Тупик увидел конный дозор степняков, когда из-за дубрав уже доносился гул сечи. Кличи русских едва различались в рёве ордынских тысяч, и Тупик послал Николку навстречу полковому воеводе с одним словом: "Спеши!" Вражеских дозорных гнали в пяту в уверенности, что они приведут к ставке военачальника - полка-то эти соглядатаи не видели, а одна русская сотня окажется там в западне. На скаку обогнув рощу, скрывшую беглецов, сакмагоны вылетели на полевую дорогу менее чем в полуверсте от кургана, близ которого толклись скученные табуны лошадей Орды. Над курганом пестрели большие стяги, под ними толпилось множество спешенных и верховых.
-С нами - крестная сила! - крикнул Варяг, указывая на тысячу всадников в зелёных халатах. Это был ударный, личный отряд темника. Но взгляд Тупика приковали табуны.
-Микула! Додон! Со своими десятками пугните коней. Живо!
Двадцать разведчиков, взвыв по-волчьи, рассыпанным строем ринулись к табунам. Первым, припадая к гриве, скакал Кряж. Когда этот "лесовик" рявкнет медведем, табуны Орды придётся собирать от Можайска до Москвы. На кургане началась суматоха, две ближние сотни ордынского чамбула стали поворачиваться к русским. Тупик выдернул меч.
Из-за рощи накатил топот - полк оказался ближе, чем думали разведчики. Тупик выхватил значок у сигнальщика, и передовые сотни, повинуясь его командам, сбавили бег, стали расходиться веером в широкую лаву. Вот и пришлось повоеводствовать - чему не научит война! Молодой боярин Григорий Михайлович во весь опор мчался к нему. Тупик понял: надо командовать не теряя ни минуты - вражеский резерв смешался.
-Григорий! - закричал в лицо возбуждённому воеводе. - Бери первую, обходи слева, отсекай от табунов и можайской дороги! Я со второй и третьей ударю на курган.
Тупик не дождался выхода всех отрядов - не было нужды: в глазах ошарашенных врагов русская конница теперь - бессчётна. Орлик всхрапнул от укола шпор, сорвался с места в карьер. Загудел ветер, врываясь под шлем, жнива понеслась под копыта, закрутилась, закачалась, разрастаясь, зелёно-бурая тьма ордынского чамбула. Припадая к гривам, крутя над головой мечи, скакали рядом Варяг и Дыбок. Позади катился топот увлечённых в атаку сотен. И вдруг конница врага шарахнулась в стороны, редея, разорвалась на две части: меньшая кинулась назад, к долине Рузы, - под мечи обходящей тысячи, большая, обтекая курган, устремилась к знамени своего темника, добивающего пешую русскую рать. "Чудны - дела Твои, Господи! - изумился Тупик. - Нукеры Великой Орды, не скрестив даже мечей с русской ополченческой конницей, бегут от неё. Вот она где заговорила, Непрядва!" Он-то боялся, что конные ополченцы не выдержат удара панцирной гвардии темника.
Часть врагов при развороте скучилась, и сотня разведчиков первой ворвалась в их задние ряды. Перед Васькой были незащищённые спины, и он крестил эти спины со злорадством: "За Москву! За Можайск! За Серпухов! За Звонцы!.."
Жёлто-зелёное знамя темника металось вдали, сигналя приказы, но бегущие уже не могли остановиться, понять, что же происходит, - они мчались на толпы своих конных, обступивших пеший полк. Воины Тупика вклинились в раздёрганные порядки бегущих, сотня распалась на десятки, враги теперь скакали не только впереди, но и с боков, даже сзади. Дыбок прянул в сторону, погнался за удирающим мурзой в золочёной броне.
