- Да, если хотите успокоить барачников. Или у вас есть способ убедить их в невиновности Первова? Если есть - предлагайте, а нет, так и говорить не о чем. Надо показать - у нас один закон для всех. Ничего, потерпит, это недолго. Повисит, да к Партизану в лес уйдёт, зато барачники успокоятся.

- Артурчик, - сказал Белов. - Тут ведь дело такое... если вешать, то до конца. Второй раз, как с Партизаном, не прокатит, они только сильнее разозлятся. А ты, Артур, опять меня удивил. Сначала последнюю сволочь защищал, а теперь...

- Думаете, мне нравится?! - вновь завёлся Асланян. - Получается - вы хорошие, Асланян плохой! Поймите - без разницы, виноват Первов, или нет. Нужно думать, как выбраться из дерьма. Почему никто не говорит, как выбраться?

- Да, выбираться надо, - сказал Белов. - Доигрались. Ты постоянно твердишь: "Они тоже люди. Надо уважать их права! Надо уважать их традиции!". Надо, кто спорит. Только пусть и они уважают, вот и не будет проблем. Поставить их на место, и все дела! Теперь они почуяли слабину. Видите ли, нас мало, и каждая пара рук на счету, каждый, кто может работать, на вес золота, каждый здоровый сперматозоид на учёте. Докатились, ты готов казнить человека, лишь бы утихомирить пасюков! Отребье бузит, а нормальные люди, которых вдесятеро больше, нос из дома боятся высунуть. Вот это и есть проблема!

- Не ворчи, Стёпа, - сказал Хозяин. - Это, конечно, проблема, но это не самая большая проблема.

- А может, хоть её решим? - подал голос Клыков. - Случай очень удобный. Попытка бунта, или, там, переворота. Вы умные, потом сообразите, как дело повернуть. Их всего-то сотня, может, чуть больше. А хоть на что-то способных бойцов - едва ли половина. Спровоцируем на беспорядки, да шлёпнем десяток, а зачинщиков расстреляем, ну, как тогда! Остальных выселим из бараков. Недовольных - валить деревья; в лесу поумнеют, другие пусть живут, как все. И никаких больше граждан и неграждан. Хорошо я придумал?

- Ты что несёшь?! - Асланян сжал толстые пальцы в кулаки. - Клык, ты понимаешь, что несёшь?! Ты про людей говоришь!

- Вот именно, - сказал ехидно Клыков, - они люди, а граждане тогда кто?

- А ты тогда кто?! - взвился Асланян. - Если барачники живут по своим законам - расстрелять? Самого тебя надо... экстремист!

- А мне идея нравится, - сказал кум. - Я бы поддержал. Не сейчас, позже. Клыков, потерпи ещё немного, а там...

- Что вы оба говорите! - Асланян обхватил голову руками. - Вы хоть понимаете, что несёте?

- Стоп! - Хозяин грохнул кулаком по столу. - Разорались! Потом будете друг другу морды бить! Казнить не станем - это не обсуждается! И, Степан, что у тебя с северной экспедицией?

- У меня-то готово. Можно хоть сейчас отправлять.

- Я и не сомневался, другим бы у тебя поучиться дела делать. Может, и его туда? - Хозяин украдкой подмигнул мне. - С глаз долой - проблемой меньше. Зря, что ли, мы его проверяли? Лешему он приглянулся. Клыков, иди, сообщи людям, что приговор вынесен. Сейчас буду оглашать.

Клыков ушёл, а Хозяин достал перо, чернильницу, и что-то быстро нацарапал на клочке бумаги. Глухо стукнула печать, и записка перешла в руки Асланяна. Тот поднёс её к глазам. Я думал, не подпишет, так его скривило. Нет, черкнул пером, и, проворчав: "как бы не пожалеть", швырнул бумагу Белову. Степан удовлетворённо кивнул, и, не читая, расписался.

Небо слегка посерело, тьма разжижилась, сквозь завесу дождя проявились чёрные силуэты домов, деревьев, и виселицы - её так и не успели разобрать. Когда меня вывели на крыльцо, толпа загудела. Ненависть ударила посильнее кулака! Дыхание перехватило, ноги ослабли, в затылок вернулась тупая боль. Терентьев поднял руку, и медленно, неохотно установилась тишина.

