-Тётка Авдотья! - не выдержал Алёшка. - Живы ли - наши?
Женщина глянула на воина и охнула:
-Што ж это я? Своё да своё! Ты ли, Олексей? И боярин наш приехал. - Она стала кланяться, но Тупик удержал её.
-Не надо, матушка Авдотья. Поспешаем мы, так скажи, где - люди? Много ли их осталось?
Авдотья рассказала, что погибло девять мужиков, в их числе трое звонцовских. Утопилась в озере Марья, осквернённая насильниками, исчезло несколько деревенских, видно угнанных в полон, умерла дюжина детей на болоте от лихорадки. После того стан перенесли с болотного острова к пастухам, в лес. У Ивана Копыто под началом теперь целое войско, много ордынцев побито им. Сейчас он ждёт, когда Орда назад покатится, людей разводит по убежищам.
Рад был услышать Тупик добрую весть о старом товарище.
-Никола, оставайся с матерью. А Фролу скажи: пусть возвращает людей в село. Позади нашего войска татар не остаётся.
-Пожди, Василий Андреич! Матушка, не печалуйся и благослови. Нельзя мне отставать от соратников. Я ворочусь.
Авдотья, плача, обняла сына.
-Рази я не понимаю, Николушка? На святое дело какая мать не отпустит? Ступай. Глянула на тебя - век ждать можно.
В дороге воины молчали, сочувствуя горю товарища, потерявшего сестёр. Тупик дал себе слово: на обратном пути побывать в Звонцах, увидеть Настёну с сыном. За эту женщину с ребёнком ему перед Богом отвечать до конца дней. Когда уже отряды соединились, сзади показался десяток скачущих всадников. Рыжебородый воин издали закричал:
-Эгей, волкогоны! Вы от кого надумали скрыться? Да от Ваньки Копыто ворон костей не спрячет!
Тупик не выдержал чинности - помчался навстречу.
...Московское войско перешло Оку. Ночные зарева в переяславской стороне объяснили москвитянам, что покорность Олега не спасла рязанцев от расправы Орды. Кто-то из воевод посочувствовал соседям, но Владимир оборвал:
-Поделом ворам! Кто на чужом пожаре греет руки, и на своём погреется.
Князь был раздосадован: надежда перехватить хана растаяла - он убегал через серединные рязанские земли, и лишь далёкие зарева обозначали его след. Полки не останавливались. В тревоге смотрели рязанцы на многочисленные конные рати Москвы. Давно ли судачили о гибели Дмитрия со всем войском, сожжении его столицы, и вдруг всё переменилось: хан бежит, грабя владения своего союзника, а по пятам за ним движутся московские полки. Главное войско Владимира шло на Переяславль, лишь сторожевой полк двигался в сторону Пронска, преследуя отставшие отряды степняков и транспорты с добычей. Воротившийся в столицу Олег снова скрылся, не ожидая для себя добра от сурового соседа.
Ещё Орда не оставила русских владений, когда Владимир Храбрый рассыпал своё войско и серединные рязанские земли подверглись новому опустошению. Но в отличие от ордынцев москвитяне не спешили, а лесные дебри, отпугивающие степняков, были для них, что дом родной. Самое же печальное: люди оказались не готовыми к новой беде - они помнили, как проходили московские рати их дорогами два года назад. Теперь москвитяне не оставляли на своём пути ничего: уцелевшие селения сжигались, скот, которого кочевники почти не трогали, сбивался в гурты и отгонялся за Оку, людям давали время, чтобы только погрузиться на телеги, и под охраной конных отрядов отправляли в земли серпуховского князя. Плачем вставал тележный скрип по рязанским дорогам. Что там ждёт, в чужом краю, разорённом Ордой дотла? Свои-то пепелища обживать заново нелегко, чужие - и подавно. Воины Владимира были неумолимы - угоняли даже попов. Нетронутыми оставались одни монастыри да скиты. Утешители, вспоминая прежние усобицы, говорили: вот замирятся князья - и всех воротят обратно. Да что за радость - гонять из княжества в княжество, теряя последнее из нажитого? Люди проклинали вражду князей, видя в ней причину всех бедствий. Народу, терзаемому набегами Орды и княжескими усобицами, уже становилось ясно: с разобщённостью Русской земли надо кончать. Однако знание и действие - не одно и то же. Беда заключалась в том, что каждый князь считал лишь себя достойным собирателем Руси. Но всё же исток всякого великого государственного дела рождается во мнении народа, и мнение становилось общим.
