-Длинноухие шакалы! Они не могут свалить этого чёрного шайтана! Дай мне арбалет, Карача.
Обернувшись, он приметил, что в десятке его телохранителей не хватает трёх. Когда с заряженным арбалетом в руках глянул на стену, воина в чёрном панцире там уже не было. Сбили его или скрылся? Тохтамыш стал посылать стрелу за стрелой в тёмные бойницы.
Залитый водой ров наполнялся человеческими телами. В взбаламученной жиже среди трупов, головёшек, тины и сучьев барахтались раненые и оглушённые. Цепляясь за грядушки затопленных телег с землёй, они пытались вползти на перекошенные чапары, но им оттаптывали руки. Не в силах увернуться от падающих камней, лестниц и сброшенных вниз людей, одни с разбитыми головами опускались на дно, другие, кому повезло, добирались до края рва, где их топтали идущие на приступ. Тохтамыш следил за теми, кто ещё лез вверх, и уже угадывал надлом в своём войске. Осаждающие толклись у лестниц оттого, что каждый старался уступить первенство другому. Многие жались к стене, задирая головы, чтобы вовремя увернуться от камня. Те же, кто находился на лестницах, ползли к зубцам по-черепашьи, ожидая первого камня, чтобы сигануть вниз, пока невысоко. Следовало остановить приступ - лучше, если воины отступят по сигналу, а не самовольно, - и всё же хан медлил. Русские пушки, пороки, фрондиболы, самострелы и луки вели свою опустошительную работу. Вдруг крик прорезал шум боя. Громадное воронье крыло простёрлось по стене в синем дыму, накрыло лестницу со штурмующими и стоящих под ней. Чёрные люди прыгали вниз с убийственной высоты, другие чёрные, вопя, бросались в кровавую жижу, несколько десятков, сталкивая друг друга с деревянных щитов, бросились назад, через ров. Хан догадался, что со стены опрокинули бочку кипящей смолы, его начала бить дрожь: бегство грозило стать повальным. Он приказал бирючам трубить отбой.
Самая горластая русская пушка во Фроловской башне послала вслед отступающим последнее каменное ядро, и над стеной пронёсся торжествующий клич. Тохтамыш не обернулся: хоругви, развевающиеся над шатрами крепостных башен и самыми высокими зубцами, сжигали ему душу. Не уж то придётся вести правильную осаду крепости с примётами, таранами, подкопами и прочими хитростями, о которых у Тохтамыша - ни малейшего понятия? В войске, правда, есть искусные городники, мастера осадных работ, но у хана Тохтамыша нет времени.
Уже подходя к ставке, спросил Карачу:
-Где - Кази-бей? Почему я не видел его?
-Он ранен железной стрелой в начале приступа. В живот...
-Старый глупец, наверное, красовался в своём малиновом бешмете и золочёной броне... Однако жаль князя. Придётся мне подарить жеребёнка от Золотого Барса тому, кто первым взойдёт на стену.
У своего шатра Тохтамыш постоял, глядя на толпы воинов, бредущих в лагерь. Каждый, наверное, с ужасом думает о том, что скоро его снова погонят на стену. Иные оглядываются, и стена кажется им телом дракона, который лёг на пути к родным аилам. Пожалуй, многие сейчас ненавидят хана за обман: разве они ожидали, что их поведут охотиться на каменного дракона? Даже нукеры прячут глаза от своего повелителя. Не уже ли кончилась дорога удачи и, как было когда-то, хан Тохтамыш снова вступил на тропу бед?
Тохтамыш больше часа сидел один в своей веже, не снимая стальной брони. Наконец послышался хлопок в ладоши, и Карача вбежал в шатёр.
-Пошли за Батар-беком и главным юртджи - он у Кутлабуги.
-Батар-бек уже здесь и Кутлабуга - тоже.
Хан от гнева чуть не подпрыгнул на подушке.
-Я сказал: мне нужен главный юртджи, а не Кутлабуга!
Тысячник попятился, остановился и, боясь задеть порог, с опущенными глазами пробормотал:
-Кутлабуга лучше сам расскажет. - И шмыгнул вон.
Кряхтя, вполз Батар-бек на кривых ногах, поклонился, сел на подушку у стенки, посвечивая голым черепом. Кутлабуга вошёл, покачиваясь, в поклоне коснулся рукой кошмы и сел к Батар-беку. На его бритой голове топорщилась чёрная щетина. Адаш явился неслышно.
