Большие повозки, составленные пятигранником, образовали маленький укреплённый пункт. Одна из повозок отодвинута в сторону, там проход внутрь, к нему и направился Николка, но его остановил заросший волосами колченогий мужик в длинной тёмной одежде, напоминающей подрясник:
-Куды покойника-то волокёшь, там и живым уж тесно!
Николка посмотрел на Юрка и пробормотал:
-Да он дышит...
-"Дышит", - вздохнул колченогий, пропуская двух раненых, поддерживающих третьего. - Будто не видно, дышит он, аль нет.
Николка опустился на колени перед Юрком и не узнал его лица, будто на место Юрка подложили похожую на него куклу. Даже волосы стали другими - мёртвая кудель.
-Что же теперь-то?
Мужик вздохнул:
-Туды вон его, в низинку, там другие есть... Полежат тут до могилы. Коли будет кому её вырыть, могилу-то...
Николка исполнил, как велел колченогий страж лечебницы, с опущенной головой побрёл назад, но мужик окликнул:
-Подь-ка сюды!.. Ты што ж это, парень? Тож ведь раненай, аль чужая кровь на руке?
Николка молчал, боль словно растеклась, но рука стала тяжёлой, и он подумал сейчас: "Как же я с копьём-то?"
-Эге! - воскликнул мужик. - Никак, стрелой ранен? Войди - полечат, не то беда...
В укреплении Николку оглушили стоны, запах ладана, крови и снадобий, но теперь он сдержался, не дал волю слабости. Внутреннее пространство тележного лагеря заполняли раненые - они лежали, сидели, стояли. Лекари, среди которых было несколько женщин, перевязывали раны, поили немощных, попы пели молитвы, давали отпущения грехов, утешали тех, кто особенно страдал, помогали лекарям. Здесь оказывалась первая помощь. Те, кто получил её, отправлялись в войсковой лагерь к Непрядве - одни уходили сами, других отвозили на лёгких бричках. Были и такие, кто, почувствовав себя лучше, возвращались в битву. Монашек-лекарь приблизился к Николке, расстегнул и помог совлечь кожаную броню. Николка вскрикнул, как ни крепился. Монашек покачал головой:
-Ранка - тьфу, а руку разнесло, видно, ядом тя угостили.
Николка лишь проглотил болезненный комок.
-Дед Савося! - позвал монашек.
Подошёл согбенный старик с лешачьими бровями, будто прохладой окатил Николку взглядом глубоких бесцветных глаз, ощупал плечо и проскрипел:
-Не пужайсь, яд - не страшный, есть от него средство. Вот кабы сразу не выдернул, валялся б теперь в жару... Дарья! - окликнул ближнюю женщину, хлопочущую над раненым с перевязанной головой. - Дай-ка этому молодцу выпить утешь-травы. А ты смажь рану-то, штоб жар вытянуло, да заклей - вот и будет ладно.
Старый лекарь отошёл к ратнику, которого только что внесли, монашек начал обрабатывать рану на плече Николки, приблизилась девушка в тёмном, ойкнула:
-Николка! Ранили? Наши-то - где, живы ли?
Николка узнал Дарью, его губы задрожали.
-Что ты, Николка, больно? Погоди, миленький, счас легше станет, - она налила в глиняную черепушку пахучей зеленоватой жидкости из небольшого жбана.
Николка всхлипнул:
-Юрка... убили... И деда твово...
Снадобье плеснуло через край, Дарья охнула, отступив, и монашек взял у неё черепушку, поднёс ко рту Николки и прошипел в лицо:
-Ты што, дубовая колода, помолчать не мог? Пей.
Николка проглотил снадобье, не понимая, за что бранит его лекарь - ведь правду сказал. Дарья поставила жбан на землю и сказала:
-Пошла я...
-Куда это? - монашек заступил ей дорогу.
-Деда искать. Может, живой?
-Ты што? Ума лишилась? Ты знаешь, што там!
Девушка шагнула в сторону, пытаясь обойти монашка, но тот схватил за руку.
-Сродственников искать идёшь? А этих болящих, кои помощи ждут, бросаешь? Пусть помирают ратники, за нас принявшие язвы, штоб деду твому не скушно было в пути ко Господу? Так, што ль?.. Дурёха! Убитых не воротишь, а этих мы спасти должны.
-Я там спасать буду...
-Там тебя спасать придётся. Девицам средь мечей - не место, а тут тебе нет замены. Нет замены, слышь!..