Может, Владимир не хотел впутывать Донского в свои отношения с Олегом - полк великого князя не участвовал в разорении Рязани. Разослав сторожи, Иван Уда остановился в лесостепи между Тулой и Пронском, прикрыв рассеянные отряды Храброго. Тула - передовая крепость Москвы, стоящая посреди рязанских владений, - не была разрушена. Жители приготовились к осаде, но потрёпанная Орда не решилась на приступ и далеко обошла оборонительные валы Тулы. Вблизи Дикого Поля степняки почувствовали себя в безопасности, зная, что рязанский князь их не преследует, а дымы и зарева пожаров у себя за спиной они принимали за дела своих отставших отрядов. Отступающие теперь задерживались на станах, и сторожа Тупика на берегу какой-то речки, бегущей в Дон, обнаружила большой транспорт Орды с полоном и добычей, охраняемый тысячей воинов. Сила - за тем, кто наступает, - Тупик решился напасть. Создавая видимость многочисленности своего войска, он разделил отряд на сотни и в сумерках две из них направил в обход вражеского стана - ударить навстречу друг другу вдоль берега. Третью сотню повёл сам.
Ночное поле, осыпанное ледяной крупкой, посвечивало жёлтыми искрами, тени всадников, скользящие по стылой полёглой траве, напоминали о волчьей стае, крадущейся к задремавшим отарам. Но не с овцами предстояло иметь дело разведчикам. Множество красноватых огней мерцало вдали, очерчивая расположение врага. В лёгкой одежде на конном ходу пробирало, а Тупик думал о полураздетых пленниках, привязанных к ордынским повозкам. Утром степняки оставят на месте привала закоченевшие тела и пойдут дальше. Полоны они нахватали изрядные, а дорога отберёт здоровых и крепких рабов. Тупик ехал в голове сотни, между Варягом и Микулой. Плотная трава глушила стук копыт, огоньки разрастались, уже долетал визг подравшихся лошадей. Вот справа на речке кагакнул гуменник, слева крикнул сыч - Копыто и Додон подавали весть начальнику сторожи, что к нападению готовы. Потянуло дымком - один из сакмагонов вёз зажжённый витень, прикрывая его рукавом: горящие стрелы послужат сигналом общего удара. Набежали тучки, потушили ущербную луну, закрутились снежинки, сильнее замерцали костры вражеского стана, в их свете начали угадываться таборы распряжённых повозок, являлись человеческие фигуры и силуэты лошадей. Юрт не было видно, - значит, отряд расположился ненадолго. Чуть опоздай московская сторожа, его бы и след простыл. Снег высветлил ночное поле, зачернела урема позади расположения врагов. Вдруг надрывный крик пронёсся в тишине ночи, заставив Тупика вздрогнуть. Так кричат женщины, когда у них на глазах прикалывают детей. Может, какой-то полонянке приснилось её пленение или на руках матери застывал ребёнок? Ничто не переменилось в ордынском становище: степняки продолжали греться у костров, иные, оголясь по пояс, трясли над огнём вшивые рубахи, тягучая песня не прервалась, даже не сбилась в течении.
Из заснеженной травы поднялись две серые фигуры и простуженный голос спросил:
-Кара-Манул?
Отряд остановился.
-Сотник Баркан от мурзы Адаша, - ответил по-татарски сакмагон-толмач из-за плеча Тупика. - Чей - отряд?
-Тысячник Бадарч гонит полон в Сарай. Какие новости вы везёте? Верно ли, что Адаш поймал пронского князя и овладел его казной?
-Верно. Повелитель дарит воинам четыре повозки серебра.
Караульные защёлкали языками и растворились в темноте. Сотня вышла к середине лагеря, где гуще всего горели костры. Уже различались голоса, пофыркивание коней у походных коновязей. Ржание послышалось в середине русского отряда. Сидящие у ближних костров воины примолкли и повернули головы.
-Стрелы! - приказал Тупик.
Зазвенели тетивы луков, и раздуваемые в полёте фитили горящих стрел прочертили в сумраке малиновые полосы. Топот коней, брошенных в карьер, обвалом рухнул на стан врага. Сакмагоны напали молча. Ни кличей, ни команд - лишь топ и храп лошадей, красные высверки стали в свете костров, свистящие удары, лопанье кож и хруст костей - застигнутые врасплох кочевники не успевали обнажить оружие. Молчание истребителей словно зачаровало степных воинов и лишило голоса.
