-Повелитель, смотри!
Ох, эти мысли, они могут испортить даже охоту, из-за них потеряешь ту минуту наслаждения, ради которой выехал в степь!
Высоко над цепью озёр шёл большой косяк лебедей, и на их стаю из-под облака падала едва различимая белая молния. Вот она черкнула по косяку, и крайняя птица, переворачиваясь, трепеща крылом, стала падать на зарябившую под ветерком равнину воды. Тревожный клик пронёсся в небе, лебеди пошли вниз, делая круг, и хан, доверясь коню, с задранной головой помчался вдоль озера. Круто взмыв, кречет сложил крылья и камнем упал в середину стаи, превратив ещё одну большую снежную птицу в безжизненный ком, выпавший из перемешанного косяка лебедей. Всплеск ударившегося об воду первого лебедя заставил хана глянуть на озеро, и он потерял кречета в небе. Теперь стаю прорезала чёрная стрела, раненая птица отлого пошла за холмы, оставляя перья в воздухе, лебеди закричали, шарахнулись в разные стороны. Но что - с чёрным соколом? Сломав круг восхождения, он в косом падении ринулся к земле - прочь от улетающей добычи. И тогда хан увидел, что за соколом, настигая, гонится белая молния.
-Беда, хан! - закричал скакавший следом старый ловчий. - Белый Огонь рассердился - он не любит, когда мешают его охоте. Он убьет Чёрного Вихря!
Тохтамыш вздыбил и остановил коня на скаку. Его глаза сверкали, ноздри раздулись, на лбу выступила испарина. Нет, сапсан - не селезень и не гусь: он извернулся в воздухе, пропустил кречета и кинулся на него. Кречет вышел из-под удара, птицы сцепились над плёсом и, выдрав по нескольку перьев друг у друга, разлетелись. Сапсан, однако, признав силу за противником, уступил ему место над большим озером и кинулся на стаю гусей, крадущихся над водой. Едва не задевая крыльями волны, он поднырнул под гусей, стаю взбило, сокол свечой ушёл в высоту и, когда стая была уже над берегом, вышиб громадного гусака, упал на него, бьющегося, когтистой лапой прижал голову к земле. Гуси, гогоча, стали опускаться на помощь сородичу, и молодой ловчий, вскрикивая, помчался к месту схватки. Вкогтившийся в добычу сокол ни за что не выпустит её, если даже гуси забьют его до смерти крыльями.
Тохтамыш стоял у берега, не отрывая взгляда от белого кречета, снова вошедшего в высокую ставку. От горизонта над исчезнувшим руслом древней реки, о которой напоминала цепочка весенних озёр, плыл клин журавлей, и существо хана замирало - будто он готовился ринуться на стаю птиц...
После полудня нукеры на взгорке у берега поставили палатки, над водой заполыхали костры. Повара потрошили ощипанных уток, лебедей и гусей, набивали их фисташками, черносливом и сушёными яблоками, вымоченными в солёном молоке. Ловчие кормили соколов и ястребов кровью на тушках добытых птиц. Хан, сидя на кошме, отхлёбывал холодноватый кумыс и смотрел, как из-под ближнего к воде костра, разведённого ещё в начале охоты, помощники повара извлекали мешок, слегка обгорелый, чадящий дымком и паром. Даже на царской охоте нельзя обойтись без заранее приготовленного угощения. Нукеры прихватили в степь молодого барана, разделав его, зашили мясо с ливером в шкуру, старший положил в мясо раскалённый камень, и потом зарыли набитую шкуру в песок под костром. Теперь мясо созрело и его надо медленно остудить.
Тохтамыщ велел позвать сына, указал ему место подле себя. Царевич сел на кошму, отдуваясь, потом, путаясь в словах, начал хвалить своего чисто-рябого Джерида.
-О соколах и ястребах, Акхозя, мы ещё поговорим, - перебил хан. - После охотничьей утехи на вольном ветру глаза мужа видят даже скрытое временем, а мысль становится острее меча. Давай же острые мысли направим на важные дела, пока наши головы - не затуманены чадом пира.
-Я слушаю, повелитель.
-Сейчас ты мне - сын. - Тохтамыш дал знак телохранителям удалиться и заговорил. - Знаешь ли ты, Акхозя, отчего на Орду свалились неслыханные беды?
Царевич насторожился и сдвинул брови. Отец ещё никогда не говорил с ним так.
