ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Так мы двигались в сторону Собачьего болота: Маринка, я, пес. Я и сам уже стал ориентироваться - по солнцу, ветру - и в правильности выбранного Маринкой и псом направления был уверен вполне. Вдобавок еще одно обстоятельство не давало мне сбиться с курса: вновь открывшаяся внутренняя тенденция, о которой упоминал. Двигаясь туда, то есть, в направлении болота, я испытывал стыд, но едва только мы отворачивали, чтобы обойти непроходимый участок леса или обогнуть овраг, как это чувство во мне пропадало, а если приходилось сдавать назад, то переходило в вину. Так что на солнце можно было бы и не взглядывать.

За увлекательным собеседованием о майоре и его крейсере мы не много отпешили от места нашего последнего бивака - километра полтора, быть может. Солнце только еще взбиралось в зенит, слабая облачность небольшими барашками не мешала ему видеть, светить. Маринка все вертела головой и принюхивалась. Пес вел себя соответственно. Лес с его древним запасом запахов их возбуждал. Я же больше прислушивался. Птичьи посвисты. Стуки дятлов о стволы древес. Треск сучка под ногой лешего. Но лес был лишен тишины не только его законными обитателями. Сквозь птичьи причитанья прорывались и другие звуки.

- Люди! Люся! - кто-то звал кого-то, крича.

- А-у-у! - вопил какой-то бедняк. - У-у-у! - отзывались волки.

Вероятно, нам предстояло пересечь какую-то проезжую колею, ибо впереди то и дело возникали звуки моторов, а когда мы приблизились, то и увидеть смогли, как по ней в течение пяти минут промчались в одном направлении несколько легковых и грузовых машин; джип, начиненный начальниками; БМВ, БМП; вездеход-проходимец, рыча, промчался обочиной, а сзади гремел железяками во всех сочленениях ржавый гусеничный ДТ. Мы пересекли колею, пока эта груда вторсырья пыталась приблизиться. Я еще успел заметить, что метрах от нас в ста остановился армейский фургон. Водитель, одетый в хаки, возбуждал вращеньем заглохший мотор, помня о том, что рукоятка должна быть продолженьем руки. А еще пожарная машина пролетела мимо на высокой скорости со включенной вопилкой, как если бы мчались они на пожар, или даже того быстрее: драпали впереди стихии, в противоположную от пожара сторону.

- Ах, это Быкатый, - сказала Марина. - Тоже не выдержал.

В кабину тесно набилось, друг на друге сидя, пожалуй, пятеро, и еще на подножке с водительской стороны прицепилась не поместившаяся женщина - в ватной, несмотря на май, телогрейке, с рюкзачком на спине.

- Огнеупорщица или храмовница? - спросил я.

- Это Рахиль Рахимовна, - сказала Марина. - Начальник паспортной службы, тоже майор. Мы с ней дружили семьями, когда я еще с милиционером была. Но муж от нее все равно к другой перебрался, так что она пустует сейчас.

Пользуясь случаем и мыслью о том, что и ее майор перебрался к всевышнему, эта тоже пустующая женщина тут же взгрустнула. Сколько их пустует по всей Руси? Грустью долы ее полнятся. Меня больше беспокоило возбуждение, охватившее жителей небольшого сравнительно городка. Всем куда-то некогда. Все куда-то мчатся наперегонки. Словно дорога дурью посыпана. Тоже притязают на приз? Успокаивало меня лишь то, что мчат притязатели не к болоту, а немного в другую сторону.

Однако по мере того, как солнце взбиралось выше, лес все более полнился звуками, несмотря даже на то, что от дороги мы уже далеко отошли. Стали попадаться пешие. С огорчением приходилось признать, что безлюдья не будет.

Создавалось впечатление, что на пикник, на пенек, в лес по выгоду, сорвалось все население, оставляя следующие следы: бутылки, клочья одежд в чапыжнике, красную шапку-ушанку, чей-то новенький сапожок, а однажды - что-то тускло лоснилось в кустах, я поднял - у меня в руках оказалась искусственная нога, тоже новая, к которой этот сапожок как раз подходил. Нога была деревянная, с инкрустацией и искусной резьбой по всей поверхности, произведение прямо-таки искусства, настоящий шедевр. Я даже некоторое время тащил эту ногу с собой, но потом она показалась мне тяжела, и я ее бросил.

