- Стойте, стойте! - закричал Асланян, и двинул кулаком по столу. - Хватит, петушиться!
Пасюков замер, и тяжело перевёл дух.
- Ты бы, Артур, это... за языком бы следил. Я понимаю, что не со зла такими словами бросаешься, другие не поймут! А на счёт Олега... не заслужил он моего доверия. Не искупил вины!
- Искупил! - Асланян ещё раз грохнул кулаком по столу. - А твои люди пока не тянут. Сам видишь, не справляются.
- Зато я им доверяю!
- Пасюк, - ласково проговорил я, - Давно хотел тебе сказать, и вот случай выпал: иди ты лесом, сволочь распоследняя. Сам знаешь, нет на мне вины. Оружие не отдам, потому что нет у меня к таким как ты доверия - задёшево продашь! Если так хочется - попробуй забрать. Можешь пристрелить меня, только потом сам ищи дорогу к эшелону. Или тебе не надо? Ржавыми ножами думаешь революционный порядок наводить?
Пасюков фыркнул, показалось, что в его взгляде мелькнуло одобрение. Барачник ненатурально рассмеялся.
- Ладно, - сдал он назад, - погавкались, и успокоились. Нам одно дело делать. А что, может, мы и сработаемся?
- Я то не против, - ответил я с готовностью. - Но мне нужны гарантии. Сомнительно мне, что после того, как я проведу вас к эшелону, останусь живым.
Если подумать, не в том я положении, чтобы грубить Пасюку, но смотрел я на него, а пальцы сами автомат поглаживали. Что, если решить вопрос раз и навсегда? Очередь, ещё одна, и нет революционеров! Показалось - это лучшее, что я могу сделать для Посёлка, но... мы думаем, что смелые, что, когда наступит момент... вот он - этот момент. Дальше-то что? Мысли всякие: ничего, мол, так не решить, этих не будет, другие останутся. И, главная мысль: хорошо, допустим, повезло, допустим, получилось. Тогда, скорее всего, и меня вслед за ними отправят на тот свет! Просто так из Посёлка уйти не дадут. А если сумею улизнуть, то обратно вернуться не получится. И для кого тогда эти подвиги?
Видно, Пасюков почуял мои терзания. Его лицо расплылось в наглой улыбке. Дескать, давай, парень, вот он, твой шанс! А если не можешь, к чему понты? Ну и смотри, ну и лыбься! Сейчас и ты ничего со мной не сделаешь, я тебе нужен. И, желательно, целенький, обласканный и максимально лояльный. А потом... потом ты мне припомнишь, всё припомнишь: и то, что было, и то, чего не было - но мы ещё посмотрим, как масть ляжет.
Поиграли мы с Пасюком в гляделки, тем и кончилось. Война войной, но у каждого в этой войне свои интересы.
Мухомор виновато застыл у двери, оберегает жизнь хозяина. Пасюков, потеснив Асланяна, вальяжно расселся за столом, и стал задавать мне вопросы. Впрочем, спрашивал недолго.
- Иди отдыхать, герой, - сказал он. - Завтра начнём работу. Думаешь, всё же сработаемся?
* * *
Вышел я на крыльцо, и сам себя поздравил с тем, что не сотворил непоправимого. Жизнь кажется особенно желанной, когда, после наполненного свечным чадом и запахом портянок помещения, снова вдыхаешь ночную свежесть и прохладу.
Я ещё раз попытался услышать лес, и опять тщетно; лишь усилилось ощущение, что меня завернули в колючую, едкую и смрадную вату.
- Ты, Олежка, в ментовку лучше не ходи, - виновато засопел подошедший сзади Мухомор. - Там ваших нет. Теперь мы там живём. К тебе обязательно прицепятся.
- И куда мне?
- В больницу. Твои дружки сейчас там.
Всё равно, где переждать остаток ночи. С утра, едва начнёт светать, уйду; какой смысл жить в доме, в котором хозяйничают крысы? Наверное, и мне тут найдётся местечко, скорее всего, это будет достаточно уютное место, но уютно мне будет лишь до тех пор, пока я нужен Пасюку. Только дело в том, что это и мой дом!
Оружия хватает, и знаю, где взять ещё. Людей бы побольше, тех, кому новые порядки поперёк горла. Найду Терентьева и Захара, тогда и посмотрим.
Так я думал, шагая по безлюдной тихой улице. Донеслись привычные звуки. В бараках пьяные голоса заорали песню, забрехала собака. Это далеко - на поселковых окраинах. А здесь - тихо и безопасно.
