Вдоль стены стояла пара шкафов с бумажно-картонным хламом. В углу - пальма в кадке с увлажненной землей. В противоположном - металлический стояк с крючьями, на одном из которых висело короткое ворсистое полупальто. Обстоятельно обставленный кабинет.

Эти глаза, это пальто с длинным ворсом, сойдись они ближе, одному субъекту принадлежа, сообщили б ему сходство с мордатой крысой. Но пока пальто находилось на вешалке, эта особенность облика сельхоздиректора не бросалась в глаза.

- Проходите, пожалуйста. Садитесь. - Я медлил. - Сядь! - Я сел. - Я - Кесарь, князь этих козлов, - сказал он, не подавая руки. - Жимов, Толчков, - представил он своих подподручных, хотя они вряд ли того стоили. - Я думаю, вы уже догадались, кто мы.

Да, я понял, что не в хорошие руки попал, а теперь знал, в чьи.

- Вы не смотрите, что у них простые открытые лица - как из кинохроники советских времен. Это, так сказать, фас этого офиса. Изнанка может быть совершенно иной. Вы догадываетесь, зачем вы здесь? И зачем вы вообще есть, знаете? Какова ваша функция в этой фабуле под названием 'Жизнь'?

- Нет, - сказал я, хотя о первом, конечно же, догадался, как только увидел 'фолькс'. - И вообще, я домой хочу. У меня планы на вечер. И я не хочу, чтобы кто-то другой транжирил мое время, кроме меня.

- Что ж, приветствую вас в этих владениях. Выглядите свежо, - сказал он, не обращая внимания на мой протест. Одновременно он сделал знак грубияну, и тот, подойдя, вывалил на стол содержимое моих карманов. Бросил на свободное кресло пиджак. - Так, личные вещи, - сказал главарь, рассматривая их с любопытством. - Пиджак, кинжал... Часы: время московское. Пистолет: видите? В стол кладу. Заберете, когда будете уходить. Документы-менты-менты... А он и впрямь мент. У нас тоже милиция работает допоздна. Награды... Нагрудный знак ОВД. Орел Внутренних Дел. С набалдашником на башке. Что у него под шляпой?

- Родовая травма, должно быть, - сказал вежливый, сдергивая с меня шляпу.

Грубиян ухмыльнулся:

- Эта прическа только идиотам идет. И шишак на своем месте.

- Ничего, - сказал директор. - Герой нашего времени должен выглядеть именно так. Не сочти за сочувствие, но шишак у тебя...

Я провел ладонью по голове, строго постриженной. Промолчал.

- Так. В каком звании ушел из дому? - продолжал он, листая мой документ. - Подполковник, разрази меня гром. Поздно ты взвалил на себя это звание. Откуда выходец? Аж с Дона, разбери меня смех. И что же делает легконогий легавый, этот гастролер и гастарбайтер в наших краях? В такой дыре, в такой тынде? Да простят меня тындяки, а в особенности тындячки. - Он с полминуты смотрел на меня пристально. Я молчал. - Ждали его с Тамбова, а он с Ростова явился. Хотя подозреваю, что и эта Дыра-на-Дону Тамбова не лучше. Из варяг в греки, из греков в герои, а из героев в бессмертные?

- Вы не из ростовских потрошителей, нет? - спросил вежливый Жимов. - А то у нас курей потрошить некому.

- Может, он вовсе и не из Ростова, а из цельного куска дерьма, - предположил Толчков, выказывая ко мне отвращение, как у кошек при виде собак.

- Веселые у вас висельники, - сказал я.

- Таковы мои добры молодцы. Им у нас испокон исполать. Есть еще кобель, Лорд. Я его Лоркой зову за склонность к поэзии и педерастии. Хотя и лорды бывают, да... Так почему не полковник? Пора, Геннадий... э-э... что? Романистович? Так папа твой - Романист?

Я смутился. Имя имело место. Порадели родители. Наградили отчеством. Я почему-то комплексовал от такого отчества и хотел, было, объяснить, и уже сбивчиво начал - что, мол, дед хотел папу Романом назвать, да в регистрации что-то напутали, вписали в метрику - Романист, и он тогда подумал - пусть. Тем более, что он арестован к этому времени уже был как враг трудового народа, некстати раскраснелся я. Хотя свою дочь, что еще прежде папы моего родилась, он вполне осознанно Новеллой назвал.

- Мама - Романтика. Папа - Социалистический Реализм. Ничего, не тушуйся, шучу. Чем больше в этой книге жизни правдоподобия, тем меньше я ей верю. У меня знакомый был Мордехай Орехович... Орех. Вот как. А мог быть Осел. А тут Романист все-таки. Ну, извини. Если ты оказался не тем, что ты есть, я не виноват. Ты сам себя так подал. А то еще сторож у меня, Сергей Силыч, - припомнил он. - Я еще его дедушку знал, потому и в сторожа к себе взял, по протекции. Так вот, этот дедушка, сам Агромад, и сыновьям дал имена соответствующие: Сила, Разум, Размер. Размер Агромадович - каково?

