Когда за спиной, взвизгнув, закрылись ворота, я понял: в это мгновение у меня не стало ни дома, ни друзей, и даже завтрашний день у меня забрали, потому что одному в лесу уцелеть невозможно.
Лил дождь, за воротами шумели, долетала брань - Клыков орал и требовал, чтобы люди разошлись. Это их проблемы, отныне они меня не касаются, у меня куча своих. Смысла оставаться здесь никакого, первое, что приходит в голову, надо идти в Нерлей, да что-то ноги приросли к земле.
Сверкнула молния, а через секунду в небе громыхнуло, обрушился ливень. Голоса за воротами стихли. Вокруг чёрная муть, голубые блики высветили могильные кресты и стену леса за кладбищем.
Неожиданно из темноты появился Захар; похоже, не врут про секретные выходы из Посёлка. Захар молчал, во вспышках молний я видел его длинные и мокрые, прилипшие к лицу волосы, обвисшие усы, а вместо глаз - чёрные провалы.
- Вот... - Захар подал мне туго набитый рюкзак. - Еда, одежда, пистолет. На первое время хватит. И вот...
Автомат! Мне бы порадоваться такому подарку, да что-то нерадостно.
- Пойду я, ладно? - я побрёл во тьму.
- Только не дури! - бросил вдогонку Захар. - Дождись рассвета! Обойди Посёлок, и на север, по железке до Ударника. В третьей слева избе найдёшь Партизана и Сыча. Побудешь с ними, а там решим.
- Угу, - ответил я. В Ударник, так в Ударник, мне без разницы. Если разобраться, теперь недоповешенные бандюки - самая подходящая для меня компания.
- Не бойся, - Захар пошёл следом за мной. - Сиди в там, и жди новостей.
Я прибавил шаг.
- Дождись рассвета, чудило, - крикнул вдогонку Захар. Верно, некуда мне спешить. Но я почувствовал, что накатывает волна горькой истерики. Не хотелось, чтобы Захар видел. Лучше бы мне побыть одному. Авось как-нибудь перебешусь.
- Ты ещё спасибо Хозяину скажешь, - прилетело вдогонку. Я так и не понял, меня Захар пытается убедить, или себя. - Ты ещё... ладно, иди, удачи... жди новостей!
* * *
- На, лопай! А после займись чем-нибудь, - Партизан грохнул на табурет, стоящий перед кроватью, сковороду, в которой шкварчала тушёнка пополам с жареным картофелем, - хватит безвинного изображать! То Сыч нытьём донимал, то ты на мою голову свалился. Я не подписывался смотреть на ваши кислые рожи! Зачем мне такое кино?
Объяснил я Партизану, что не его дело, какая у меня рожа, кислая, или, может, сладкая. Не нравится - не ешь! И, вообще, валил бы ты, дядя, ко всем чертям!
Не повёлся лесник на дерзость, не порадовал скандалом, лишь рассмеялся в ответ:
- Куда ж ты меня гонишь? Я, между прочим, дома, это ты ко мне притащился, а не я к тебе. Приютили, так будь человеком, понял? В общем-то, у тебя другого выхода, кроме как за меня держаться, и нет. Если что-то не по нраву - проваливай, скатертью дорога! Порадуй Пасюка - сгинь в лесу! А ежели собрался доказать свою правду, так для начала, хотя бы, живым останься. Рядом со мной тебе, всяко, проще будет. Обиделся он, видите ли! Хреново с ним обошлись! Могли бы и вздёрнуть! Тогда бы и узнал, каково это, когда по настоящему хреново! ты не представляешь, каково это, болтаться в петле. Словами не описать...
Лесник потёр ладонью горло. Чуть ниже бороды ещё виднелся лиловый след от верёвки.
- А тебя, вон, пожалели, - продолжил задумчиво Партизан. - Болтался бы в мокрых штанах, народ смешил. Другому виселица и за меньшие художества полагается, а ты отделался лёгким испугом. Если бы начальство не подставил, барачникам повод для бузы не дал, так и вовсе ходил бы в героях. Да тебя и не наказали. Ты что, не понял? Тебя спрятали! В Посёлке Пасюков достанет, а сюда не дотянется - руки коротки!
Наверное, в чём-то лесник прав, по крайней мере, зла мне, точно, не желает.
- Присоединишься? - я показал на сковороду.
- А как же! - Партизан достал из кармана ложку. - Это мы с удовольствием. Вообще, я тебя поблагодарить должен.
- За что? - не понял я.
Лесник помрачнел, его пальцы непроизвольно коснулись шеи.