Главный вход в больницу раньше всегда был открыт. Теперь - иные времена. Я постучал. Тишина. Я собрался долбануть ногой, но сонный голос из-за двери произнёс:
- Какого чёрта припёрся? Вали отсюда!
- Эй, - ответил я, - сестричка, не гони. Пусти обогреться.
Клацнул засов, из дверного проёма в сырую тьму выплеснулся тёплый свет фонаря. Ольга взвизгнув, повисла у меня на шее.
- Живой, Олежка, - сестра приникла ко мне. - Вернулись! Молодцы!
- Я один, - сказал я, глупо улыбаясь. - Да не лапай ты меня. Грязный я. И мокрый.
Ольга моментально стала обычной - ершистой и насмешливой.
- Да, - поморщилась она, - разит от тебя... Ну, пошли, чего встал?
Нашёлся обмылок и ведро тёплой воды. Я привёл себя в человеческий вид, тут и друзья собрались. На столике появилась нехитрая снедь. Сигареты разошлись на ура. Я махнул полстаканчика за успешное возвращение, да полстаканчика за тех, кто из леса не вернётся, помянул Антона с Лешим. Сначала мне взгрустнулось, а потом я сомлел. Перед товарищами неудобно: хорошо сидим, народ хочет послушать, что скажу, а я голову на руки уронил, дремота одолела. Ольга поняла.
- Завтра наговоримся, - сказала она. - Видите, человек засыпает. Пошли ко мне, братишка.
Поднялись мы в небольшую, захламлённую разными ненужными вещами, каморку на чердаке. Убранство - дырявый, с торчащеим из прорех сеном, матрас на полу. Вместо подушки старый ватник. Я, не разуваясь, бухнулся на это царское ложе. Если честно, спать хотелось не сильно - вполне можно перетерпеть. Был нужен повод, чтобы выбраться из-за стола; пьянка могла затянуться до утра. Что я, друзей-приятелей не знаю?
И врать надоело, а друзьям тем более ни к чему, только за столом от расспросов никуда не денешься. Конечно, в этих парнях я нисколечко не сомневаюсь. Я и в Сашке не сомневался...
Лёжа на матрасе, я спокойно рассказывал единственному человеку, которому полностью, до конца, верил, что со мной произошло.
- Видно, пришли подлые времена, - выслушав меня, сказала Ольга. - Всё наизнанку. Барачники назвали себя ментами, вместо Захара теперь Пасюк! Понимаешь? В милиции - бандиты! Ментов больше, а порядка меньше, потому что такой мент хуже бандюка, он и сам беспредельничает, и дружков барачных покрывает. А те и рады. Обнаглели! Да людей от ментов спасать надо! Такая ерунда, Олег, у нас приключилась. А Сашка, конечно, сволочь.
Ольга махнула рукой.
- Не переживай, - сказал я, - наверное, как-то утрясётся.
Хотя понимал - не утрясётся. Степана утром повесят в назидание тем, кто ещё не осознал, что новый порядок - всерьёз и надолго. То есть, со временем как-то наладится, но до тех пор ещё дожить надо.
- Представляешь, - Ольга невесело улыбнулась, - Пасюк хочет, чтобы мы вкалывали на свинофермах. Мол, теперь начинается другая жизнь, всё будет по справедливости. Говорит - раньше менты кровь народную пили. У новой власти доверия к бывшим нет. Хотите жрать - работайте, и скажите спасибо, что прошлые грехи вам не припомнили. А не хотите - воля ваша, подыхайте с голодухи. Как будто я больше ни на что не гожусь - кроме как за свиньями убирать! А кушать хочется. Ещё немного, и соглашусь подтирать свиные задницы. Такие дела, братишка.
- Неважные у вас дела, - согласился я. - Как хочешь, сестрёнка, а мне в Посёлке делать нечего. Завтра с рассветом только меня и видели. Найду Хозяина с Захаром, и рванём к эшелону. Пойдёшь со мной?
- А смысл? Не велика разница - здесь пропадать, или в лесу.
- Я предложил, а ты решай. А смысл такой, что если мы попадём к эшелону, и с голода не помрём, и Пасюкова, как пить дать, прижучим. По крайней мере, будет у нас шансик. Ещё бы народец собрать, человек десять...
- Это, как раз, не проблема, - сказала Ольга. - С десяток я тебе хоть сейчас приведу, если не врёшь насчёт шансов. Но как мы из Посёлка выберемся?
- Авось получится. Уж в этом Клыков должен помочь. Зря я, что ли, ему патроны обещал? Перед рассветом и выйдём. Слушай, как дела у Кати? У меня для неё подарок.
