В сковороде под слоем омлета я обнаружил хорошо прожаренный нож. И хоть лезвие его после термообработки истончилось и гнулось в дугу, я решил прихватить его с собой. Могут всякие ситуации возникнуть на нашем пути, пока доберешься до пистолета.

- Как уходит? А как же мы? Знамя?

Мне б хотелось утешить этих бедолаг, но чем?

- Маркиз сделал свое дело, маркиз может уходить, - сказал Маргулис. - Он и на воле себе место найдет, получив столь высокое воспитание. Вот, у нас Герц теперь есть - как заявка на герцога. - Потом добавил вполголоса. - Честно говоря, из вас такое же знамя, маркиз, как из гондона понтон. Да и не было у де Сада никакой бороды. И маркизом он был из учтивости. Зажился ты у нас. Да и вообще зажился. Ко всем чертям на все четыре. Вали.

- Счастливо оставаться в дураках, - тоже вполголоса сказал я.

- Лучше князем в дураках, чем дураком в маркизах. Так ты скажешь мне на прощанье, где досье?

- Я позвоню, - сказал я.

- Я бы принял твой звонок, да телефон не работает. Ветер порывистый порвал провода.

- В дупле, - сказал я после некоторой заминки. У меня было опасение, что, узнав местоположение документов, он меня отсюда не выпустит. Но он в ответ на это только кивнул, приняв сообщение к сведению. А на прощанье сказал:

- Все-таки мне сдается, что триллер - это нечто вроде трилогии. Так что в третьей части мы должны свидеться. Будет третья часть?

- Не могу обещать, - сказал я.

Я последний раз оглядел сотрапезников. Поблагодарил за воспитание. Сделал общий поклон. Пожелал им успехов в борьбе и всего доброго.

- И вам всего доброго, маркиз. Мы с вами в мыслях.

- Пишите мемуары.

- Берегите ее. Счастья вам с этой женщиной.

Я с удовольствием бы последовал последнему пожеланию, если б не знал, что счастье не так дешево.

- А может, и мне на часок с ними? А то два уже года не был в общественных местах.

- Сейчас не время по общественным местам распылять наши силы.

- Только по проституткам пройдусь и всё.

- Проститутки скоро сами здесь будут.

- Ставлю свой глаз и ребро против вашего зуба на Сердюка.

Сердюк, вернувшийся к бараньей ноге, ловко ею избивал Иванова.

- Вы заказали для вас самолет?

- Нет, он сам оказался самолетом, - сказал Маргулис. - И не забудь свои пописки, эротоплан.

И отвернул лицо. Так холодно и даже враждебно состоялось наше прощанье. Больше лица его я не видел.

Глава 20

Мы с графиней - я впереди, почти волоча ее за руку - спешным шагом прошли коридорами и поднялись ко мне. Все мои вещи - впрочем, какие вещи? - записки из психушки, восемнадцать простыней, исписанных с обеих сторон, а так же то, что удалось соскоблить со стен - были мной заблаговременно увязаны в узел. Так что мне только оставалось бросить на покидаемый нумер прощальный взгляд. Окно с видом на стену; тумбочка, стул, кровать - скрипучие скрижали, принявшие на себя основной натиск моих творческих вечеров и ночей. Да простят меня те, кого не успел описать. И уж если содержит этот текст кое-где неумышленный вымысел, то тоже прошу не судить строго.

Мы поднялись еще этажом выше, на площадку, где, если помните, находилась - как бы это поромантичней выразиться - калитка? - замаскированная под чердачный люк, за которой открывался взорам наш благословенный Сад.

Графиня запыхалась. Щеки ее пылали. Локон выбился из-под шляпки, щекоча щеку. Хорошо хоть вопросов не задавала, ибо как мне на них ответить? Что? Эта несуразная затея с Кузьмой мне все более казалась в лучшем случае розыгрышем, если не бредом тяжелобольного накануне комы, предпоследним словесным проблеском, за которым - длительная и тягостная немота.

- Полезайте вы первой, графиня, - сказал я. - Я вам отсюда как-нибудь помогу.