- Да за это... там, на площади... ты ж, наверное, полминуты время тянул. Я почти и не мучился.
- А-а... - мне, почему-то, сделалось неловко. Когда я шёл к Партизану, немного побаивался, что лесник припомнит, кто затянул петельку на его шее. Но, услышав мою историю, тот лишь кивнул на дверь: заходи, мол, располагайся. И сокрушённо пробурчал вслед: "эх, тупая башка, наворочал дел".
- Сыч-то где? Тоже, видать, есть хочет? - я попытался уйти с неприятной темы.
- Ты б его не трогал, - махнул рукой Партизан. - У Сыча своя обида. Похлеще твоей будет.
- Ему-то на что обижаться? Людей угробил, а сам-то живой.
- В точности, как ты, - усмехнулся Партизан.
- У меня другой случай, - сказал я.
- Как у тебя, так сразу другой? - Партизан хитро прищурился, из-под бровей сверкнули зелёные глазки. - А как у Сыча, значит, не другой? Да за то, что пасюки с его сеструхой сотворили, убить мало. Я бы конечно, убивать не стал, потому что добрый. Я бы оторвал у этих гадов то, что между ног выросло, и сожрать бы заставил. А Сыч - злой. Взял топор, и по-мужски разобрался!
- Подожди, - удивился я. - У Сыча из-за наркоты крыша поехала. Причём тут Надька?
- А почему, ты думаешь, его не повесили?
- Этого я не понимаю, - признал я. - Ну, хорошо. Допустим, что-то у Сыча, или, как ты говоришь, у его сестры, произошло. Зачем же махать топором? Есть милиция, в конце концов! А если каждый начнёт самосуд устраивать, что будет?
- Порядок будет! - резко сказал Партизан. - Потому что на ментов, когда дело касается барачников, сейчас надежды мало. Умный мент скажет: "Успокойся, Сыч. Жива твоя сестрёнка, и хорошо! Пошалили ребята, лишнего себе позволили - дело хоть и досадное, но понятное. Заживёт и забудется. И, кстати, что вообще случилось? Надька молчит, а ты чего разволновался?" А Надька, она ж не дура, она и будет молчать, иначе пасюки ей такую жизнь устроят, что легче самой удавиться. Конечно, делом может заняться мент поглупее, хотя бы и ты. Он тут же побежит арестовывать негодяев. А назавтра их отпустят, потому что, с одной стороны, попросит, кто надо, чтобы барачников не раздражать, а с другой - ты им ничего не предъявишь, Надька же молчит. Я Сыча понимаю - довели человека! Что кругом виноватым остался - судьба такая. Без виноватого нельзя. А самый хороший виноватый - тот, за которого заступиться некому. Сказали, наркоты нажрался - люди верят. Ты же поверил?
- У него хмель нашли, - попробовал возразить я. - Или, скажешь, опять враньё?
- В лесу этого добра полно, надо только места знать. Я тебе больше скажу, есть в лесу кое-что посильнее. Закон, чтобы люди самовольно дурманом не пользовались, конечно, правильный. Но не на каждую болячку доктора будут целебную вытяжку тратить, а людям болеть не хочется, вот и суют они лесникам денежки, ещё и умоляют, чтобы мы взяли, не побрезговали. Ты удивишься, если узнаешь, какие уважаемые люди у нас в клиентах. Есть у них ещё одна причина раскошелиться, может, самая главная: больного всё равно лечить будут, хмелем, или как-то по-другому - не важно. А если, к примеру, ослабла от возраста или от плохих жизненных условий мужская сила, ни один врач её не вернёт, даже время на это тратить не станет. А хмель поможет - гарантированно и надолго! Потому он и есть самый ходовой в Посёлке товар. То, что нашли у Сыча три шишечки, это вообще ни о чём, всего лишь повод заявить, что человек был в наркотическом угаре. Сказали так, и всем всё ясно, глубже копать не надо.
Вот и полдень. Сон не освежил, но злость и обида утихли. Тут же образовавшуюся пустоту занял беспокойный холодок, почти такой же, какой морозил мне внутренности во время героического похода за соляркой.
Сидя на ступеньке крыльца, я созерцал унылый пейзаж: деревья верхушками царапают животы пузатых, обременённых влагой серых облаков; жирно лоснится рыжая грязь; из белёсой дымки проступают тёмные пятна полуразвалившихся изб; редкие крупные капли выбивают пузыри на поверхности мутных луж, стучат по крыше. Конечно, хорошо в деревне летом, только слишком тоскливо!
