Дрожащими руками Барсучиха поймала его стремя, прижалась щекой к сапогу, плача.
-Не надо, бабушка, - попросил Алёшка, не смея выпростать стремя из рук Барсучихи. - И без того небось все глаза выплакали, а за слезами и радость проглядишь.
Видно, в своём любопытстве Барсучиха не переменилась, если тут же, осушив глаза рукавом, засыпала вопросами:
-Кто - он, новый-то наш боярин? Молодой аль старый? Поди, за окладом посошным тя прислал, дак Фрол всё уж приготовил.
Алёшка улыбнулся:
-Всё расскажу, бабушка, дай срок. Да только никакого оклада ему теперь не надо. Не ныне-завтра сам будет, с молодой жёнкой да с пожалованьем от государя сиротам и вдовам ратников, побитых на Куликовом поле. Его князь Боброк золотой гривной пожаловал за дела ратные, да и государь не обошёл. Давал ему село большое да богатое, он же Звонцы попросил и велел передать, што два года податей от вас брать не будет.
Старуха начала креститься:
-Слава Тебе, Господи, за этакого господина. Как зовут его?
-Тупик, Василий Андреевич Тупик. Люди-то где, бабушка?
-Да в лесу нонче, батюшка. И твои - тож там. Всем миром дрова готовить поехали со старостой. Без мужиков с лесинами-то где уж бабам в одиночку!..
Алёшка встрепенулся: от берега озера донёсся удар молотка по железу. Вот ещё... Ещё... И зазвенело, забило, заахало и запело - весело, размеренно, мощно...
-Кузнец?!
-Кузнец, Алёшенька, кузнец наш новенький трудится, Микула-богатырь.
-Микула?..
-Из бывших монахов - он, у нас поселился, Марью хочет взять Филимонову за себя - вот как справит она сорокоуст да относит плат чёрный. Трое ведь - у неё, и хозяйство - не богатое, пил ведь он шибко, Филимон-то, Царство ему Небесное... А он-то, Микула, на неё не наглядится, уж на подворье кажинный день ходит - то поправит, это подладит, и ребята к нему льнут.
-С Микулой, бабушка, ещё трое монахов было.
-Как же, батюшка, было-было. Да двое остались, те помоложе Микулы, они девок себе сосватали. А третий пожил да и воротился в обитель свою, очень уж богомольный, говорит, кровь пролитую отмолить надо, не даёт она ему покоя...
Ехал Алёшка селом, и уж безбоязненно рассматривал знакомые избы - не мёртвые, а живые лица земляков смотрели на него из-за плетней и частоколов.
У Романова подворья сдержал коня. Калитка отперта, значит, дома есть кто-то... Вдруг да воротился Роман, сгинувший во время битвы? Зайти? Алёшке стало жарко и холодно сразу. Может, за этими стенами сейчас - она? Аринку он мог бы разыскать сразу после битвы, но с чем бы он пришёл к ней тогда?.. Повернул к воротам, сошёл с лошади, привязал её к медному кольцу, вбитому в воротный столб, шагнул в раскрытую калитку. Серого не было, наверное, ребятишки взяли с собой в лес - почти все звонцовские собаки умели ловить дичь. Поднялся на тесовое крылечко, толкнул дверь в сени, и она подалась. Постучал...
-Кто - там? Заходите...
Растворил дверь и в полусумраке после уличного полуденного света не сразу рассмотрел Аринку. Она пряла в углу, там, где бы положено быть конику, на мужском месте... Встала, увидев человека в воинском одеянии, отошла в угол.
-Здравствуй, - сказал Алёшка.
-Здравствуй...
-Вот приехал к своим, зашёл проведать.
-Благодарствуем... Я слыхала, ты у князя - теперь...
Голос у неё был словно надтреснутый, чужеватый, лица Алешка всё ещё не рассмотрел, заметил лишь, что Аринка похудела.
-Об отце не слыхали чего?
-Нет...
Никак не мог привыкнуть к её вдовьему платку, стало неловко, уйти бы ему, но как уйти? Видно, нельзя так сразу являться, пожил бы денёк в Звонцах, встретились бы, может, ненароком - тогда легче. Вдруг сунул руку под полу кафтана, вынул маленький, обшитый шёлком треугольник с блестящими бусинками, протянул женщине.
-Возьми... С него снял тогда... Сразу не нашёл тебя, а потом где же искать было?