-Где - юртджи? - спросил Тохтамыш.
-Повелитель. Мы стояли с ним возле моей палатки, за речкой, когда начался приступ. Там стена - невысокая, но под ней - крутой берег. Плотники просчитались, и лестницы вышли короткими. Я велел повесить собак на страх другим.
-Где - юртджи? - темнея лицом, рыкнул хан.
-Он стоял рядом со мной, повелитель, - повторил Кутлабуга. - Маленькое свинцовое ядро попало ему в голову. Другое прошило палатку и убило моего юртджи.
Тохтамыш раскачивался на подушке. Только смерть сына была тяжелее новой потери. Старый мудрец, юртджи Рахим-бек, он когда-то служил у Тимура, помогая ему строить и разрушать города. Большой казной и почти ханской властью соблазнил его Тохтамыш. Думал ли Рахим-бек, что закончит свои дни под осаждённым городом страны русов? Он многое видел, он мог теперь дать совет, какого не дождёшься от золотоордынских наянов, умеющих лишь махать мечами в поле. Сейчас Тохтамыш ненавидел Кутлабугу - будто тот своей рукой убил Рахим-бека.
-Ничего не добившись, мы уже потеряли царевича, юртджи и темника, - сказал хан. - Я не считаю простых воинов, хоть и они - не трава. Но есть ещё одна смерть, которая - страшнее всех других.
Мурзы с испугом смотрели на повелителя.
-Вы - плохие начальники, если не понимаете. Человека на войне губят раны. Войско же гибнет от неверия в победу. Я боюсь второго неудачного приступа. Думайте.
Долго молчали, наконец, Батар-бек закряхтел и качнул головой.
-Говори.
-Зачем тебе эта крепость, повелитель? Мои воины - не мыши, способные проточить камень за месяцы. Мои воины - свободные волки. Оставь здесь тысячу - и довольно. Когда мы промчимся по всей Руси ураганом, оставляя только пепел и мертвецов, московские мужики с их князем выйдут к тебе с верёвками на шее.
Хан прикрыл глаза.
-Ты - хороший воин, Батар-бек. Но ум воина - не длиннее его меча. В Москве хватит припасов, чтобы перезимовать. Они станут есть лошадей и кошек, но не сдадутся на милость. Кремль - это якорь московского корабля. Вырвем якорь - волны и ветер погонят корабль и разобьют о скалы.
-Надо сделать примёт, и тогда мы въедем в их крепость на лошадях, - подал голос Кутлабуга.
-Я говорил с городниками. В посаде нет целого бревна. Копать землю, возить деревья - это две недели. Это - месяц! А в крепости не станут сидеть сложа руки. И воеводы Дмитрия собирают полки. - Тохтамыш посмотрел на главного харабарчи. Тот сидел, упёршись взглядом в войлок. Собираясь в волчий набег, Тохтамыш взял с собой много волков и лишь одного советчика. И того потерял. Теперь думать придётся самому.
...Роптал ордынский лагерь, полумесяцем охвативший московскую крепость. В Кремле звонили колокола. Закрыв лицо руками, Тохтамыш сидел в одиночестве. Почему так счастлив - Тимур в своих военных предприятиях? Почему он может неделями осаждать города, ничего не опасаясь? Кто остановит безродного тигра? Кроме Тохтамыша некому. Но Тохтамыш ещё должен одолеть каменную стену.
Надо заставить войско молиться всю ночь - Аллах тогда, наверное, услышит и восстановит справедливость. Разве Аллах не должен покарать этих неверных собак, укрывшихся за стеной? Они не хотят покориться своему законному владыке, они убили правоверного царевича и множество других воинов Аллаха. Сейчас Тохтамыш ненавидел их - они не позволяли порезать себя и распродать в рабство ему, властелину Орды. Тохтамыш теперь понимал краснобородого старика Чингисхана, который видел высшее наслаждение в том, чтобы усмирить взбунтовавшихся и подавить непокорных. Хан заставил себя думать, искать дорогу в крепость и на тот случай, если завтрашний штурм окажется неудачным.
Когда смолкли пушки, женщины и ребятишки хлынули к стене, остановить их было не возможно. По лестницам сносили раненых, убитых опускали со стены на связанных копьях. Плач, проклятия врагу, и рядом - слёзы радости и объятья. Сошедшего вниз Олексу кто-то тронул за локоть.
-Арина? И ты - здесь?