Видно было, что лазать по таким лестницам ей до сих пор не приходилось. Хорошо, что ступеней было всего семь. Но, преодолев их, надо было еще суметь протиснуться в лаз, что с ее формами (впрочем, классическими) мне представлялось проблематичным. Да еще длинное вечернее платье мешало ей. Я со своей стороны, то есть снизу, деликатно ее подталкивал.

Легче верблюду сквозь игольное ушко, упираясь руками в графинин круп, некстати подумал я. И совсем уж некстати возникшая в результате всей этой возни эрекция (как я ни деликатничал) изрядно отвлекала меня.

Протиснуться все-таки нам удалось, лаз был рассчитан аккурат под ее формат. Как только она втянула в лаз каблучок, я протиснул в дыру свой драгоценный узел, после чего нырнул в нее сам.

Сад сегодня особенно благоухал. После спертого больничного воздуха, смертного запаха застоявшихся яств, голова немного кружилась. Графиня ахала, вертя головой, стоя все еще на четвереньках, дожидаясь, пока я помогу ей встать. Я подал ей руку, она поднялась.

Красоты - красотами, однако человечьим духом вблизи и не пахло. Опоздали мы, или сам, назначивший это время Кузьма, замедлил с приходом? Хоть бы знак какой или указатель, куда нам двигаться, хоть бы нечаянный намек, след, оставленный в примятой траве. - Никанор, выскочивший из ближайших кустов, появился как нельзя более своевременно. А то я уж, было, решил, погуляв немного, проталкивать графиню назад.

Он успел уже где-то хлебнуть, но в меру, не до забвенья обязанностей, потому что вывел нас прямиком в нужное место, ни разу не заплутав, хотя добираться нам пришлось минут пятнадцать. Шли мы гуськом, друг за дружкой, узел мой то и дело падал, Никанор, идя впереди, размахивал руками и оборачивался, обращая наше внимание на то или иное чудо или достопримечательность. Графиня вертела шляпкой, ахала, спотыкалась и едва не роняла себя. Мне приходилось ее ловить и поддерживать - все это из вежливости, а не ради бестолкового Бонифация, который еще более возликовал, и уже не было никакой возможности скрыть его ликованье.

Кузьма, полулежа в кресле-коляске, ждал нас под раскидистым деревом, по своему обыкновению о чем-то задумавшись. Нас он заметил лишь тогда, когда Никанор, приблизившись первым, вежливо кашлянул.

- Так вот вы какая, - сказал Кузьма, с удовольствием разглядывая графиню. - Я слышал о вас много лестного от своих друзей. На самом деле они в вас ничего не поняли. Вы превосходите всякое их воображение. Но не моё, - добавил он, тем не менее.

Графиня, не зная, в похвалу ли ей это было сказано, или содержало некий негативный намек, на всякий случай сделала ему книксен.

- Это вам будет мешать, уберите, - обратился он теперь уж ко мне, мельком взглянув на мои оттопыренные штаны.

Не зная, как с этим быть, я присел, уминая плотнее свои простыни, растрепавшиеся от цеплявших мой узел ветвей и от многократных его падений.

- Могу я взять с собой свой узелок?

- Узелок? - Он бесцеремонно протянул руку, перегнувшись через поручень кресла и вытянув одну из простыней. - С испугу написано, - заключил он, критически рассмотрев ее на свету и выдернув из контекста пару цитат, которые здесь приводить не буду. Я не согласился с его замечанием, но промолчал. В другое время я бы ему, конечно, не дал над моими трудами подтрунивать. Я бывает, вздрагиваю с испугу, но чтобы писать?

- Я бы с удовольствием поболтал с вами, будь у нас времени в запасе хотя бы еще с полчаса. Но у нас и пяти минут нет, поэтому к делу. Мы находимся с вами под Древом Свободы, - тоном гида сообщил Кузьма. - Это драгоценное древо я сам двое суток выращивал, не покладая рук - своих и Никифора.

Никанор вновь кашлянул, но не поправил обмолвку.

Дерево было раскидистое и вероятно высокое. Верхушка его была скрыта густейшей листвой, и насколько ствол простирался ввысь, сказать было трудно. То, что в течение суток, пускай даже двух, можно вырастить такой экземпляр, было несомненным вымыслом. Но возражать его небылицам я не стал, поостерегся его раздражать по столь пустяковому поводу.