Повиснув на руках, я спрыгнул, рассчитывая на затяжной прыжок, но через секунду с облегчением понял, что стою на твердой земле. Почва подо мной, повторяю, была твердая, я бы даже сказал, жесткая. Скованная морозцем, так как был, как я тут же припомнил, ноябрь. Ноги босые нестерпимо жгло.
- Спускайтесь, графиня! - крикнул я, и тут же услышал шелест над головой, и графиня спелой, подбитой морозцем грушей, свалилась прямо мне в руки.
Светало. Я пригляделся. По всей видимости, мы находились в каком-то саду. Сад, конечно, уже облетел, и за голыми деревьями, к своему ужасу, я увидел все ту же бетонную стену. От разочарования, я чуть было графиню не выронил.
- Ах, несите скорее меня туда, - сказала она, дрожащим от холода голосом.
Я оглянулся. За моей спиной, словно по волшебству, вырос элегантный особнячок. В два этажа, с резным деревянным крылечком, с автомобилем, припаркованным прямо к крыльцу.
- Ключ под ковриком, - теряя сознание, успела шепнуть графиня.
Я и сам отключился, едва переступил порог.
Глава 21
Очнулся я не в холле на персидских коврах, где отключился, едва почуяв тепло, а на низенькой, но удобной кушетке, и в помещении гораздо менее просторном, чем упомянутый холл.
Потолок, первым делом, был весьма невысок над зеленой кушеточкой, а в противоположном конце помещения так вообще упирался в пол. То есть профилем помещения был треугольник, а не - как обычно принято - параллелограмм. Их чего я заключил, что никаких упоительных восхождений я не совершал, а был крепкий здоровый сон, сопровождаемый актуальными сновидениями с психоделической подоплекой.
Скошенный потолок, отсутствие окон, опять же кушетка фрейдистская, почти убедили меня в том, что нахожусь я все еще в сумасшедшем доме, в Никаноровой конуре, куда, перебрав на пиру свою меру пива, вполз.
Хотя с другой стороны, некое подобие такой конуры было и в моем мамоновском доме, помните? Я в нее садовника хотел вселить. Тело мое было укрыто одеялом, а не серым сиротским лоскутком - настоящим: воздушным, пуховым, легким. Я по-прежнему был в зеленой пижаме, но у кушетки стояли домашние тапочки носками к входной двери. Словно некий намек на то, что не стоит разлеживаться.
Следуя намеку, я встал. Дверь приоткрыл, выглянул, огляделся, ожидая увидеть остатки пиршества, заблеванный пол и, может быть, парочку трупов, отведавших Маргулисовых котлет. Но в помещении было чисто. Из окон струился свет. Пол был устлан теми самыми коврами, на которых я отрубился вчера наряду с голой графиней. Я тут же подумал, что в доме должен быть сильный мужчина: кто-то ж внес меня в эту узкую комнатушку, на кушетку взвалил.
Надо, однако, все это исследовать. Я ступил в холл, немного стесняясь своей пижамы, небритости и, вероятно, запахов, которые источал.
В холле пахло не только мной, откуда-то еще исходил аромат, гораздо более благоуханный. Классическая музыка лилась из каких-то щелей, не минуя моих ушей. Ароматы, музыка; соответствующая гамма чувств. Среди этих благовоний и благозвучий был я один - до тех пор, по крайней мере, пока где-то вверху не мелькнул мужской силуэт, облеченный в ливрею, донесся графинин голос. А через минуту и сама графиня, уже одетая и, вероятно, умытая, со свойственным ей великолепием появилась в начале лестницы, чтобы спуститься вниз.
На ней было длинное до полу платье, широчайшее, колоколом, возможно, с фижмами, так что вполне бы мог уместиться подвыпивший подпоручик под подолом, вздумай он туда влезть. В руках она держала букетик фиалок, вертя его так и сяк. Всё это вместе взятое: фиалки, вдова, музыка, аромат, подпоручик под подолом почему-то удручающе подействовало на меня. Я взглянул на свои руки в царапинах, в крови кое-где и в древесной зелени и спрятал их за спину.
- Рад вас видеть, графиня, - первым заговорил я, поскольку она только ахала, ни слова не говоря.
