Хоук смотрела на него пьяными глазами и беззвучно плакала. Без единого звука, будто не замечала своей слабости. Она смотрела на него, полная боли и скорби. Смотрела, будто он был зеркалом, будто она желала рассмотреть чудовищ в своем отражении. Завтра она не вспомнит ни своих слов, ни своих слез, окунувшись в объятия одержимого. Он тоже не вспомнит.

Он слушал ее бессвязный шепот и думал, что где-то на корабле плывет его сестра. Что, быть может, она так же, как и сестра Хоук, вскоре будет лежать в крови, и он, как и Хоук, будет повторять: “Я убил сестру”. И у их пьяных посиделок у камина появится еще одна общая деталь, еще один общий призрак. Они будут пить вино из крови и слез рабов, а рядом с ними во тьме будут их проклинать мертвые сестры. Их сестры, которых убили они. А за дверями, заполняя ночной город, будет стоять армия из их мертвых друзей. Каждого из которых убили они сами.

Он смотрел в глаза Хоук и видел, как она кружится в танце с Айноном, как тяжелое бархатное платье глубокого синего тона, под цвет ее глаз, хлещет его по ногам, а он шагает, не сбиваясь с такта и улыбаясь. Ведя магессу плавно и властно, заботливо поддерживая на поворотах. Узкая мраморная ладонь на кобальтовом бархате. А на бесстрастном, умиротворенном лице - искренняя улыбка. Еле заметная, но настоящая. Тяжелый подол обвивает ноги, черные кудри скользят по лицу. Будто фарфоровые куклы на каминной полке.

Вид улыбающейся Хоук в его руках… Это всего лишь танец. И ничего больше. Почему его глупое сердце так тяжело и больно билось в груди? Он не всегда будет просто танцевать. Так сказал Варрик, он понимал это, вот только он не мог решиться на последний шаг. Он все еще не знал, что может он предложить ему, кроме еще больших проблем и сомнительного удовольствия общения с собой? Чем может заслужить хорошее расположение? Что нужно сделать, чтоб все внимание этого мужчины принадлежало ему?

Он смотрел на слезы, заливающие ее лицо, и видел Айнона, залитого кровью и дождем, глупую улыбку на бескровном лице, беззвучный шепот кровавыми губами. Алые разводы на голубом шелке обоев. Пугающее, ошеломляющее зрелище. Будто взгляд в сердце пустоты.

Сначала он увидел широкую полосу, затем сползающего по стене Айнона. Он замер, пораженный невозможностью происходящего. А затем он ощутил, как свело мышцы лица и плеч, а дыхание перехватило. От охватившего его внезапного ужаса и ощутимого ледяного укола в сердце его затрясло, словно от озноба. Осознание было таким ясным. Айнон не бог, не всесилен, он смертен, он может истекать кровью и быть слабым, и тоже нуждается в защите и поддержке. В ком-то равном, кто встанет рядом и разделит груз. Всего груз.

Самоуверенный, жестокий, язвительный, беспомощный и умирающий на полу в крови.

А затем пришла ярость. Холодная, голодная и злая. На мага, что с радостью дал бы Айнону умереть, на полуэльфа, решившего умереть у него на руках и с улыбкой на лице, на себя, за бессилие и страх. На то, как легко теряется в этом мире важное.

Он всегда испытывал к нему чувства. Вид залитого кровью мужчины позволил ему понять, что незаметно они стали куда больше, чем просто “нравится”. Больше, чем были три года назад. Но что на самом деле чувствовал Айнон, все еще было для него секретом. Нет, его симпатия была очевидна, и интерес их был взаимен. Но насколько чувства Айнона больше простого “нравишься”? Если не сделать шаг, как узнать, что скрывают его улыбки? Если только смотреть, как узнать, сколько в его улыбках искренности?

В первый раз он изменился, стоя над телами своих первых друзей. Второй - над телом Айнона. Он боялся третьего: слишком уж большая цена, которую он вряд ли вынесет.

Хоук закрыла глаза, и вновь вокруг воцарилась тихая ночь. Все образы ушли, оставив опустошенность и горечь. Тепло от камина постепенно высушивало следы от слез, и вскоре не осталось даже странных переживаний, смытых тремя бутылками вина. Сонная Хоук тоскливо смотрела в камин, будто в пламени его сгорали все маги и весь Киркволл.

Быть может. Он не хотел знать. Глаза закрылись сами собой, стирая образ грустной магессы.

