- О нет, как раз в таком положении! Я хорошо их спрятал! Ты ни за что не найдешь это место. Ну а если и найдешь, то не скоро! А Тебе надо торопиться, иначе будет слишком поздно. Знаешь, почему? Я пристрелил того парня! И он истекал кровью, когда я его привез в свое укрытие, - Канако рассказывал это с толикой удовольствия. – Так что, пока мы тут с тобой ведем беседы, он умирает.

И только мгновение спустя – когда лицо Коеси исказилось от ярости – Канако осознал, что совершил страшную ошибку.

В следующую секунду Канако истошно закричал от боли, бессильно трепыхаясь в тисках ремней.

______________________

22

- Смотри, Акутагава, это храм Тхондоса!

Эти слова произнесла женщина, появившаяся из салона презентабельного автомобиля. Тоненькая, как ива, облаченная в легкое платье персикового цвета и шляпку ему в тон, она жизнерадостно оглянулась на своего семилетнего сына. Легкий ветер с привкусом приближающейся осени, тронул длинные волосы, рассыпавшиеся по ее плечам и спине. Акутагава улыбнулся матери, невольно зачарованный ее хрупкой, воздушной красотой. А Кейко, свою очередь, с гордостью всмотрелась в бледно-карие глаза сына – глаза Будды - точно такие же, как и ее собственные глаза, глаза ее отца, ее деда, ее прадеда и всех прочих предков рода Сянгяцанма!

Мальчик повернулся в сторону храма и заметил:

- Отсюда почти ничего не видно.

С парковки, где они с матерью находились, действительно почти нельзя было увидеть храмовый комплекс Тхондоса: только ворота, ведущие на территорию храма и мост через мелкий ров с водой. Но даже этого вида хватало его матери, чтобы испытывать восторженные чувства.

- Сейчас мы с тобой пройдем туда и все рассмотрим! – заявила Кейко.

Она хотела было взять сына за руку, но вовремя вспомнила, что Акутагаве не нравится, что она на людях обращается с ним как с маленьким ребенком. В свои семь лет ее сын был взрослым не по годам! Он сопротивлялся, когда она с ним сюсюкалась, тем более на глазах посторонних людей, даже если эти посторонние – телохранители. Надо признать, Кейко это огорчало: ведь Акутагава для нее все еще был малышом, ей хотелось без конца обнимать его, тискать, покрывать поцелуями. И, вместе с тем, она понимала, что ее сын растет и что для него важно показывать свою самостоятельность и независимость от матери.

- Идем же! – она не стала протягивать ему руку и двинулась в сторону моста.

Акутагава, с любопытством оглядываясь по сторонам, шагал рядом с матерью. Следом за ними, на небольшом расстоянии, следовали трое телохранителей, в чьи обязанности входило повсюду сопровождать жену и сына Коеси Мэриэмона. Они смешались с разношерстным потоком паломников и туристов, устремляющимся к мосту, который вел к храму.

- Это «Безветренный мост», он разделяет большой мир снаружи и маленький мир внутри храма, - объяснила Кейко сыну. – Здесь нужно оставить все суетное, что есть у тебя в душе, и впустить в свое сердце благость.

Акутагава серьезно кивнул в ответ, давая понять, что слушает мать.

В нем не было той страстной религиозности как в матери, он не испытывал трепета перед храмами и прочими буддийскими реликвиями – однако научился скрывать свое безразличие, чтобы не задеть чувств матери. Кейко очень хотела верить, будто ее сын унаследовал то же возвышенно-мистическое восприятие мира, каким владела она сама. Поэтому она столько времени посвящала религиозному воспитанию Акутагавы! А мальчик, не желая расстраивать мать, тщательно усваивал все, чему она его учила. Вместе они часто бывали в буддийских монастырях и храмах, где Кейко чувствовала себя как в отчем доме. Вот и на этот раз они приехали в Корею, чтобы побывать в Тхондосе – одном из трех великих буддийских храмов Кореи.

Миновав ворота, путники оказались на обширной территории храмового комплекса: тут располагались полсотни зданий культового назначения, мосты, водоемы, цветочные сады, ярко украшенные ритуальные рамки, каменные монументы и статуи, буддийский музей и, конечно же, главная святыня храма – каменная ступа, внутри которой, по преданию, хранились мощи Сиддхартхи Гаутамы и частички его одеяний.