-Назад, Мишка! - закричал Тупик, видя, что мурза увлекает преследователя в гущу зелёных халатов. Но Мишка уже оторвался, его светлая кольчуга словно прожигала серо-зелёное месиво бегущих. Не обращая внимания на других врагов, он настиг мурзу, тот взмахнул руками, завалился в седле, исчез в толпе конных. Тупик, Варяг и те, кто скакал рядом, стали поворачивать за Дыбком, уже догадываясь, что последует дальше. Враги шарахались от сакмагонов, и Тупик видел, как Дыбок спрыгнул с лошади. Сзади набежала толпа нукеров, гонимых ополченцами, но крики предостережения не достигли Мишки. Он уже насел на поверженного - рвал с него дорогой меч в украшенных каменьями ножнах, золотой пояс с кошельком, рвал застёжки панциря. Что - Мишке толпы бегущих врагов, когда в руках - состояние! Тупик не доскакал до него тридцати шагов, когда усатый нукер на полном галопе опустил пику, ударил склонённого русского, и остриё пришлось между оплечьем и шлемом. Бармица не выдержала - пика прошла шею насквозь, тело Мишки мотнулось и опрокинулось навзничь. Алёшка взревел, кровеня шпорами бока своего пегаша, и кинулся за убийцей дружинника. Тупик оборотился на погибшего. Будь ты проклята, человеческая жадность! Скольких сгубила и скольких сгубишь ещё! Знал же он, что жадность доводит Мишку до мародёрства, а мародёры на войне долго не живут. Ведь и тогда, под Переславлем, как после узнал Тупик, Мишка обобрал раненого мурзу ещё до окончания боя. Другого Васька, пожалуй, выпорол бы для науки, Мишку - не мог. Может, её прежде и не было, настоящей-то вины перед Мишкой Дыбком, а теперь есть. Вина, которая не забудется до смерти, - сгубил попустительством...
От русского стяга конные степняки хлынули навстречу своим зелёным халатам, столкнулись, смешались толпой - за ордынскими рядами воины обходящего полка уже видели багровые стяги и сверкание мечей дружины Владимира Храброго. Над полем сечи теперь царили кличи русских отрядов, и словно воскресали разрушенные врагом города и прорастали железным лесом, наступая на захватчиков.
-Москва-а! - закричал Тупик.
-Москва-а-аа! - раскатом отозвалось поле, а над головами смятённых крымчаков навстречу летело:
-Непря-адва-а!..
Они сомкнули два своих крыла, "Москва" и "Непрядва", сметая толпы степняков к дубраве - на копья воинов Константина Боровского. Уже стяг пешей рати, так и не сорванный врагом, остался за спинами русских конников. Лишь нескольким десяткам ордынских всадников удалось бежать с поля сечи. С опущенными копьями броненосные дружины двинулись на охваченных паникой степняков, обруч окружения начал сжиматься. Впервые за полтораста лет вооружённой борьбы с Ордой равное по численности войско русского князя окружило многотысячную степную конницу. Подобного прежде не случалось даже в междоусобной борьбе ханов. В середине окружённых заржали лошади и закричали люди, схваченные давкой. Чамбулы растеряли свои значки, жёлто-зелёное знамя темника было затоптано в кровавую грязь вблизи русского стяга, а где - Кутлабуга, никто не знал. В середине стиснутой толпы сражаться крымчакам было не с кем, они душили друг друга, а по кольцу окружения на каждый ордынский меч приходилось два русских, на каждое копьё - три русских. Вопли "Яман!" терялись, глохли в треске железа и кликах наступающих.
На стыке полков, где замкнулось кольцо, появился Владимир Храбрый. В железе от пяток до макушки, он ехал к месту побоища и, откинув забрало серебристого шишака, осматривал кровавое поле своими холодными глазами, в которых не было радости от победы. Впрочем, враг ещё сопротивлялся и мог отчаянным усилием, направляя удар в одно место, порвать петлю, наброшенную на его шею. Кто-то из бояр, примчавшихся на зов княжеской трубы, заговорил: положение противника - безнадёжно и его можно заставить сложить оружие. Князь оборвал:
-Ежели вы и дальше будете наступать, как улиты, они заставят вас плясать под свои дудки. Не милосердствуй в бою, воевода! Удивляюсь, как татары до сих пор вашего мешка не порвали.
Бояре развернули коней и помчались к своим сражающимся отрядам. Громче заревели трубы, русские броненосные сотни начали клиньями разрывать спёртую массу окружённых. Лучники и самострелыцики облепили деревья за спиной пешцев Боровского. Калёные стрелы хлестали сверху в толпы врага, и каждая находила цель. Дубраву оцепили конники - на случай, если бы степнякам удалось прорвать строй утомлённых пеших копейщиков и скрыться в зарослях.
Князь не смотрел на битву. Это уже нельзя было назвать сражением - шла казнь.
-Где - воевода пешего полка Олександр Смелый? - спросил Владимир дружинников. - Кто видел его?
