Хан кивнул.
-В последнее время нас так же теснят венецианцы. Их Тана в устье Дона перехватывает караваны с востока. Их купцы снимают сливки, продают свои товары дороже, чем продаём мы. Это - невыгодно и тебе, и твоим купцам.
Тохтамыш кивнул, хотя слышал впервые.
-Дай нам покровительство - ты ни в чём не будешь нуждаться. Только пусть твои воины пригоняют побольше молодых рабов и рабынь - спрос на них теперь велик. Не дай Москве, Новгороду и Литве хозяйничать на путях по Итилю, Дону и Днепру. Они задавят нас, потом замкнут и торговлю Орды с закатными странами. Нашу преданность ты видишь - мы и одной денги не укрыли из того, что нашли у Мамая.
Тохтамыш едва не вскочил с подушек: так вот чья - это казна! Хитрый кафский паук так долго молчал! Утаить такую казну всё равно было невозможно. Орда спросила бы за неё. Глаза Тохтамыша разгорались алчностью - он теперь осматривал груды денег и драгоценностей.
-Я не вижу здесь жезла воинской власти, знаков Полной Луны и Жёлтого Солнца. Я так же слышал, что Мамай показывал почётным гостям больших серебряных зверей с золотыми гривами и глазами из жёлтых круглых алмазов - их нашли в старинных курганах. Я знаю, Мамай из Крыма вывез для хана Берди-бека голую богиню древних румийцев величиной с десятилетнюю девочку. Она была из слоновой кости, с золотыми волосами, и её голову обвивали розы, выточенные из яхонтов. В руке она держала серебряный рог, наполненный изумрудным виноградом. Берди-бек, правоверный мусульманин, не принял подарка и сказал: он любит девушек только живых и горячих, из-за них муллы не проклинают правоверных. Мамай оставил языческую богиню у себя. Где - всё это?
Фряг опустил глаза.
-Мамай, говорят, самые дорогие предметы редко возил с собой, он умел их прятать. А знаки воинской власти тебе нужны новые. Подумай - какие. Мы закажем их лучшим мастерам Генуи.
-Да, я подумаю.
Тохтамыш вызвал главного юртджи и казначея, приказал описать казну, опечатать ханской тамгой, выставить при ней караул.
В этом походе от Яика словно чья-то всемогущая рука стелила Тохтамышу дорожку удачи. Может, то награда судьбы за долгие унижения, лишения и горести? Он был терпелив и стоек в несчастьях. Рождённый ханом, скитался, питаясь подачками и ещё при этом дрожа за собственную жизнь. Получал войско из рук безродного правителя Самарканда, всякий раз переживая унижения и страх, потом бросался в битвы за своё законное наследство и, разгромленный, бежал, чуя затылком дыхание настигающего волка. И вот - покорность мурз Синей Орды, взятая без боя столица Золотой Орды, переход на его сторону войска Мамая, наконец, нынешний день. Да, ещё утром он имел только шаткую власть нищего правителя, за которого, как тонущий за соломину, цепляется Орда, поражённая оглушительным ударом русской палицы. Даже нукеры шли за ним только потому, что он слишком задолжал им. И вот под эту шаткую власть подведена золотая колонна.
Они - хитры, генуэзские пауки. Они, конечно, выбирали между двумя владыками. И поставили на хана Тохтамыша. Отвергли своего выкормыша, навеки помеченного куликовским поражением. Только зря они думают, будто, подарив золото Мамая, толкнут хана путём Мамая. Тохтамышу теперь надо беречь жизнь даже крепче, чем берёг её Мамай. У того, говорят, была сторожевая змея. Хан Тохтамыш выбирает лучшего телохранителя: молчание и скрытность.
За ветром, у подножия холма, поставили шатёр хана, скатерти в нём были уже накрыты. Тохтамыш встал, пригласил к себе посла почётным гостем, велел вызвать царевича Акхозю и темника Кутлабугу, а также всех тысячников.
-Будем стоять здесь три дня, - приказал мурзам. - Завтра устроим большую охоту, поэтому пусть воины не берегут больше пищу. Тебя, посол, я возьму в мою охотничью свиту.
Фряг поклонился и сказал:
-Великий хан, я выполнил волю наших городов, позволь теперь предложить мой подарок?
-Покажешь в юрте.
Посол сделал знак своим. Хан, спускаясь с кургана, краем глаза видел, как за линией стражи, в караване купца, четверо слуг подняли крытый паланкин и направились к шатру хана. Там уже находились наяны с царевичем, который держался за спиной своего тысячника.