Она взяла косник, всхлипнула, закрылась рукавом сарафана:
-Спасибо тебе, Лексей, сказывали мне, как ты спасал его...
-Чего там! Кабы спас!.. Все мы спасали друг друга. Дак пошёл я, однако...
-Куда ж ты? - Аринка вспомнила, что она - хозяйка, а редкого гостя положено угостить. - Сядь, я сейчас принесу чего-нибудь - помянёшь...
-После, Арина, я ж дома ещё не был, по пути зашёл.
-Да их и нет никого твоих, вечером лишь воротятся. Сиди, я за Микулой сбегаю, он всё о вас с Юрком рассказывает, как бились вы на поле Куликовом. А я... как вернулась из похода-то, ну вот, будто места нет мне на земле, так и побежала бы в Москву за войском, будто все вы там - живые... Да куда ж бежать, маманя одна с меньшими... Сиди, я быстро...
И тогда Алёшка решился на святую ложь, которую придумал ещё на Куликовом поле после похорон звонцовских ратников и ради которой, может, отпросился у Василия Андреевича на денёк раньше его умчаться в Звонцы, чтобы к приезду нового боярина решить своё дело.
-Арина, - он заступил ей дорогу. - Погоди. Всё уж скажу сразу, и ты ответь, чтобы не мучиться мне.
Она отступила, испуганно глядя тёмными глазищами.
-Юрко, когда умирал, сказал мне: "Возьми в жёны Аринку, если она ещё люба тебе". А мне без тебя нет жизни, Аринушка. Теперь - твоя воля.
Она молчала, закрывшись руками, но он ждал. Тогда, не отрывая рук от лица, она сказала:
-Погоди... Хоть денёк дай подумать... Ребёночек ведь у меня будет.
-Что ж, - он улыбнулся. - Будет сын у нас, Юрий Алексеевич.
-Завтра, - повторила она, - завтра скажу, ведь маманю спросить надо!
-Прощевай, Арина, завтра всех в гости позову. А теперь не усидится мне, в лес поеду - мамка ждёт...
Сбежал с крыльца, кинул в седло своё большое тело, одетое бронёй, дал шпоры вороному. Вслед нёсся перезвон молотка и кувалды - Микула, небось, перековывал рогатины и боевые чеканы на сошники. Не рано ли?.. В лесу Алёшка поехал скорым шагом. Дорогу к вырубке он знал и давал душе успокоиться от встречи с Ариной, чтобы отдаться радости встречи с матерью и братишками.
Лес справлял праздник, нарядный и печальный. Потому что этот праздник - всегда недолог.
ЭХО НЕПРЯДВЫ
КНИГА ПЕРВАЯ
ДОРОГИ В "ТРЕТИЙ РИМ"
I
Над степью летела тревога. Её разносили птицы, о ней сообщала земля едва уловимым гулом. Рассыпанные среди типчаков и полыни разом поднимали головы, замирая. Их дозорные свечками вставали над травой, и вдруг стада срывались в бег - на закат и на полночь. Вслед антилопам, развевая хвосты, бежали тарпаны, онагры мерцали белизной ног и подбрюший, зайчишки затаивались в татарнике, хищники теряли стать хозяев степи и, не замечая добычи, забивались в заросли по берегам речек. Даже туры, не боящиеся ни волчьих стай, ни пардусов, начинали кружить, грозя кому-то наклонёнными рогами, и, сбиваясь в стада, уходили за сайгаками и дзеренами. Вместе со зверем бежал человек. Становища полудиких кочевников вьючили лошадей, нагружали кибитки и, не мешкая, гнали на закат. Ватаги добытчиков соли, припозднившиеся на берегах Сурожского моря, искали убежища вместе со зверьём в приречных тростниках, в заросших оврагах, надеясь отсидеться. В стороне восхода небо начинало куриться серыми облачками, но ветер не доносил запаха гари костров, а это значило: надвигается самое страшное, что когда-либо порождали степи, - военная кочевая орда. Во время больших ханских охот конные крылья орды раскидывались на многие вёрсты и потом, охватывая пространство, стремительно и далеко выбрасывались вперёд, чтобы сомкнуться. Редкому зверю удавалось вырваться из кольца, чужому человеку - никогда.
По следу головных чамбулов в плотных колоннах шли одна за другой конные тысячи, прикрытые с боков заставами.
