-Эко, дьяволы, разлопотались! - пробасил Гришка Бычара, поднявшийся наверх, поскольку воротники остались без дела. - Хошь бы нам чего сказали.

-Успеем - наговоримся.

Мальчишка, пробравшись под ногами взрослых, просунулся между зубцами и, повиснув над рвом, закричал:

-Эй, кумысники, ступай сюда, свиное ухо дам на закуску!

-Я те дам! - ополченец ухватил его за штаны. - Брысь отсюдова, не то без уха оставлю!

По команде десятника мальчишек стали хватать и спроваживать вниз по приставной лестнице. Адам хотел спровадить и знакомых девиц из княжеского терема, но за них попросили воротники, только что опроставшие корзину пирогов. Вступился и Вавила:

-Пущай посмотрят. Анюта, может, знакомых приметит.

Мурзы, наконец, закончили совещание и четверо рысью направились к стене. Среди четвёрки выделялись тот же в золочёной броне и широколицый, с бычьей шеей воин в стальной мисюрке с орлиным пером. Из-под его серо-зелёного халата поблёскивало оплечье байданы. Он первым подъехал ко рву так, что можно было рассмотреть нестарое лицо с отвислыми усами. Задрав голову, обежал взглядом стоящих между зубцами, ни на ком не задержался и по-русски, почти не искажая слов, заговорил:

-Я - тысячник Шихомат, шурин великого хана Тохтамыша - вашего царя. Есть ли в Москве великий князь Дмитрий?

Стало тихо на стене, люди пытались расслышать мурзу. Адам почувствовал: на него смотрят, и придвинулся к стрельнице.

-Великого князя Донского нет в Москве.

-Кто есть из великих бояр князя Дмитрия?

Адам замялся, и тут пушкарь Беско крикнул:

-Я - самый великий здеся! Чё ты хочешь, мурза?

Народ засмеялся, тысячник снова обратился к Адаму:

-Почто молчишь? Где - ваш воевода?

-Я - воевода. Говори мне.

Мурза казался озадаченным, перекинулся словом со своими и поднял голову:

-Почто сгорел город? Почто мосты сожжены? Почто заперты ворота детинца? Разве вам - неведомо, что уже близко ваш повелитель - великий хан Тохтамыш? Почто не высылаете бояр и попов для почётной встречи?

-Вот это - новость! - удивился Адам. - А мы тут сидим, ничего не ведая. За што ж нам - этакая честь от хана?

Народ загудел, засмеялся и смолк - по знаку одного из наянов с десяток степняков помчались ко рву.

-Я сказал тебе, боярин. Вели отпереть ворота, готовьте посольство для встречи и дары.

-Много ль подарков надобно? Сколько людей идёт с вашим ханом?

-Свита при нём - небольшая. Мы посланы проверить дорогу. Спеши, боярин. За послушание хан Тохтамыш пожалует бояр и церкви тарханами, чёрных людей - пашнями, лесами и водами, а также ремёслами, коими они владеют.

-Эва! Моё и мне же посулили! - крикнул Беско. - Ловки!

-Знаем ваши милости!

-Клеймо - на голяшку, колодку - на ногу, рогатку - на шею.

-Да бич в придачу.

-А детей - в мешок, девок и баб - на подстилку, старух и стариков - собакам на корм.

-Тихо, мужики! - урезонил Адам. - Слышь, мурза? Мы оттого сидим взаперти, што запоры наших ворот заржавели. Хоть помирай тут. Может, ты оттоль попробуешь, снаружи?

-Лбом! - рявкнул Бычара, вызвав смех.

Тысячник, видно, собирался продолжить увещевания, но к нему подъехал воин в золочёной броне, быстро и резко заговорил. Адам спросил Вавилу:

-Ты понимаешь?

-Ага. Он говорит: мы-де издеваемся над ними и пора показать нам плеть. Как бы не влетело от князя за этакой разговор?

-Што, Остей им ворота отворит?

-Эй, боярин! - крикнул ханский тысячник. - Ты слышал моё слово. Коли не исполнишь, Москва за то головой ответит!

Отстранив Вавилу, рядом с Адамом встал Олекса. Он был в чёрном панцире и блестящем остроконечном шлеме с откинутой личиной. Не дождался витязь княжеского приказа потрепать Орду и не вытерпел, поднялся на стену:

-Слушай меня, мурза, и передай хану. Московские ворота для него закрыты. Ежели не хотите лоб себе разбить - ступайте подобру.

-А за дарами не постоим, - добавил Адам. - По бедности хана Москва готова дать ему откуп - пусть назовёт условия.

