- Я вам кралю караулить не нанимался, - ворчал садовник, лопатой ковыряя грунт. - У меня есть свои обязанности.
- Варька, фря, за ей глаз да глаз нужен, - вторила ему Варвара.
- Купорос опять же... Суперфосфат... Всё на свои. Ни словечка благодарности. Хоть бы спасибо какое. Вот и делай после этого бесплатно добро людям, - ворчал этот, по всей видимости, бесплатный агент.
- Вы уж денежками обнадежьте, - хрипло поддерживала Варвара.
Я всегда обнадеживал, удивляясь на его вызывающе-обиженный тон. В деньгах ему отказа никогда не было. Пряча наличные в карман френча, он неизменно изрекал что-нибудь вроде следующего:
- Бог дает нам то, что является нашим благом. И не дает того, что благом не является. Поэтому деньги приходится добывать самому.
- На Э? - спрашивал я.
- Эпиктет, - подтверждал садовник и, подкрепившись этим античным соображением, приступал ко второй стадии вымогательства. - Женщина тут одна есть. Надежда Васильевна, нуждающаяся. Просила за нее походатайствовать.
- Ты меня заходатайствовал, - вскипел я на этот раз. - Старый распутник.
- Не такой уж я старый, - без тени обиды и даже радуясь, что разозлил, возразил садовник. - Хотя не отрицаю, что пожилой.
- Пожилой, да пригожий, - сказала всюду поддакивающая ему Варвара.
Я едва удержался от желания подпортить ему бороденку. Надежде Васильевне я решительно отказал. Румянец его стал еще ярче. Запах, соответствующий крайней степени его огорчения, заставил меня отступить.
- Некоторым гастролерам надо бы знать... - растягивая гласные, надменно завел он.
Стоп. Кажется, моя щедрость превратно им истолкована. Не полагает ли он, что я должен его побаиваться? Да уж не шантажирует ли он меня? Что-то язвительное извивалось на его языке, что-то скверное сверкнуло в глазах.
- Деньги будешь получать по пятницам, - твердо сказал я, придав голосу сухость. - И ни копейки сверх оговоренного.
Лицо его заалело еще более, он что-то буркнул и отошел. А чуть позже, кликнув клеврета, и вовсе отправился со двора, не испросив на то моего разрешения. Пес, зевнув на звуки зова, последовал за ним, но не очень охотно. Нет, пора брать власть в свои руки. В пределах этих владений пока что.
- Иду я и думаю, ну и дурак же я был, - сказала Варвара, подходя.
Лицо ее было по-стариковски насуплено. Брови хмурились двугорбой дугой. Губы надуты. Озабоченный и злобный вид. Выражение лица, присущее садовнику. И выражается, как вышеупомянутый. Вот губы поджала, как делает он, готовясь проглотить слюну. Есть что-то отвратительно-гадкое в ее лице. А ведь вчера еще этого в ней не было.
- Дура, - машинально поправил я, но тут же спохватился, спросил. - Почему ты о себе такого мнения?
- Зря я Паливанычу высказал всё...
Короткое слово мэр садовник не проговаривал. Поэтому градоначальник был Паливанычем на его языке.
- Что - всё?
Она привычно проигнорировала вопрос. Я стал задавать наводящие, но ничего агентурно-важного выудить не удалось.
Вечером, памятуя взятые на себя обязательства, я решил ей сказку на ночь прочесть, но, обшарив весь дом, ни единой книги в нем не нашел. Что-нибудь выдумать не получалось, я не обладаю воображением (поэтому читатель не найдет этой книге вымысла), а покопавшись в памяти, удалось выудить из нее лишь следующее: у Лукоморья дуб зеленый и т.д. Но, дойдя до русалки, что сидит в ветвях, тоже застопорило. Впрочем, я тут же убедился, что она спит. Одернув на ней одеяльце, я ушел к себе, однако, в отличие от своей воспитанницы, скоро уснуть не смог.