Ближние раненые оборачивались на голос монашка, и тогда Дарья, надвинув платок на глаза, взяла жбан и пошла на чей-то стон у дальней стенки ограждения.
-Иди, сядь вон под телегу, а то приляг, тебе это - важно, - монашек подтолкнул Николку, сам же, встретив нового раненого, спросил. - Что - там? Крепко стоят?
-Стоят! Запасный-то ещё не трогался, стал быть, бьют... И большое знамя на месте... Господи, сколько душ хрестьянских загубил, окаянный, сколь народу изувечено, а конца не видать.
Николка пробирался к выходу. Ему стало легче, и оставаться он всё равно не мог. Снаружи послышались крики, он выбежал, и первое, что увидел - запасный полк. Качая лес копий, полк двигался в сторону битвы, заворачивая вперёд правое крыло. Николка глянул туда, где недавно стоял с земляками, и в груди оборвалось: там клубился такой же омут, какой видел он на левом крыле войска, когда тащил Юрка, и через этот омут текли серые ручьи вражеской конницы, смывая светлые островки расколотого русского войска. А дальше, у Зелёной Дубравы, уже не отдельные ручьи - поток Орды хлестал в прорыв, растекаясь и охватывая выдвигающийся навстречу запасный полк.
-Ба-атя!.. Батяня-аа! - Николка, не чуя боли в руке, схватил оставленное кем-то копьё и, не обращая внимания на крики колченогого мужика, кинулся навстречу серому потоку, в котором сгинул отец с односельчанами.
До полка левой руки Дмитрий Иванович не добрался, ввязавшись в бой на крыле большого, где были похоронены остатки тумена Бейбулата, поддержанные свежими сотнями Темучина и Батар-бека. "Государь - с нами!", "Дмитрий - с нами!" - этот клич вспыхивал всюду, где появлялся государь, и войску начинало казаться, что великий князь - ангел мщения, чей Дух несокрушимо стоит под большим знаменем, светя воинам издали облачной белизной ферязи, а плоть с мечом, карающим ворога, носится по полю сражения. Трудно даже бывалым ратникам равняться с дружиной государя, состоящей из богатырей. Она прорывалась сквозь стены и свалки, внося страх в ряды врага, вселяя мужество и уверенность в души своих.
"Наш, истинный воин, - говорили молодым ратникам старые бородачи, гордясь Дмитрием, словно сыном, которого вырастили. - С этим не пропадём!" - "Чего же он с малой-то дружиной? - тревожились молодые. - Беды б не вышло?" - "А мы - не дружина? Всё войско - ему дружина. Всяк за него голову положит. Да и Васька с Гришкой, глянь, как его заслоняют - этих сам чёрт не возьмёт!"
Ещё до того, как многотысячный вал конницы Орды захлестнул остатки полка левой руки и крыло большого, Дмитрий послал гонца к Дмитрию Ольгердовичу и Микуле Вельяминову с приказом - подвести запасный полк ближе к стыку большого с полком левой руки. Великий князь теперь видел: враг почуял слабое место, его конница стекается сюда, и прорыв - неизбежен. Нельзя, чтобы прорыв оказался слишком потрясающим для русского войска, а главное - вынудить Мамая бросить сюда основные силы... Дмитрий снова выдвинулся в первые ряды полка.
-Слышь, Васька? Больше мово коня за повод хватать не смей - руку отрублю! Береги государя, как хошь, а держать себя не позволю. Сейчас от меня одна польза - мой меч.
Дружинники теснее сомкнулись вокруг Дмитрия - уже посыпались стрелы, стуча в щиты и брони. Дмитрий извлёк меч в пятнах засохшей крови, плашмя положил на конскую гриву. Копыто вопросительно глянул на Тупика: не увести ли, мол, князя силой - пусть потом рубит головы? Васька качнул головой - бесполезно и пытаться. Да и прав теперь государь: все приказы, почитай, отданы, осталось - рубить. И по рядам ратников катился говор: "Государь - впереди", - потому, может, и самые молодые в поределом русском войске так бестрепетно следили за приближением силы Орды. Тупик вздрогнул: впереди на поле среди убитых врагов и своих, разбросав руки, лицом к небу лежал Таршила. Казалось бы, Васькино сердце должно было закаменеть от вида смертей, от бессчётных дорогих потерь, но его омыла такая горечь, что стоном прорвалась сквозь стиснутые зубы. Обернулся, ища лагерь у Непрядвы, но лишь поднятые копья и секиры качались перед ним. "Будь счастлива, касатка моя! А нам, видно, приспело последнее счастье..."
