Хотя он понимал его. Прямо сейчас Фенрис желал не столько физической близости, сколько доказательства, что он не один, что нужен. Что понят и принят со всеми своими грехами и прошлым. Жажда тепла была почти невыносимой. Скорее в эмоциональном аспекте, чем в физическом, просто то, что он просил у него, было самым простым путем получить желаемое. Это было простым, но ранило их обоих.
После недавних событий, когда Айнон провалялся несколько недель в постели, им обоим стало проще прикасаться друг к другу, неловкость и дистанция стерлись, но это никак не относилось к чувствам, что они испытывали.
Айнон расслабился и запустил пальцы в волосы эльфа, мягко и успокаивающе массируя затылок, скользя по шее. Вторая ладонь легла на поясницу там, где, как он помнил, не было узора, притягивая к себе и поглаживая.
- Тише… - Айнон осторожно отодвинулся, ласково касаясь его губ легкими, целомудренными поцелуями. - Тише… - он хотел серьезных отношений, в самом деле, и совершенно не желал превращать подобный способ усмирения эмоций в привычку. Он продолжал гладить, чувствуя, как замедляется лихорадочное сердцебиение в груди напротив, сейчас последует смущение, руку на отсечение. Айнон наклонился, любовно целуя чувствительную точку чуть ниже острого уха, прихватил кожу зубами, а затем ласково лизнул. Мазнул губами по виску. - Я устал как собака, - он сжал руки сильнее, крепче прижимая к себе эльфа, и уложил подбородок ему на плечо, продолжая гладить и массировать, - вонюч, пожеван и недобр, давай выпьем, и ты мне расскажешь, с чем еще, кроме идиота-Андерса, нам нужно разбираться, ладушки?
Он не менял положения, пока не почувствовал что-то вроде кивка. Айнон вновь нежно поцеловал точку за ухом, чуть прикусил край челюсти и вновь быстро и целомудренно коснулся губ. В следующий миг он расцепил руки, подталкивая Фенриса к креслу. Как он и предполагал, эльф был смущен и растерян. Мужчина толкнул его в одно из двух кресел и отошел к столу, быстро разливая вино в два бокала. Через пару мгновений он шагнул обратно, вручая один из них Фенрису. Айнон стащил с условно “своего” кресла подушку и без сожаления кинул ее на пол, садясь у ног эльфа.
Фенрис ошеломленно моргнул, глядя на него, а Айнон позволил себе облегченно застонать вслух. В следующее мгновение он решительно положил ладонь Волчку на ногу, не давая тому возможности отодвинуться или избежать физического контакта. Пусть знает, это был не отказ, а перенос на более подходящее время. Айнон отпил вина, наслаждаясь волной расслабляющего тепла, хлынувшей в тело, чуть морщась от жалящей боли в прокушенной губе, и мягко улыбнулся.
- Меня Андерс заставил ковыряться в канализации Клоаки, а потом шариться в шахте Костной Ямы, а у тебя что? - он решительно поймал взгляд Фенриса, удовлетворенно наблюдая за сменой эмоций. Эльф глотнул вина из бокала и глубоко вдохнул.
- Сестра через две недели прибудет в Киркволл. Ты сходишь к ней со мной? - он требовательно глянул ему в глаза.
- Мог и не спрашивать, Волчок, хоть в Бездну к Архидемону, если с тобой. Рад, что мои люди помогли, - Айнон устало вздохнул. - А после Клоаки был Себастьян, со своим “Создатель тебя любит, он тебя спас”… Можешь себе представить? Создатель меня спас! - он пренебрежительно закатил глаза. - Это, оказывается, он два года яд в подвале варил.
Фенрис весело фыркнул, расслабляясь в кресле. И Айнон с облегчением развернулся, откидываясь спиной на кресло и прижимаясь боком к ногам эльфа. Тепло камина и вина неутомимо затягивали его в сон. Он, в конце концов, был обычным человеком из обычных костей и крови, с обычным занудным голосом в голове.
Через мгновение он уже спал.
========== 50. Истинно верная воля ==========
Признаться честно, эта глава мне не нравится совсем -_-‘ Однако переписать ее иначе невозможно, так как так происходящее видит дух. Потому условимся не доверять ему на слово :D
_______________________________________
“Время пришло. Ты открыл мне несправедливость, что больше любой, виденной мной. Хватит ли у тебя мужества принять мою помощь?”