Строки о Лукоморье еще вертелись в голове, я пытался припомнить далее, я прикрыл глаза, чтобы облегчить задачу памяти, зримо представив себе пенистый морской залив, с дубом, котом и русалкой, что мне, в конце концов, удалось. И даже сверх ожидания и помимо моей воли картинка вдруг начала оживать. Причем оживала двояко. Кроме шевеления ветвей и упомянутых в отрывке существ, происходило движение в другом, сверхъестественном, так сказать, уровне. Так дуб, например, обращался в яблоню, кот в садовника, леший переставал бродить и замирал огородным пугалом. - 'Яблоко есть естественный деликатес природы', - говорил садовник-кот, старательно пряча чешуйчатый хвост в складках одежд, срывая с дерева запретный, якобы, плод и протягивая дриаде, с детски-невинным выражением лица принявшей угощенье.
Очень любезно с его стороны делиться деликатесами, только мне, то есть лешему, то есть пугалу-жиголу, это почему-то сильно не нравилось, тем более, что яблоко, на глазах изумленных роз, то и дело оборачивалось желудем, желудь - яблоком, яблоко - облаком. Но стоило ей это яблоко надкусить, как метаморфозы прекратились, и оно в надкушенном виде было передано мне.
Садовник, тщетно прячущий хвост, вдруг сбросил стесняющие его личины, распрямился, и оказался со змеиным туловищем, но садовниковой головой, с доисторическим гребнем вдоль хребта, с маленькими ручками, растущими оттуда, где полагалось быть плечам. В глазах - эротическое мерцание. Эдемский змей тоже, помнится, соблазнил Еву яблоком, и не исключено, что первый как женщиной воспользовался ей. Я замер с начинавшим темнеть огрызком, евнух при Еве, бессильный вмешаться, скованный сном, словно всеми конечностями попав в капкан.
Где еще удовлетворить свою страсть к фантастике, как не во сне.
Садовник с утра выглядел похмельным - после ночных перевоплощений, полагаю, а может и впрямь где-то кутил, каналья. Вид имел немного потерянный, как у человека, забывшего подробности вчерашней пьянки, где было много водки и веселья, спиртного и смешного, но осталось лишь боль в голове да сумерки. Вел себя кротко, и я вновь оставил Варвару на его попеченье. Именно этот день у меня был особенно плотно занят.
Обедали мы в кафе 'Шансон'. С Машей, которая существенно помогла узаконить мое присутствие в этом городе. На сцене действительно шансонировал какой-то бард. Что он пел, я не слушал, так как мое внимание все время отвлекал другой мужчина, не менее семи раз прошедший мимо нашего столика, с надеждой глядя на свободный стул. Мест было вдоволь, но мне показалось, что он твердо решил устроиться именно за нашим столом. За другими кусок ему в горло не лезет? Или ему нужно что-то от нас двоих?
- Кто это? - спросил я.
- Я вас познакомлю, - сказала Маша и кивнула неприкаянному.
Тот немедленно воспринял ее жест как приглашение присоединиться.
- Дементьев, - представился он, протягивая мне через стол широкую длань.
Я пожал протянутое своей, не менее крупной рукой.
- Главный врач нашей клиники, - добавила Маша.
- На Вифлеемском? По шестому маршруту? - весело догадался я.
- Бывший особняк Ржевского, - подтвердил врач. - Ныне Мамонова дача.
Я вздрогнул. А правда ли, господа, что Свифт был помещен в сумасшедший дом, который сам же и основал?
- Знаете, у нас... - продолжал как ни в чем ни бывало врач.
Деньги будет просить, еще раз догадался я, глядя в окно, бывшее от меня справа. Там случилось транспортное происшествие. Не очень кровавое, но все же привлекшее массу зевак. Известный мне 'запорожец', подъезжая к кафе, сбил собаку. Случайно или намеренно, не могу судить, но не успел он притормозить, как другая собака, выскочившая сбоку, сбила его.
- Это ужасно, сколько собак, - сказала Маша.
- Две, - сказал я.
Солнце жарило со всей полнотой полудня. Машина, будучи на боку, вздрагивала, словно силилась встать, собаки, побитые, но живые, набрасывались на нее с двух сторон, мой соперник по части 'Пежо', пытаясь выбраться, хлопал дверцей, словно птица била крылом, и била до тех пор, пока подъехавшая милиция не организовала зевак, и те, поднатужившись, поставили автомобиль на колеса. Сдал бы эту улитку в утиль и не знал хлопот.
- ... стихийная тяга к творчеству: дерево, глина, гипс, - гудел у левого уха добрый докторский баритон. - С этой целью техникум для тихопомешанных: специальность освоить... вооруженные знаньем и навыком могли бы такое творить...
