Хасан вскочил и вышел из шатра. Нукеры склонили головы. Солнце ушло за холм, шум погони затих на другой стороне реки, откуда-то приближался шум стада. Русские воины на холме ждали Хасана.
-Следуй за мной! - бросил одному из "алых халатов". - Кто тут - у вас в клетке?
Нукер пошёл впереди, вывел Хасана на откос, скрытый от холма кустами, остановился и шагнул в сторону. Хасан отпрянул: из железной клетки на него смотрел пустыми глазницами оскаленный бородатый череп. Что-то шевельнулось на его затылке, и волосы Хасана приподняли шлем.
-Что - это?!
-Крысы, - ответил нукер. - Они проели голову и поселились в ней. У них там - ещё много корма.
Ударом ноги Хасан отшвырнул клетку, крыса, пискнув, скрылась в своём жилище.
-Кто? - Хасан едва сдерживал дрожь. - Кто придумал эту казнь?
-Повелитель Мамай.
-Нет больше такого повелителя. Запомни, нукер!
Он знал порядки в этом стане и догадался, что царевне стало известно от кого-то о казни. Она просила начальника стражи выбросить из клетки мерзких тварей, а закопанного кормить и поить, её, конечно, успокоили и обманули.
-Ты знаешь этого человека?
-Нет. Его привезли воины Батар-бека. Кто - он, слышали телохранители Мамая, но они - далеко.
-Слушай, нукер. Я возвращаюсь назад, ты же останешься и похоронишь его по русскому обычаю и крест поставишь. Молчи! Поставишь крест, потом скажешь мне. Да шевелись. Если русские увидят это, я не ручаюсь за жизнь татар, оставшихся в лагере и захваченных в бою. Воеводе скажу сам.
Не заходя в юрту царевны, Хасан оставил около неё трёх своих воинов, не доверяясь "алым халатам", и пошёл на холм, подавленный тем, что увидел на берегу. Кто - этот человек, ставший одной из тысяч жертв владыки степей? Его теперь и родной брат не узнает. Кто бы он ни был, но если над могилой его зажжётся небесное сияние, это будет не слишком большой наградой ему за принятые муки.
В жёлтый шатёр Хасан вошёл сам, надев шлем со стальным забралом и железные перчатки, но предосторожности оказались напрасными: ни сторожевой змеи, ни ящика, в котором она жила, в шатре не оказалось. Может, Мамай успел захватить своё сокровище, а, может, где-то похоронил его - эта тайна исчезла вместе с владыкой Орды. И снова Хасан содрогнулся, подумав, что Ула могла оказаться в походном шатре на Красном Холме. Как же он не подумал, присоединяясь к преследованию!.. Ведь кто-то первым войдёт туда, ни о чём не подозревая... Или уже вошёл... Вся радость Хасана померкла: следы владыки Орды отравляли жизнь вокруг, и долго ещё будут отравлять. Есть ли в русском войске умелые лекари? В Орде были чудотворцы, надо поискать - целителей и священников воины не трогают.
По левому берегу Красивой Мечи пылали костры, возле них суетились люди, среди которых было множество полонянинов, получивших свободу, пастухи гнали стада овец, и всюду звенели русские песни. Из-за Красивой Мечи вброд переправлялись отряды русских воинов, сопровождая захваченные в погоне кибитки, гоня стада и табуны. Остатки Орды рассеялись по степи, гнаться за ними дальше было бессмысленно. Скоро собраться вновь войско Мамая не могло. И всё же вокруг лагеря на всех холмах уже стояли конные дозоры. За спиной Хасана воины вспоминали, кто как бился, и битва в их устах сейчас казалась потехой.
-Ей-Бо, прёт он на меня, саблюка што дышло, а рожа - шире плеч, ну, как в этакую-то не угадать - дал ему раза, а он тож - ка-ак даст...
-Врёшь, Кирька, - осаживал говоруна насмешливый голос. - Татарчонок-то те с мизинец попался, и конишка у нево хромой, подшибленный...
-Эка, подшибленный! Прыснул в степь - аж пламя с-под копыт, да от мово буланки рази удерёшь! Это тебе кривой татарин выпал, ору - бей, мол, справа, он лишь другу сторону видит, дак нет...
-Эт што! Вон Никита саблю потерял, а на него идолище напёр, усищи - до плеч, епанча гривастыми змеями расшита, ну, думаю, каюк мужику. Дак наш Никита со страху-то кэ-эк харкнет ему в рыло - и глазищи, и нос, и усы залепил, тот взвыл да наутёк...
