Лицо боярина стало озабоченным, он подозвал сотских, указал, где расставить стражу, велел осматривать и налаживать повозки, собирать тягловых лошадей и быков, разбросанное добро грузить и не потакать любителям поживы.

-Однако вой слышу, а живой души не видно.

-То ихние бабы и ребятишки попрятались от страха.

-Ну-ка? Кто по-татарски может, покличьте - пусть выходят. Да скажите - мы с бабами и детьми не воюем.

Скоро к боярину потянулись женщины, старые и молодые, в цветных халатах и шароварах, в тюбетейках, расшитых стеклянным бисером, с монистами на шее и вплетёнными в мелкие чёрные косы. Многие держались за руки ребятишек. Опущенные, прикрытые ресницами глаза, в фигурах - готовность исполнить любую волю новых господ.

-Вон сколько вас, сирот покинутых! - усмехнулся боярин. - По всему-то стану, поди, улус наберётся. Придётся в Москве ордынский посад строить. Чего молчите? В Москву ведь собирались... Будете в Москве, теперь уж точно.

Воины смеялись, полонянки поднимали глаза - такой смех не может сулить беды.

-Скажите, толмачи, бабам - пусть помогают грузить телеги да костры раздуют. Я велел стадо баранов побольше пригнать, вои наши скоро воротятся - чтобы всем угощения хватило.

-Не промахнись, боярин, - остерёг пожилой сотский. - Как бы в котлы яду не подсыпали?

-Проверим. Они первыми из своих котлов угостятся. Да на что этим-то горемычным травить нас теперь? Орда Мамая ушла, а брось мы их тут одних, посередь степи... Ну-ка, спроси - согласны ли они остаться?

Толмач перевёл, женщины переглядывались, потом замотали головами, затараторили: "Москва, якши Москва!"

-То-то, - сощурился боярин. - В чужую орду - хлебать беду, это они получше нас знают. Давай-ка, орда, за дело, скорее в Москву попадёшь! Да поласковей пусть победителей привечают, то на пользу пойдёт.

Хасан первым взлетел на холм, спрыгнул с лошади, приблизился к золотому шатру, одолевая трепет. Выйди сейчас Мамай, глядишь, колени подломятся, и про меч забудешь. Трудно мстить повелителям, кланяться им куда легче. Мечом раздвинул полог, ещё осторожнее заглянул внутрь. Ковры, застеленное коврами ложе, подушки у стенок, одежда и оружие, развешанные на серебряных крючках, вшитых в толстый, стёганый шёлк, маленький золотой трон, осыпанный драгоценными каменьями, у изголовья ложа... Сзади напёрли, сотский Олекса пытался пролезть в шатёр, но Хасан остановил его:

-Нельзя, боярин!

-Што там, тигра?

-Хуже, боярин.

Осматриваясь, Хасан оцепенел. Поднял руку, провёл по глазам, но видение не пропало: в трёх сотнях шагов от вершины холма, в лощинке, среди молодых берёзок пряталась пёстрая юрта дочери Мамая. Двое воинов в алых халатах стояли у входа. Хасан ничего не понимал, кроме того, что алые халаты не могут стеречь пустую юрту. Да и зачем юрта, если нет царевны?

К холму мчались новые отряды русских всадников, и Хасан заторопился.

-Боярин, стой здесь со своими. Не входи в шатёр и никого не впускай без меня!

-Да кто - там, князь?

-Там может быть Ула. Она не промахивается, от её укуса не выживают. Ждите меня!

Воины, теснясь у шатра, смотрели на Хасана, однако объяснять было некогда, он бегом кинулся вниз, к пёстрому шатру, за ним - его десяток. Нукеры, увидев порванный, запылённый пурпурный плащ, разинули рты, но пришли в себя и обнажили мечи. Сзади зашелестело железо - воины Хасана тоже приготовились к схватке. Хасан остановился и заговорил:

-Джигиты! Я знаю вас, вы - храбрые и верные люди, но разве вы не узнали меня?

-Мы узнали тебя, изменник! - воскликнул один. - Ты уже хотел похитить царевну и теперь пришёл за этим. Но если сделаешь ещё шаг, мы изрубим тебя в куски!

-Разве царевна - жива?

-Она - жива, а ты будешь мёртв.

-Князь, дозволь?- рядом с Хасаном встал богатырь из его отряда. - Я научу их уважению.

