Пока не началась линька у соколов и ястребов, Тохтамыш поспешил в поле. Вслед за его нукерами двадцать сокольников везли на деревянных приездах ловчих птиц, дремлющих под кожаными колпачками. Ястреба были свои, словленные и натасканные в Орде, сокола - присланные великим московским князем в числе осенних даров. Беркутов не взяли. Беркут - зверолов, а зверь весной облезлый и тощий. Тохтамыш был наслышан о русских соколах и с нетерпением ждал начала охоты - самой достойной на Земле утехи мужа и воина.
Давно скрылась за холмами столица, всадники втянулись в долину, по которой простиралась цепь озёр, широко разлившихся в половодье. Их прибрежные заросли казались теперь жёлтыми островками на сине-серой воде. Начались ханские охотничьи угодья: ни кочевого ставка, ни стада, лишь стаи птиц перелетали с озера на озеро да у окоёма по увалу бродили не то одичавшие лошади, не то куланы. Вперёд помчались нукеры, растянутой цепочкой перехватили вдали озёрный перешеек. К хану подъехал седобородый ловчий, держа на руке белого в серых пестринах кречета.
-Пора, повелитель.
Тохтамыш надел кожаную перчатку, ловчий опустил птицу на ладонь хана. Хан огладил чистое сухое перо большой птицы, сдёрнул кожаный колпачок. Кречет повёл головой, его глаза, отразив степной простор, вспыхнули чёрным огнём, он распахнул крылья и, слегка подброшенный, взмыл и спиралью пошёл в высоту. Не останавливая коня, хан принял и запустил двух соколов - чёрного, едва уступающего кречету величиной, и сизоватого, с рыжинкой на перьях головы. Ловчий хотел передать ему большого светло-серого тетеревятника - самую добычливую из охотничьих птиц, но хан жестом остановил его:
-Выпустишь сам.
Ястреб, сверкая жёлтым глазом, наклонял голову - ревниво следил за полётом соколов, хозяин успокаивал его поглаживанием. Вдали возник визг - это всадники выпустили звуковые стрелы, чтобы вспугнуть с воды уток и гусей, улюлюкая, поскакали вдоль берегов, направляя птиц на охотников. Вспархивая, утки над водой тянули к берегам, Тохтамыш даже не следил за ними - его внимание заняли соколы. Белый кречет делал круги, уходя всё выше, тёмный сапсан, распластав крылья, сделал ставку на фоне снежного облачка, сизый, коротко махая крыльями, приближался к поднятой стае уток. Вот он скользнул под неё, утки прянули вверх, и сизарь взмыл, ринулся вниз с поджатыми крыльями, хан едва уловил момент, когда он черкнул по стае, выбитый из неё белошеий селезень закувыркался в воздухе, утки рассыпались, а сокол, взмыв и сделав разворот, стал падать на добычу. К нему поскакал один из охотников.
-Молодой и жадный, - сказал ловчий, удерживая ястреба на руке. - Пройдёт год - будет хороший боец.
Хан следил за чёрным сапсаном, примечая краем глаза и белую точку, всё ещё взбирающуюся к куполу небесного шатра. Он даже не повернул головы, когда ловчий подбросил ястреба навстречу налетевшей стайке красных уток, не видел, как в несколько взмахов крылатый охотник настиг их, вкогтился в добычу и, не в силах удержать её, падал с ней на берег.
Чёрный сапсан со ставки почти отвесно ринулся на косяк высоколетящих крупных уток, удар пришёлся по вожаку стаи, рыжегрудый селезень камнем полетел на охотников, сокол взмыл и, не делая ставки, ударил вдогон. Когда его первая жертва стукнула о землю вблизи копыт коня хана, в воздухе кувыркалась утка, а сокол, делая круг, возвращался к точке своей ставки.
Душа хана парила и ликовала там, в синеве над степью, рядом с соколами. Нет, не зря говорят в Орде о богатстве Москвы. Этого чёрного сокола Тохтамыш не отдаст и за сотенный табун. Чуть впереди и выше стояло в небе белое пятнышко кречета, он ещё не показал себя, но хан уже видел по полёту, это - царская птица и к добыче приучена царской. В небе нет бойца, равного соколу, а кречет - первый среди соколов. Этот белый властелин небес молодым слетком пойман опытным охотником, долгими трудами седых княжеских сокольников обучен брать лишь красную дичь. Никогда не было у него гнезда и птенцов, не было и нужды бить первую пролётную добычу - в положенный час приставленный ловчий на серебряном блюде принесёт ему битую птицу, в которой ещё не замерла кровь. Зная об этом, крылатый воин может часами парить на свободе, чтобы, в конце концов, нанести тот удар, которого ждёт его земной владыка. Вот такими бы нукерами окружить себя! Но таких людей надо готовить с детства, чтобы мужали рядом с тобой, возвышались рядом с тобой и знали: без тебя они - ничто на Земле. Такие люди были у Чингисхана, некоторые от него перешли к Джучи и Батыю, в их числе - великие полководцы Субедэ и Бурундай. Их силой и преданностью Батый покорил заволжские народы, с их смертью притих в своей столице, едва удерживая подвластные земли, без них, не выдержав бремени власти и славы, спился и погиб жалкой смертью. Мамай тоже пытался окружить себя такими людьми, впервые темники выдвинул Темир-бека. Но не вышло из Темира царского кречета. Словно молодой азартный ястребок, кинулся он в поединок с русским воином и потерял голову перед главным сражением.