- Чу!.. Вам нравится этот пассаж? - Она вскинула пальчик палочкой и подирижировала им.
- Чертовски Чайковская музыка, - согласился я, ибо это было па-де-де из 'Щелкунчика', которое мне частенько приходилось слышать на похоронах.
- Чертовски... Вот именно, - сказала вдова. - Прислугу я не держу, только шофер. Он - шевалье, и служит мне из признательности, и поскольку не успевает за всеми моими распоряжениями, то приходится в чем-то ему помогать. Погуляйте немного один, осмотритесь, пока мы займемся обедом. Или вернее, ужином. Или хотите, вместе составим меню?
Дом был просторный, светлый, укомплектован котом. Точь-в-точь, что и мой по соседству. Только у нас, кажется, кошка была. Строили по единому типовому проекту в те еще времена, скопированному в свою очередь с особняка поручика Ржевского. Поэтому значительных архитектурных отличий искать не стоило. Только у Ржевского было три этажа, но при некотором усилии мысли можно было и здесь третий вообразить.
Комфортабельно, комильфотно. Много керамики: ваз, чаш. В простенках - подлинники местных мастеров живописи, портреты пианистов, антикварные зеркала. Везде, где возможно - музыкальные инструменты - от балалаек до фортепьян. А так же ноты, пюпитры, дирижерские и барабанные палочки, смычки. Позже выяснилось, что холл, где мы вырубились, назывался Акустический зал. Он мне, еще увидите, доставит хлопот.
Сад тоже своей планировкой был схож с моим. Только флигеля не было, да вместо пугала возвышался на постаменте конный каменный гость. Человек, посаженный на коня, был в обычной городской шляпе, плаще и очках, сжимавший в правой руке поводья, а в левой - порядочных размеров книжный том, на котором по латыни было что-то начертано. И если человек изображал собой ум, совесть и честь, свойственные интеллигенции, то конь - неудержимый порыв к истине. Рассудок и чувство гармонично слились, так что и просвету не было. Я подошел, колупнул - гость был не каменный, а чугунный. Я догадался, что это и есть покойный интеллигент, графинин муж, тот самый, который (по одной из версий) пошел выбрасывать мусор, да и выбросился вместе с ним. Задница всадника плавно переходила в лошадиный круп (крупнее, чем у графини). Налюбовавшись командором вдоволь, я повернулся к нему спиной.
Разумеется, Древа Свободы в саду не было. И даже той ветви, что изображала собой аллегорический мост между нынешней свободой и вчерашней необходимостью, по которой мы, собственно, и приползли, не было. Вы спросите, где он есть, если есть, этот мост, и почему при свете дня он не виден? Полагаю, скрыт куполом неба. Это добрейший Кузьма (хвала ему) открыл нам глаза.
Так что и вам, читатель, предлагаю не гнуть свое, мол, этого не может быть никогда, а принять всё, как есть, пойдя на сделку с действительностью, интересы которой я представляю.
Впрочем, несколько ветвей свешивалось через бетонный забор. Минутное дело - взобраться по одной из них и заглянуть за ограду, что я и проделал с обезьяньей ловкостью.
Дом мой выглядел нежилым. Сад бесповоротно запущенным. Меня удивило отсутствие флигеля в моем саду. На том месте, где ему надлежало быть - лишь руины фундамента. Из руин, впрочем, вился дымок, да выглянула пару раз чья-то коричневая шляпа. 'Засада', - с досадой подумал я, и пока меня в свою очередь не обнаружили, спустился вниз.
Я совершенно забыл про пистолет Макарова (а теперь мой), подаренный мне Кузьмой. Хотя он постоянно напоминал о себе, оттягивая пижамный карман и мешая двигаться. Я вынул его, осмотрел. Пистолет был в полной боеготовности, хоть сейчас открывай стрельбу по коричневым шляпам. И даже заряжен был, как я всегда заряжал - третья пуля трассирующая. Хороший пистолет. Я его немного попестовал и водрузил на место.
Флигеля у графини тоже не было. Это еще более сближало наши дома. Со временем, подумал я, избавившись от засады и легализовавшись, можно будет дружить домами. Но это позднее, когда охладеет между нами страсть.