-Нет! - Хасан остановил воина. Земля пела от гула копыт, пело небо кликами лебедей и ветром, пела душа Хасана. - Я не хочу крови теперь, здесь, у её жилища. Слушайте, нукеры, Хасан не был изменником, Хасан от рождения был русским князем, татарин Хасан служил своему русскому государю и своей настоящей Родине. Но и второй своей родине, татарской, где он вырос, Хасан всегда желал добра. Предатель - Мамай. Он бросил Орду на русские мечи, а сам бежал с поля боя, даже не обнажив оружия. Он и вас предал, бросив одних. Он и свою дочь предал, бросил, чтобы она не мешала ему спасать собственную шкуру. Разве вы обязаны соблюдать клятву, данную такому повелителю!

Нукеры смутились. Забытые, оставленные на произвол судьбы, не имеющие права на шаг отойти от юрты царевны, они не понимали, что происходит. Видя их колебание, Хасан с жаром заговорил:

-Вы знаете меня, джигиты, - один я, без помощи моих воинов, мог бы проложить себе дорогу в эту юрту. Но, клянусь Всесильным Богом, я не хочу вашей крови. И я пришёл не погубить царевну, а спасти. Слышите - русское войско облегает холм. Мамая больше нет, здесь власть русского государя, и я - его служебный князь. Вы - честные воины, я знаю, и готов взять вас к себе на службу. Уберите мечи! Ради ваших матерей, которые, как и вы, наверное, брошены на волю судьбы, уберите мечи!

Воины отступили, вложили мечи в ножны, склонили головы, когда Хасан проходил в шатёр, - этому человеку они готовы были служить теперь, когда Мамай так предательски бросил их. Нукерами обязаны дорожить даже великие ханы. Русские стояли в нерешительности, поглядывая на богатырей в алых халатах, которые, кажется, намеревались продолжать службу у этого шатра...

Хасану показалось - продолжается та ночь, когда он впервые вошёл в это святилище. Почти всё было по-прежнему здесь, только не свеча, а вечерний луч, проникавший сквозь полосу прозрачного стекла, вшитого в шёлк, освещал убранство юрты, да рабынь было несколько, одни жались по углам, другие к ложу царевны. Она лежала под тем же балдахином, укрытая шёлковым одеялом, и смотрела на Хасана расширенными глазами. Как и тогда, он опустился на колени и прижался лицом к её ногам. Нескоро подняв голову, он посмотрел в её лицо и с трудом узнал. Оно было бледным, опавшим, только глаза те же, да губы пылали ещё ярче.

-Я пришёл служить тебе, царевна.

Она покачала головой:

-Я всё слышала, - от звука её голоса Хасан вздрогнул счастливо, хотя её полушёпот походил на плач. - Значит, Орда разбита... Я чуяла эту беду...

Рабыни заголосили, она велела им замолчать, и они затихли.

-Если ты, правда, - русский князь и пришёл за мной, я не гожусь в служанки. Видишь, не могу даже встать, чтобы поднести тебе чашу вина, как тогда...

Хасан понял, почему она - в такой час на ложе, почему брошена отцом, он снова прижался лицом к её ногам.

-Ты никогда не станешь ничьей служанкой, потому что ты - моя госпожа до конца дней. Моё княжество - твоё княжество. Но если хочешь вернуться в Сарай, я сделаю это.

Девушка закусила губу, всё так же покачивая головой, по её щекам текли слёзы.

-Мне часто снилось, будто я стала русской княгиней. И вот как судьба наказала меня за то, что готова была принять чужую веру... Лучше бы я умерла от яда этой гадины. У моих ног князь, которого я однажды готова была полюбить простым нукером, и я не могу даже встать, чтобы поклониться ему за преданность. Лучше я умру...

Снова завыли в голос рабыни, Хасан выпрямился:

-Царевна!.. Нет, забудьте все ордынскую царевну! Её больше нет! Княгиня Наиля, княжна Наиля - как хочешь, зовись отныне. И, клянусь Богом, ты будешь ходить!

Кусая губы и плача, девушка качала головой, но Хасан уже всё решил за неё. Потому что услышал её признание.

-Почему я раньше не знала, кто - ты!

Хасан засмеялся:

-Это знали только три человека на всей Земле. Боюсь, если бы узнал четвёртый, мою голову Мамай велел бы давно насадить на кол.

-Ох! - девушка прижала руку ко рту. - Тот человек, на берегу, в клетке... Спаси его, он, наверное, - жив, я велела кормить и поить его...