Хохотали, потешаясь друг над другом, озорно и беззлобно. Им ещё плакать, когда вернутся на поле, где лежат посечённые братья, но сейчас вдали от кровавой земли, кровавых ручьёв и рек, после опасности и напряжения битвы, они отдыхали радостью победы и весёлым разговором.
-Боярин Олекса, - позвал Хасан. - Видишь там, вдали на берегу, шёлковые юрты. То - юрты мурз. У иных гаремы были с собой. Поди, многие остались.
-Да ну! - Олекса сбил на затылок шлем. - Сроду гаремов не видел.
-Ступай туда со своими, посмотришь. Там вы найдёте угощение и утеху - твои воины заслужили это. Заодно пригляди, чтобы не разграбили курень. Там много драгоценностей, а стража туда пока не послана.
-Как же ты-то, князь? - задача боярину пришлась по сердцу, но, видно, неловко было ему перед Хасаном.
-Подожду воеводу здесь. Мне хватит десятка воинов.
Боброк появился на холме после заката с малой стражей. Осмотрел убранство шатра, кивнул на золотой трон и усмехнулся:
-На это купим новые мечи, взамен поломанных на Куликовом поле. Ещё много мечей нам потребуется: Мамай-то ушёл.
Хасан кивнул.
-Повозки, я вижу, тут есть. Найдёте тягловых лошадей, и к рассвету всё добро погрузить. Караул держать бессонный, на холм никого не пускать. Выступаем утром. Где - мой сотский Олекса? - спросил, спохватясь.
Хасан объяснил. Боброк глянул и покачал головой.
-А ты - добряк, оказывается, князь. Не ждал от тебя. Ну-ка, оставь за себя десятского да проводи меня в те евины сады. Вот я утешу Олексу палкой.
-Виноват - я, государь.
-Ты за свою вину ответишь, а мой сотник - за свою, коли непотребство какое допустит. Ты-то не пошёл, небось, утешаться в ордынские гаремы.
-Я нашёл мою невесту, государь. Хочу показать её тебе.
-Вот за это я - рад. Кто - она?
-Княжна Наиля.
Боброк глянул на молодого князя, задумался о чём-то, погладил усы.
-Княжна Наиля... Всё - правильно, князь Хасан. Женись поскорее, тебе нужна хозяйка в уделе. А я в посажёные отцы попрошусь к тебе на свадьбу.
Хасан поклонился.
-Однако невесту после покажешь, веди...
Дорогу им указывали костры, полыхавшие в курене жён мурз. Ещё были светлые сумерки, и стражники, выставленные Олексой, узнали Боброка и Хасана и пропустили в кольцо юрт.
-Хоть одно дело сделал, - проворчал воевода, прислушиваясь к возне, смеху, женским взвизгам и гудению мужских голосов во многих шатрах. В середине свободного круга пылал огонь, дымились котлы с варёным мясом, и несколько воинов в одних рубашках (мечи, копья, брони и шлемы лежали рядом грудой), с разгорячёнными лицами, обнимая женщин, тянули походную песню. Перед ними лежали похудевшие бурдюки с крымским вином и татарской аракой, на серебряных блюдах - груды мяса, сладостей и орехов, искры от костра сыпались на ковры, разостланные шелка и бархат. Два смуглых человечка с бабьими лицами суетились около пирующих, наливая вино в круглые чаши, хотя головы воинов и без того клонились на плечи подружек. Девушки были русские и подпевали воинам по-русски, Боброк остановился.
-Эй, братья, к нам! - крикнул, завидя новеньких, рослый кудрявый десятский. - Хотите, выберите себе ладушек вон в тех шатрах, кроме синего - то особый цветник, для воеводы, Олекса велел не трогать... А мы наших нашли. Вчера - рабыни, ныне - княгини. Этих не обижать!
Боброк подошёл ближе и спросил:
-Где - сотский Олекса?
Воины подняли тяжёлые головы. Свет костра блеснул на тусклом от пыли золоте княжеских доспехов, десятский снял руку с плеча девушки, встал во весь рост, поклонился, качнувшись, но устоял. Другие тоже вскочили.
-Олекса Дмитрич - вон в том большом шатре, - десятский указал пёструю юрту, перед которой горел костёр. - Выпей с нами, государь. За победу нашу, Дмитрий Михалыч! Марьюшка, милка моя, налей золотой кубок нашему великому воеводе да погляди, пока он перед тобой, ведь это же - Боброк-Волынский!