Тохтамыш не имел возможности с отроческих лет окружить себя преданными нукерами, он до конца верит только себе и на себя лишь рассчитывает. Жизнь научила его всё примечать, ни с кем не делиться задуманным, готовить большие дела в тайне и начинать их неожиданно для всех. Напролом идут лишь сильные, однако и они часто разбивают головы. Тохтамыш начинал слабым, его подпирала чужая сила, к собственной он только привыкает.
Не будь Тохтамыш чингизидом, законным наследником ордынского трона, он постарался бы стать преданнейшим псом того же Тимура или хана Золотой Орды, никогда не искал бы царской булавы и венца. Разве удел кречета, такого, как этот, парящий под облаком в ожидании красной дичи, хуже удела господина, что выпустил его в небо? Разве слава Субедэ, Джебэ, Бурундая ниже славы Чингисхана, Джучи и Батыя? А жизнь полководцев величественна - не то, что жизнь ханов. Те полководцы только следовали природе степных воителей, и нет к ним злобы и упрёков ни у современников, ни в потомстве. Кто смеет упрекнуть сокола, что он - кровожаден, яростен и жесток? Он - сокол, он не может стать горлицей, и чем стремительней падает на добычу, чем точнее и беспощаднее удар его когтей, тем больше верен он своей природе сокола, тем выше ему цена. Так же, как сокола и ястреба, ценят воина и полководца. Иное - повелитель народов, хан. Есть высшая несправедливость в его положении. Люди ползают во прахе перед безжалостными владыками, теми, что развязывают кровопролитные войны, уничтожают государства, загоняют тысячи безвинных в темницы, самолично рубят головы или учат тому палачей, по первому навету убивают своих близких. Казалось бы, их должны проклинать, но их восхваляют, в их честь при жизни воздвигают храмы, их имена запоминают на века. И, казалось бы, человеколюбивых и тихих правителей должны обожать, а над ними смеются при жизни. Завидуя их царскому положению, считая и себя достойными носить венец, во всеуслышание рассказывают о них пошлые и грязные басни, пользуются их добросердечием, чтобы пуститься в безделье, разврат и беззаконие, а когда разворуют государство, навлекут на себя беды - винят во всём правителя и проклинают его на всех перекрёстках.
Хочешь стать смешным и жалким - будь добрым. Хочешь стать великим - топчи без жалости спины и головы.
Так что же - быть беспощадным, как голодный сокол? Да...
Но эти великие обычно плохо кончают. Среди тысяч втоптанных в грязь обязательно сыщется хоть один, кто в ослеплении мести, даже обрекая себя на гибель, поднимет руку на властелина, и телохранители не всегда успевают эту руку остановить. Мамай никогда не оставлял среди "алых халатов" тех, кому причинил даже малейшее зло. А ведь предали его собственные нукеры после Калки. Иначе бы фрягам не взять Мамая, и Тохтамыш до сих пор, может, гонял бы его по степи.
Пока Тохтамыш казнил лишь нескольких крамольников, тех, кто нарушил приказ не поднимать меча в усобицах. Но к смерти их приговорили судьи хана. Нет, он не станет распускать павлиньи перья доброты и всемилости, чтобы его дёргали за хвост из потехи или корысти. В нём течёт кровь Повелителя Сильных, он чувствует в себе кровожадность сокола и беркута, он должен следовать своей природе. Но чтобы не скрючиться от яда, как Чингисхан, не подохнуть в степи с переломанной спиной, как Джучи, не задохнуться в петле, как Джанибек, не остаться без головы, как Мамай, он не станет рубить ничьи шеи, наслаждаться зрелищами расправ над неугодными с переламыванием спины, вырезанием сердца и печени у живых людей, не будет оплёвывать посаженных на кол. В Орде для поддержания её законов достаточно судей и палачей. Мамай ведь тоже пришёл к этому, но он долго был простым начальником войска и не раз прилюдно марал руки кровью. Что возвышает темника, то нередко роняет хана. Тохтамыш убивал врагов только в честных поединках...