- По преданию, до того, как тут появился буддийский монастырь, в этой местности обитали драконы. Потом, в 646 году, монах по имени Чачжан привез из Китая великую реликвию – кусочек мощей Будды Сакиамуни… - Кейко едва не произнесла «часть мощей нашего великого предка», но успела прикусить язык. Говорить при непосвященных о своем родстве с Гаутамой в их роду считалось грехом. Конечно, Акутагава знал о своей родословной, но, все же, опрометчиво заводить подобные разговоры в публичных местах! Поправив шляпку на голове, она продолжила свой рассказ: - Чачжан заключил мощи в каменную ступу, и сюда стали стекаться люди, желающие поклониться реликвии. Так возник этот монастырь. Тхондоса считается одной из трех главных буддийских храмов в Корее - эти три храма еще называются «тремя жемчужинами». Считается, что каждый из трех храмов символизирует одну из составных частей Буддизма: храм Тхондоса символизирует Будду Сакиамуни, храм Хэинса символизирует священное учение Будды – дхарму, а храм Сонгванса символизирует буддийскую общину и монашеские ордена.

- А где находится ступа с мощами? – спросил Акутагава.

-Мы еще дойдем до нее, - снисходительно ответила Кейко. – Все по порядку: сначала посетим музей, а потом уже подойдем к ступе.

И она снова принялась рассказывать сыну историю храмового комплекса: за многие сотни лет храм пережил междоусобицы, войны, бунты и пожары. Акутагава впитывал информацию с тактичностью взрослого. Обычный ребенок его возраста давно бы заскучал бродить по многочисленным церемониальным залам и смотреть на достопримечательности, но Акутагаву ни в коем случае нельзя было назвать обыкновенным. И Кейко считала это чем-то само собой разумеющимся, ведь потомок столь великого предка как Гаутама, не имел права быть заурядной личностью! Нрав Акутагавы напоминал Кейко ее покойного отца – такой же ум, упрямство, стойкость и в чем-то чрезмерная серьезность.

Решив помолиться в одной из часовен, Кейко попросила телохранителей не входить внутрь, дабы не нарушать религиозного таинства. Бодигарды согласились при условии, что они предварительно осмотрят помещение. Кейко со вздохом согласилась – делать нечего, это их работа, все проверять и всех подозревать! Убедившись, что часовенка пуста, телохранители впустили туда мать и сына.

- Давай помолимся! – сказала Кейко сыну.

Подле алтаря, на котором горели свечи и дымились благовония, на мраморном полу лежали циновки. Опустившись на циновку, Кейко подождала, пока сын устроится рядом, затем протянула ему руку – здесь, в зале, никто не увидит их – и он вложил в нее свою ладонь. Кейко закрыла глаза и погрузилась в блаженное состояние молитвенной медитации. Ей удавалось войти в это состояние без всяких усилий, ведь она много практиковалась в науке медитации во времена своего послушничества в буддийском монастыре.

Иногда ей хотелось вернуться в монастырь. Да, Кейко ловила себя на этой мысли! Она вспоминала чудесные годы, проведенные в тибетском монастыре, и ее сердце начинало трепетать от мистического вдохновения, ей казалось, что ее душа готовы вылететь из тела и устремиться куда-то вдаль, к святым местам. Да, порою ей хотелось отринуть от себя все мирское, все эти житейские хлопоты, мелкие дела и сиюминутные заботы – ведь это все так бренно, так незначительно по сравнению с ощущением единства духа со вселенной, с духовным Абсолютом!..

Но потом Кейко вспоминала, что теперь она не девчонка, живущая как религиозная паломница, теперь она жена и мать. Она вспоминала, как безумно она любит своего мужа, как обожает сына – и осознавала, что является рабой своей любви и никогда, ни при каких обстоятельствах, не сможет оставить Мэриэмона и Акутагаву. Отныне ее жизнь принадлежит им, их семье! И пусть ее муж разительно отличается от нее, она любила Мэриэмона вопреки всему! И Кейко ни на миг не сомневалась, что муж любит ее точно так же – безумно, всепоглощающе…