Первое время он не мог понять, что за мир его окружает, почему все вокруг кажется неправильным? Почему неправильное кажется привычным? Свет слишком яркий, слишком желтый, слишком в одном месте. Как будто он сжался в шар. Но он и был шаром, и это было правильным. И это было неправильно. Воздух вокруг слишком пустой, слишком прозрачный, жидкий и невесомый, будто его нет. Так должно быть? Это правильно? Это неправильно? В его разуме мира было два, и каждый из их был правилен и неправилен.
Его самого было два. Он - дух. Он - маг. Справедливость. Андерс.
Раньше он не сталкивался с такими сложностями.
У него было два имени и два комплекта воспоминаний. Он помнил густое сияние Тени и удушливое облако несправедливости, что он должен был исправить, ибо она отрицала его; отрицая его, она его убивала. Он помнил бесконечные вереницы лиц, полных презрения и ненависти, сотни мест и бесконечный бег. Остановиться - значит умереть. Умереть, потому что ты другой. Потому что несправедливость убивала.
Он помнил мага, растерянного и испуганного, смотрящего на него. Он помнил сияние духа, говорящего с ним через истлевшее лицо того тела, что он однажды занимал. Они смотрели сами на себя и сами себе обещали спасение. Сами себе они предлагали превратить Тедас в мир, где правит справедливость, а не страх.
Мир без Круга. Без храмовников. Мир, где каждый маг может постигать все глубины своего дара и при этом возвращаться домой с наступлением вечера. Мир, где ни одна мать больше не будет вынуждена прятать своего ребенка… или терять его из-за страхов соседей. Где магию видят как дар Создателя, а не как проклятье.
Они согласились. Они здесь.
Человеческий разум был хрупок, он трещал и крошился под их тяжестью. И тогда он ослабил свои объятья, стал прозрачней, будто воздух этого мира. Он стал тенью и Тенью окутал его сознание. Маг задышал глубже. Боль отступила, разум прояснился.
Они не были одним. Они были одним, но их было двое. Дух. Маг. Справедливость. Андерс.
Быть в человеке было странно. Быть человеком было странно.
Он жил и действовал как человек, и каждое действие вызывало удивление. Каждое решение принятие и сомнение. Они убили Ролана, предавшего их.
Это было правильно.
Он ненавидел их, и он мертв. Он боялся их, и он мертв. Он охотился за ними, и он мертв. Они все умрут. Каждый храмовник, каждая святая сестра, кто встанет на пути их свободы, умрут страшной, мучительной смертью. Они восстановят справедливость. Они получат отмщение.
Это было неправильно.
Они стояли в горящем лесу с телами храмовников и стражей у их ног. Они смотрели на них и не знали, были ли они тут, они ли убили их всех. Кругом валялись оторванные конечности и куски рваной и полусъеденной плоти. Их захлестнуло непонимание и страх. Это не справедливость. Во что же он превратился? Во что превратились они? Есть ли теперь вообще место для них в этом мире? В каком мире их место?
Это было несовершенно.
Люди были хрупкими, яркими и испытывали так много чувств. Он чувствовал себя ошеломленным и потерянным, разорванным на части и сокрушенным, потому что никогда не знал их. Все, что он ведал ранее, было справедливостью. То, чем были люди, было маленьким и острым. Они состояли из сотен кусочков, что были незаконченными осколками. Люди были уродливыми осколками. Незаконченные. Несовершенные. Они нуждались в самой малости. В одной маленькой детальки.
Это было совершенно.
Тень не любила, не сострадала, не понимала. Она отсекала, отсеивала, отвергала. Она было огромна и она была проста. Лаконична и совершенна, слишком совершенна для того, кто собран из осколков. Она все укрывала, все упорядочивала. И упрощала то, что было сложно. Все, что мешало раньше думать, все, что превращало чувства в запутанный клубок… теперь не было ничего, кроме того, что было истинно важно.
Было слишком много.
Мир людей был странен. Он состоял из форм и текстур. Он мог касаться предметов, ощущать их плотность, а не только знать их суть. Ликование и ошеломление от прикосновения к ним вызывали удивление и непонимание, почему обыденное вызывает восторг, почему новое кажется обыденным?
