитых устилали поле, но ни та, ни другая сторона ещё не хотела уступать. Правое крыло Тимура было разгромлено, заколебался его центр, и казалось, победа склоняется на сторону войска Золотой Орды. И тогда шестидесятилетний хромец повёл в бой последний резерв и сражался впереди своих воинов. Его левое крыло, устроенное наподобие сильнейшего русского крыла на Куликовом поле, прорвало вражеский строй. Тохтамыш мог удержать победу, прояви он ту же решимость, что и его враг, но Тохтамыш боялся Тимура, как всякий, кто укусил кормящую руку, боится этой руки. Хан бежал. Последствия поражения оказались плачевными: мурзы стали предавать его. Оставшийся за Волгой Едигей на помощь ему не пришёл. Преследуя врага, Железный Хромец дошёл до Волги и на её берегу короновал на царство Золотой Орды одного из чингизовых потомков, выбрав поглупее. Тохтамыш, однако, не сложил оружия, и Тимур по его следам вторгся в пределы Руси...
В Москве задолго до посланника Тохтамыша получили вести о полчищах Тамерлана. Рязань вооружилась. Её полки стягивались к Оке, где Василий и Олег решили единой ратью заступить дорогу врагу в глубину Руси. Поднялись и соседи. С востока уже подходили полки Нижнего Новгорода, с севера - тверские полки во главе с сыновьями Михаила Александровича. Великий Новгород прислал вестников, что его ратники уже выступили, намереваясь соединиться в пути с дружинами псковичей. С запада приближались к Москве полоцкие, смоленские и брянские стяги. Полки южных городов из удела Владимира Храброго уже стояли в Коломне. Туда, в Коломну, на место общего сбора русской рати, и собирался отъехать Василий с ближними боярами.
Слушая склонённого мурзу, молодой государь казался суровым. Из-под золотой шапки с алмазным крестом его светлые глаза смотрели поверх головы просителя. Что виделось этим глазам? Казалось, гневное слово вот-вот сорвётся с его уст, но в двадцать четыре года многое переживший князь умел сдерживать чувства.
-Ладно, мурза, - сказал едва окрепшим басом. - Передай своему хану: на Руси убогих не бьют - пущай приходит, не выдадим на расправу. А Тамерлана встретим не хуже, чем Мамая.
Карача, кланяясь, попятился, а князь спросил:
-Где - ногайский эмир Едигей?
-Не знаю, великий государь, - ответил Кача. - Наверное, он - в своём улусе. А может, у Тимура.
Василий промолчал. Ни беглый Тохтамыш, ни Корийчак, посаженный на царство Тимуром, ни другие искатели трона Золотой Орды его не занимали. В Орде поднимался новый Мамай - тот, что однажды предлагал ему покровительство и дружбу. Цену этой дружбы Василий знал. Но пока у порога Руси - иное страшилище. Сакмагоны принесли весть, что Тамерлан занял Елец, князь которого был рязанским данником, и среднеазиатское войско ничего не оставляет на своём пути. Значит, и Русской земле кровавый завоеватель готовил башни из человеческих голов.
Через день великий князь покинул столицу. У переправы близ церкви Николы Мокрого он смотрел полки. Блистая оружием и доспехами, шли броненосные конные дружины во главе с воеводами Иваном Удой, Василием Вельяминовым и Константином Боровским. Красовались в кованых сёдлах витязи Андрея Ростовского, Василия Ярославского, Андрея Стородубского, Фёдора Моложского и Ивана Холмского. Тверичане, нижегородцы, брянцы и смоляне приветствовали кличами юного государя и великих воевод, в чьей седине сверкала слава побед над Ордой на Воже, Непрядве и под Волоком-Ламским. Стуча окованными колёсами, колонной двигался огнебойный наряд. На передней повозке с прикованной литой пищалью восседал старый пушкарь Пронька Пест. Парой лошадей правил его пятнадцатилетний помощник Ванька Чех, напросившийся в Коломну погостить у родственников, но втайне мечтающий посчитаться с Ордой за погибшего отца. После наряда потянулись пешие рати, во главе которых по-прежнему стоял воевода Тимофей Вельяминов.
Боброк-Волынский уронил слезу.
-Видел бы Дмитрий Иванович...
Постарел великий воевода, легко увлажнялись его выцветшие глаза. Тяжко перенёс он безвременную смерть своего питомца и государя. От старых ран недужилось Боброку, давно не водил он ратей, но в совете великого князя был первым боярином. Теперь же не усидел в тереме, надел стальную броню на израненную грудь и опоясался мечом.
По другую сторону от Василия на серо-стальном коне восседал Владимир Храбрый. В сорок два года был он всё так же сухощав и крепок, лишь морщины на лице стали глубже да борода побелела. Но его глаза стали другими - в серой глубине их поселилась печаль, впервые явившаяся на кровавом поле под Волоком. На Храброго великий князь оставлял Москву.