Сквозь сон и тепло камина он ощутил осторожные касания и сонно моргнул, вглядываясь сквозь пьяную, сонную дымку. Отчего-то он не чувствовал угрозы. Чужое присутствие навевало лишь покой. Танцующее пламя кусочками вырывало из темноты детали. Темные волосы и насмешливый рот.

- Снова спишь в кресле? - ласковое движение отодвинуло волосы с лица. - И опять пил с Хоук, - в мягком голосе - тихий укор.

Лириумные клейма привычно обожгло болью. От тепла камина, от неудобной позы, от алкоголя, щедро плескавшегося в крови и столь раздражающего капризную магическую субстанцию, впаянную в его кожу. Он пил, чтобы забыть боль, а когда он пил, лириум напоминал о себе болью. Похоже, ему было не убежать.

- Клейма, да? - к мягкости добавилась нотка беспокойства.

Он не заслужил его. Убийца, предатель. Да, это он умел. Он остался с повстанцами, и они мертвы, он оставался в тавернах, и туда неизбежно приходили охотники, он остался в Киркволле, и в город пришла магистресса. Если он останется рядом с ним, все повторится вновь. Предательство, смерть, кровь, боль… Это то, в чем он хорош, он не умеет иначе.

- Давай, поднимайся, - сильные руки вынули его из кресла и, когда он качнулся, обвили его талию, притянув к горячему боку. - Уж извини, как принцессу не понесу, - в тихом голосе лишь забота и только немного веселья.

Всегда забота и принятие. Всегда, и это пугало. Как кто-то может быть таким всеобъемлющим, как кто-то все это может заслужить? Не бывает так просто, не достается подобное так легко. Как все это может быть для него? Он просто убийца, предатель, раб. Разве он заслужил что-то, кроме боли? Он ничего не может защитить, он ничего не может предложить…

Постель обожгла кожу холодом, и он поморщился. Клейма возмущенно кольнуло и опалило болезненным огнем. Сквозь сжатые зубы вырвался невольный стон. Даже алкоголя было мало, что бы заглушить зов капризного лириума.

- Сейчас.

Камин вспыхнул, освещая его спальню. Двери скрипнули, что-то шевельнулось во тьме. Через миг вернулся Айнон, кровать прогнулась под его весом, когда он сел рядом. Мужчина аккуратно расстегивал застежки его туники. И здесь пламя выхватывало части его лица. Ему нестерпимо, до зуда захотелось поцеловать этот насмешливый рот. Смешок. “Все, что захочешь”, - показалось? Мужчина наклонился, заслоняя свет от камина. У него оказались мягкие и прохладные губы, забавно. Легкое, дразнящее прикосновение, и он вновь отстранился. Уверенные руки бережно помогали выпутаться из одежды.

- Потерпи.

Его аккуратно перевернули на живот, и он сонно вздохнул. Тревоги не было. Он уже давно понял, что позволит Айнону если не все, то многое. За спиной что-то звякнуло, по комнате поплыл приятный аромат лаванды. Спустя пару мгновений на спину легли теплые ладони. Они медленно, едва касаясь, очертили лопатки и скользнули вдоль позвоночника вниз. Лавандовое масло растекалась прохладой по коже, усмиряя жжение. Ладони снова легли на лопатки. Пару мгновений, и они уже с силой прошлись по коже и клеймам, круговыми движениями кистей разглаживая мышцы на всей поверхности спины.

Лириумный узор вспыхивал болью, что тут же превращалась под ладонями в дрожь. Пальцы требовательно очерчивали линии, а затем ладони проходили поверх. Лириум под ними вспыхивал, будто игристое вино, и начинал, казалось, петь. Превращаясь в странное, сладко-тянущее, похожее на возбуждение, гудение. И в этом уже не было боли, только тепло.

Узкие ладони обласкали шею, разбежались по широким плечам, не спеша обвели выпуклые бицепсы, соскользнули к локтям и оттуда вернулись уже по внутренней стороне рук. Растопырив пальцы, Айнон с силой провел ими по всей спине от основания шеи до поясницы. Фенрис задышал прерывисто от накатывающих волн наслаждения, вызванных прикосновениями губ и рук к его телу. Вот только он не знал, снится ли ему это или действительно происходит. Пьяная дымка и сонливость укутывали его, будто плотное одеяло, разбивая все происходящее на отдельные эпизоды.