Чем дальше в лес, тем общество становилось гуще. Мы то и дело натыкались на следопытов - самого разного возраста и социального положения. Группа Народного Образования, о которой упоминала Ботаника. Кумиры регионального уровня, легко, но элегантно одетые. Попсовые девочки на каблучках. Пьяненькая провинциальная интеллигенция - вышли в лес, как по грибы. Пролетела балетная танцовщица на цыпочках, едва касаясь земли. Страстно дыша, пробежал стайер. Местный музыкальный коллектив высыпал всем созвездьем. Какое-то молодежное объединение - форма парадная: белый верх, черный низ - громко заявляло о себе, распевая мажорные молодежные песни. Пенсионеры шли, держась друг за друга, но очень скоро, словно выигрывая чемпенсионат, имея общие интересы с молодежью. Заблудший, отколовшийся от руководителя коллектив, топтался на месте, не зная теперь, на кого опереться и куда двигаться. Дед торопил, дергал за руку внучка: я тебе ужо ежа покажу. Молодожены шли, переругиваясь, таща на себе двуспальный мешок. Геолог-одиночка, партия археологов, группа нищенствующих монахов, свора просто нищих, еще какое-то отребье в отрепьях, попутно прося подаяния и подворовывая, умело обходя силки и петли и не соблазняясь приманкой, которой были прикрыты капканы, волчьи ямы, западни, силки. Доносился до нас и собачий лай, но самих псов не было видно.

Некоторые соискатели мне были смутно знакомы по прошлому жительству в этом городе или из газет, другие были откомментированы Маринкой. Были и совсем ни мне, ни ей незнакомые, чужестранцы в нашей стране. Неместный немецкий говор достигал наших ушей: Гамельн ли, Гэммельн, Гиммельн.

- Доннерветтер! - выругалась Маринка. - А эти-то откуда взялись?

Пес поначалу кидался на всех, как на местных, так и чужих, но видя, что его не боятся и даже не замечают, эти свои совершенно напрасные метания прекратил.

Правее нас продвигалась городская администрация во главе с мэром: большей частью рыхлые, пожилые. Магистрат, однако, не впустую прогуливался, а одновременно административные функции осуществлял. Честной чиновный люд то и дело хватался за телефоны, писарь все время что-то строчил, метались курьеры, работа, кипя, спорилась. Контора пишет, бухгалтер пляшет. Бургомистр поминутно отлучался к полевой кухне и заглядывал в котел. Мы легко обогнали их.

Но нас в свою очередь тоже нагнали и обскакали какие-то блондинки в высоких сапогах и с лопатами, очевидно, блудницы этого города. Вольные - парами и поодиночке - попадались и раньше, эти же шли отдельной организованной группой - от культурного центра досуга 'Дом Жуан' ('Хуан Хаус'). Я посочувствовал страстотерпицам, ломающим каблуки о пни, корни и сучья, вместо того, чтобы заниматься своим прямым промыслом. Пастись, то есть, в пастельных лугах, ощипывая мужчин, а не брести буреломом.

Неприкаянный леший, словно лишний в этом лесу, не знал, куда от них спрятаться.

- Мужичо-о-ок!

Но мужичок так рванул от них, что только лапти мелькнули.

- Сколько их здесь... - невольно вырвалось у меня.

- Дохуя, - сказала Маринка. Я сурово взглянул на нее, предполагая положить конец всей этой похабщине. - Нафаллом, - поправилась она.

Фаллическое количество, молча согласился я. Хотя фактически, возможно, и больше. Сколько и кто только не населяет этот, безусловно, безумный мир.

Одни целеустремленно продвигались в выбранном направлении, устремив взор впереди себя, словно им что-то блазнилось вблизи. Другие - бегали, прыгали, смеялись, орали ау, дразнили лешего. В экологическом восторге ахали и вдыхали чистые воздуха. Ё-моё, ёж, ёлочка. Не будь эти паразиты леса столь безнадежно разобщены, могли бы, объединившись гурьбой, проторить тропу или прорубить просеку. Безрадостная судьба человечества мне открылась в том. Я взгрустнул.

Уж полдень близился. Моя потаскушка стала приотставать.