Я вежливо улыбнулся. Но опять промолчал.

- И что Романист-пер пишет? Наверное, о нас что-нибудь. Все сейчас пишут о нас. Словно другой темы у них нет.

- Он.. - я замялся. - Он покончил собой.

- Пустил себе Слово в лоб? - Я промолчал. - Сам ничего не пишешь? 'Записки из-под шляпы'? Может, ты под шляпой Шиллер или Шекспир?

- Так зачем я здесь? - напомнил я.

- Что-то не так?

- Вы не так.

- Сидел бы у себя в Ростове, порядок блюстя, - высказался Толчков.

- С тобой у нас все ясно, с нами у тебя - похоже, что нет, - сказал Кесарь. - Я тебе изложу ситуацию так, как я ее понимаю. Пойду на откровенность. Первым окажу тебе эту честь. Потом эту честь мне окажешь ты. И не вздумай меня поправить, даже если я буду неправ. А потом - подумаем вместе.

- У меня уже есть голова на плечах, ею и думаю. А две мне вовсе без надобности, - сказал я.

Я еще раньше отметил это его свойство - пропускать некоторые мои возмущенные выпады мимо ушей. Вот и сейчас пренебрег, словно и не к нему был обращен этот протест. Зато кратко изложил мне все то, что я уже четверть века носил в себе: то есть, относительно полевой кассы. Все это, разумеется, между нами, уведомил он, завершив исторический экскурс. Хотя весь город, конечно, знает, добавил он с некоторой горечью.

- В этой стране уже все подсчитано, взвешено, поделено. Предприятия, территории, недра, включая кладбища. Остаются клады. И значит, предложения будут такие. Я как спонсор этого спорта финансирую предприятие. Ты беретшьруководство экспедицией на себя. Добросовестно, а главное - добровольно. Я же со своей стороны согласен на любую любезность по отношению к тебе. Охрану тебе обеспечим. Под нашей крышей - как под ангельским крылышком. От нас атас, от вас арбузы. Добытое поделим по справедливости.

Я его внимательно выслушал. Как за несколько часов до этого выслушал его предшественников по части кладокопания.

- Могли б не выворачивать руки, соблюдая приличия, - сказал я. - А то этот ваш правый подручный...

- Не дразни моих друзей, - перебил меня Кесарь. - Я знаю, чего требуют приличия. И чего от приличий требую я. И чего мне стоило приучить к приличиям это вот окружение, состоящее из убийц и тупиц. И если бы мы не соблюдали приличия, - это прилипчивое слово 'приличия' так и клеилось к языку, - то тебя бы сначала избили, и только потом затевали бы разговор, а не наоборот. Но ты находишься на моей территории, на которую распространяются законы гостеприимства. Хочешь, дадим тебе есть?

- Кстати, что представляет собой территория? - спросил я, не очень надеясь на откровенный ответ. Но он довольно охотно мне все растолковал.

- Территория представляет собой птицефабрику, которая мне принадлежит. Ты мог бы и сам прочитать на вывеске. Я и директор, и диктатор над ней. С некоторых пор нам удалось отделаться о бывшей дирекции и научиться рулить самим. Оказалось довольно рентабельно. Куры, яйца. Обирание перьев с кур. А так же помет для лечений, внутренности для гаданий. Черные петушки для черной магии. Бизнес захватывает и затягивает. И ныне мы не грабители, а рабы экономики, быдло ее. Тем более, что нынче не на кого положиться. Приходится всё контролировать самому. Так что господин - это тот же раб, только с большими полномочиями. Знаете, жизнь приняла бы жуткие формы, если б я не контролировал определенные аспекты ее. В частности - разведение кур. У меня их народ яствует. Дешево, питательно, диетически приемлемо как для желудков, так и для кошельков. Так народ на меня не нарадуется. Прямо оды слагают этой еде. Давеча автомобиль качать бросились. А он мало того, что тонны весит, а в нем еще я, шофер, да эти двое. Не отпустили до тех пор, пока не пообещал открыть в городе сеть порционных столовых. А как не пообещать? Я ведь сам в люди из народа вышел. - Кто вышел, а кого вышибли, сказал бы по этому поводу Бухтатый. - Из низов, из навоза выбился в лидеры. С лавки, так сказать, на полати, с полатей на печь. Мой дед был скорняк и охотник. На медведя в одиночку ходил - в валенках и с рогатиной. Правда, возвращался бос и без. А ты? До подполковника вознесся и этим достижением горд? Нет, ты лишь как улитка вполз на ухаб. Вот говорят: люди произошли от обезьян. От народа они произошли. Я сочувствую пролетариату. Я люблю пролетариат. Правда, не настолько, чтобы пожелать этой участи каждому. Однако мы отклонились. Итак: мясо, яйцо, перья... Но я контролирую из этой конторы не только курятники, но и многое другое. В том числе и добычу кладов. Это и побудило меня специально заняться твоей судьбой. Предложить взаимовыгодное сотрудничество. И если ты не против того, чтобы облегчить свою участь согласием, то предварить услуги гонораром готов.