Толмач рядом с золотобронным воином переводил ему слова москвитян. Воин завизжал, потрясая плетью.

-Он кричит: это его условие, плеть то есть.

Всадники, рассыпаясь, поскакали в разные стороны вдоль стены. Галдели, тыча плётками в москвитян, некоторые на скаку метали длинные копья в ров: вонзаясь в дно, копья оставались торчать в воде. Следя за всадниками, ханский шурин и золотобронный что-то обсуждали.

-Шугануть бы их - ров меряют.

-Эй, мурза! - крикнул Олекса. - Вели своим отъехать от стены. Не то худо будет.

Адам потянул со спины самострел.

Шихомат засмеялся, отдал какой-то приказ, всадники, останавливаясь, выхватывали мечи и грозили москвитянам. Со стен ответили свистом, насмешками, бранью. Кто-то швырнул дохлую крысу: "Хану подарок!" Мужичонка в затрапезном полукафтане спустил портки, выставил в стрельницу голый зад, согнувшись, просунул между ног бородёнку и закричал:

-Поцелуй, мурза, красавицу!

Золотобронный воин вздыбил коня надо рвом, тыча рукой в стоящих на стене людей, стал что-то выкрикивать.

-Какая муха его укусила? - удивился Адам.

-Тихо! - Вавила наклонился вперёд, вслушиваясь, обернулся и нашёл глазами девушек, которых ополченцы пропустили вперёд. Анюта, прижав к груди руки, стояла между зубцами соседней стрельницы. Её глаза на лице, залитом бледностью, словно околдованы змеиным взглядом - так и кажется: сейчас шагнёт за стену. В выкриках мурзы всё время повторялось: "Аньютка!"

-Ты слышишь, Олекса? Он кричит: у нас, мол, полонянка ево, требует выдать, грозится адом.

Олекса кинулся к девушкам, отстранил Анюту и поднял кулак в железной перчатке:

-Вот тебе - полонянка!

Мурза взвизгнул, развернул на месте танцующего скакуна и помчался прочь. За ним - ханский шурин. Степняки отхлынули от стены. Олекса держал девушку за руку.

-Это - он? Тот, кому тебя продавали? Сын хана?

В её глазах заблестели слёзы.

-Ох, не знаю, Олекса Дмитрич. Больно похожий. Все они - похожи, проклятые.

...В вечерние часы, когда Кремль затихал, Олекса, если не уходил на стену, заглядывал иногда к девушкам, прихватив кого-нибудь из молодых кметов. Случалось, девицы кормили дружинников ужином. По просьбе подруг Анюта пересказывала свои мытарства в неволе, и самым внимательным её слушателем был Олекса. За всё время он лишь однажды как бы нечаянно коснулся её руки, и она не выделяла его среди других, но, вертясь в карусели осадных работ, прислоня к подушке голову ночами, Олекса мгновениями переживал радость от мысли, что рядом живёт Анюта, что рано или поздно кончится военное время и тогда они встретятся наедине. Сейчас он забыл, что в её рассказе молодой хан был добрым. Перед ним дёргалась, прыгала, металась свирепая, зверская морда молодого мурзы и волчьи глаза пожирали Анюту, готовую в обмороке упасть со стены, и ничего Олекса так не желал теперь, как встречи с этим волком на поле.

Царевич Акхозя не забыл пропавшую полонянку. Вначале его память подогревалась чувством неотмщённого оскорбления. Но все, кто был пойман из числа нападавших на лагерь и кто пришёл с повинной, Аллахом клялись, что не видели полонянки. Тогда он припомнил, что сбежала-то она сама. Почему её не остановили ни ночь, ни степь, населённая зверями и разбойными бродягами? Решил, что испугалась, хотела спрятаться, а потом заблудилась. Но после неудавшегося посольства в Москву Акхозя многое понял. В ней, наверное, таилась та же ненависть к нему, ко всей Орде, которую много раз читал он в глазах русов на пути в Нижний и обратно. Нищенка, крестьянская девка, проданная за серебро и подаренная ему как вещь, она бежала от царской жизни, едва коснулась её тень надежды добраться до своей избы, крытой соломой, до чёрной работы, мозоли от которой не могли вывести даже бальзамы фрягов.

Сладость её прохладной ладони он помнил своей кожей, как помнил глазами сладость её глаз и губ, белой шеи и соломенных волос. Нет, он теперь не отпустил бы её в чёрную избу - он уже знает, как надо поступать с такими полонянками. Он сломал бы её гордыню, навсегда запер в золотую клетку, как запирают райских птиц, чтобы наслаждаться их красотой.