-Жадные до власти, корыстолюбивые люди стали нашёптывать наследникам ханского трона, будто ещё до того, когда Аллах призовёт их отцов в Свои сады, они могут отправить их туда и овладеть ханской властью. Щенки, возомнив себя тиграми, стали нанимать убийц и резать своих отцов - законных правителей. Первым кровавое дело совершил Берди-бек по наущению зятя Мамая. Этот собакоголовый властолюбец даже не додумался, что, нарушив закон престолонаследия, он приговорил себя к насильственной смерти, указал своим братьям, что и они могут сесть на трон, перешагнув через труп правителя. Так началась самая кровавая полоса в истории Орды, потому что ни один из тех, кто садился на трон, убив отца или брата, в глазах войска не был Богом данным правителем. И не своим умом правили они в Орде, ими играли корыстолюбивые люди, а первый - Мамай. Лишь с гибелью Мамая и моим воцарением в Орду вернулся закон.
-Ты так говоришь, отец, словно твои сыновья замышляют против тебя.
-Я этого не думаю. Вы росли рядом со мной в походных сёдлах. Вы видели весь мой путь. Я закалился в борьбе, я знаю, чего хочу. За мной стоит испытанное войско. Но я - смертен.
-Живи - вечно, отец! - воскликнул царевич.
Тохтамыш улыбнулся:
-Ты знаешь: это - невозможно. Ханскую власть наследовать тебе. Да-да, не мотай головой. Придёт час, и тяжёлый золотой плод упадёт в твои руки. Но удержат ли они его? Я не хочу, чтобы тебя постигла участь тех, кого резали в гаремах и убивали ядовитыми стрелами на троне.
-Отец!..
-Я говорю правду, Акхозя, - эту правду ты должен знать. Слушай. Бог, видно, не любит высокорожденных. Ты знаком со многими принцами крови, ты, верно, заметил: что ни принц - то и болван, то и раб собственной трусости, зависти, пьяница и развратник. Такие думают: достаточно родиться царевичем, чтобы потом стать ханом и дать волю своим страстишкам, достойным навозного червя. Даже принцессы одна в одну - набитые дуры и шлюхи. Может, это от лёгкой жизни - не знаю, - но разве слова "принц" и "принцесса" не превратились в ругательства, оскорбительные для слуха? Я хочу, чтобы ты держался от таких подальше и родил себе наследника от простой женщины. Вырасти его не в блеске сарайского дворца, а в кочевой юрте и воинской палатке. Слушай. Правителю надо многое уметь и знать. Тебе необходимо узнать Орду, её войско, её военачальников и тарханных князей. Ты обязан знать наших друзей и врагов. Ты уже многое знаешь, но пока это знание - сотника. Тебе необходимо знание государственного мужа. Ты должен помочь мне вернуть Орде величие после донского разгрома.
-Но на Дону - поражён Мамай!
-Мы так говорим. Правда - в том, что на Дону разбита Золотая Орда. И это ещё - не вся правда. Москва уже доказала, что способна собирать силы русских земель воедино. Больше такого не должно случиться, иначе конец нашему могуществу.
-Так начнём поход, повелитель, ударим на врага!
-Чтобы повторилась Непрядва? - Хан наполнил чашки кумысом, жмурясь, отпил из своей и продолжил. - На Руси должны поверить, что разгром Мамая только укрепил власть хана. Это случится, как только Дмитрий заплатит дань.
-Но ведь он отказался платить!
-Зато прислал нам великие дары. Тогда он находился на гребне славы - и всё же прислал. Но в жизни человека - царь он или раб, - как в неспокойном море: за гребнем следует яма. Когда Дмитрий попадёт в эту яму, он согласится выплатить любую дань, чтобы его не утопили. И яму ему готовят.
-Кто - эти люди?
-Кто? Пока я назову тебе тех, о ком ты не раз слышал. Вспомни, что ни Михаила Тверского, ни Дмитрия Суздальского, ни Олега Рязанского на Куликовом поле не было. Туда ходили их люди, но я - не уверен, что с согласия своих государей. Вот и надо сделать, чтобы в другой раз эти князья не пустили подданных в войско Москвы. Надежду даёт нам и нелюбовь, поселившаяся между московским князем и главным их попом - митрополитом Киприаном. Я послал Киприану ярлыки и подарок, напомнил, что сарайская православная церковь - под его рукой, что присланные им люди и он найдут в Орде покровительство. Пусть душа Киприана не лежит к Орде, важно, чтобы он склонял Дмитрия к покорству, чтобы церковь не благословила меч, поднятый против нас.