Вокруг холма выросли кольца юрт, воины радовались окончанию похода, увидев на пике голову Мамая и услышав о том, что похищенная Мамаем казна Орды возвращена фрягами. Среди неполных пяти тысяч людей слух за час успел обежать всех, обрастая подробностями. Но главное воины знали: они получат свою долю, и, возможно, с прибавкой.
Кривоногий, плотный, узкоглазый, хан спускался по склону кургана пешим, хотя наезднику в тысячу раз удобнее ехать в седле, чем ступать собственными ногами. Но он шёл, желая почувствовать ногой покорённую землю.
Дым костров стелился при закатном солнце, наполняя степь домашним уютом. Генуэзский посол, чуждый радостям походного привала кочевников, наблюдал за воинами, вслушивался в их голоса. Его ухо то и дело ловило слова: "юрта", "хатунь", "улус"... Войско готовилось разойтись по домам, войско хотело разойтись по домам. Туда ли он попал? Орда ли - это? Он даже глаза зажмуривал и, открывая, убеждался: перед ним - ордынские всадники. И эти всадники радовались отмене военного похода? Да, они получат своё. Но чтобы ордынские всадники отказались от новой добычи в чужих городах?! Фряги откупились - и алчность воинов Тохтамыша должна была направиться на Русь и Литву. Орда всегда жила войной, грабежом, кровью и насилием. И если уж она выступала в поход - до нитки обирала и разоряла земли, до которых могла дотянуться. И понял кафский купец: нет больше прежней Орды - чудовища, нависавшего над странами и народами, подобно Божьей каре.
Жалко стало купцу возвращённых хану богатств.
Вблизи шатра Тохтамыш остановился, повернулся к гостю и спросил:
-Где - дочь Мамая?
-В Кафе её нет, великий хан. Где дочь Мамая, пожалуй, знает московский князь.
-Да, московский князь и его воеводы знают многие тайны Мамая. Но если получишь вести о ней, сообщи мне.
К ханской свите приблизились слуги посла, опустили на землю паланкин. Тохтамыш кивнул фрягу, тот приблизился к паланкину, откинул полог и что-то сказал. Вышла закутанная вуалью женщина.
-Великий хан! - Посол поклонился. - Эта девушка - самая дорогая рабыня из тех, что я когда-либо покупал. Мне пришлось отмерить серебра в половину её веса.
Тохтамыш хмыкнул:
-Если её продавали на вес, то, наверное, сильно кормили перед тем, как отвести на невольничий рынок.
Наяны загоготали, сотник нукеров Карача сказал:
-Вон темник Кутлабуга покупает самых толстых. Если она - сильно откормленная, он не пожалеет серебра.
-Глупец! - Тощий Кутлабуга зашипел, вызвав смех. - У Кутлабуги одна наложница - пика, и твоей руке не охватить её - это правда. У Кутлабуги одна жена - сабля, и твоей руке не поднять её - это тоже правда!
-Перестань, Кутлабуга, - остудил хан разозлившегося темника. - Хороший воин должен ценить хорошие шутки. Ты, посол, вели девушке снять вуаль. Женщины в Орде не закрывают лица.
Фряг снял с рабыни тонкое, непроницаемое для глаз покрывало, и смех прервался. Сероглазая худенькая девчонка в голубом длинном сарафане вначале не показалась Тохтамышу. Но вот он схватил взглядом удлинённый овал её лица, золотистые брови вразлёт, испуг в глубине прозрачных глаз, дрожь припухлых губ, тонкую шею, узкие плечи и не по возрасту высокую грудь, стройность всей фигурки, проступающей под свободным платьем - и понял, отчего за неё платили так дорого. Он уловил и тишину, и довольное сопение посла. Девушка была чудом, и в тысячу раз была она чудом в стане воинов, изголодавшихся по женщине в долгом военном походе: выступая против Мамая, Тохтамыш никому из своих не разрешил брать жён и наложниц. Хан уловил и общую зависть воинов - от темника до простого всадника.
-Сотник Акхозя!
Царевич выдвинулся из-за плеча своего наяна.
-Сотник Акхозя, я знаю: у тебя никогда не было женщины. Даже сестры ты не имеешь, поэтому - дикий. Но теперь, как сотнику, тебе положена юрта и два лишних заводных коня. Сотнику можно во всяком походе возить одну женщину, если дозволяет хан или темник. Я дозволяю - бери.