- Поселяне, - голос Хозяина тихо потёк над притихшей толпой, - трибуналом рассмотрено дело бывшего сотрудника милиции, гражданина Первова. Трибунал постановил: убийство жителя Посёлка Василия Корнилова гражданином Первовым считать доказанным. Обстоятельства убийства подлежат дополнительному расследованию. Убийство жителя Посёлка Алика Суслопарова также подлежит дополнительному расследованию. Трибунал признаёт гражданина Первова виновным в совершении убийства Корнилова. В качестве меры пресечения выбрана исключительная мера социальной защиты. Учитывая прежние заслуги приговорённого, трибунал считает возможным заменить смертную казнь бессрочной высылкой. В зависимости от результатов дальнейшего расследования, приговор может быть изменён как в сторону ужесточения, так и в сторону смягчения.

- Шагай, пока не опомнились, - толкнул в спину Захар. - Как выйдешь за ворота, подожди.

И я пошёл. Дружинники сомкнули вокруг меня кольцо: то ли стерегут, то ли охраняют. Барачники молча потянулись за нами; они ещё не поняли, как реагировать на происходящее, но скоро им подскажут. А пока они лишь хотят убедиться, что всё без обмана; убийца наказан.

Ограда. Южные ворота. С утра я зашёл в них героем, сейчас бреду в другую сторону, и, сгорбившись, уношу незаслуженный позор. Вот как всё перекувырнулось!

Одна створка заскрипела, открываясь. Дружинники расступились. Ну, не поминайте лихом!

Подбежала Ольга - опустила голову и молчит. Холодный нос ткнулся мне в щеку. Не надо бы этого... и так тоскливо...

Горячий шёпот:

- Береги себя, братишка. Я всё сделаю. Крысятник разнесу, Пасюка урою... и гундосого твоего урою. Веришь, нет? Я докопаюсь... всё, иди! Не оглядывайся, ладно?

Тёплое дыхание на щеке, потом быстрый - словно бабочка крылышком задела - поцелуй.

- Верю, - я криво улыбнулся. И, конечно, не выдержав, проводил сестрёнку взглядом. Барачники расступались, и она шла сквозь толпу, будто сквозь пустоту. Потом ворота захлопнулись.

Я же говорил: жизнь - стерва полосатая!

День четвертый

И - тишина. А я не хочу, тишину! Я хочу поскандалить, ещё лучше - помахать кулаками, а то захлебнусь злостью! Если б я начистил кому-нибудь физиономию, или, наоборот, получил бы по своей, стало бы легче. А может, и не стало бы. Пока не попробуешь, не узнаешь!

Я снова заорал:

- Сыч! Эй, Сыч! Иди сюда!

И он явился: испуганный и пытающийся сделаться похожим на маленькое и незаметное привидение. "Эх, как тебя корёжит-то без дурмана", позлорадствовал я, наблюдая из-под прикрытых век за его заторможенными и неточными движениями.

- Слушай, проголодался я, сваргань чего-нибудь пожевать, -раздражённо сказал я, и кивнул на рюкзак. Сыч молча уволок его на кухню. Тоже мне маньяк-убийца! Хоть бы огрызнулся для вида. Тогда бы я ответил. Ух, как бы я ответил! И жизнь бы стала хоть немного, но веселее.

Ладно, продолжим изучать муравьиные дорожки на стенах, мохнатые кляксы плесени, густо облепившие потолок, и сухие трупики угодивших в паучьи сети насекомых. Какая разница, что делать, если от меня больше ничего не зависит? Разглядывать подгнившую и растрескавшуюся потолочную балку - занятие не хуже прочих.

Иногда получается задремать, но это до первого шороха; тогда я вздрагиваю, и какое-то время тупо смотрю в потолок; нужно несколько мгновений, чтобы осознать, кто я и где нахожусь.

Открыв в очередной раз глаза, я вспоминаю о заказанном в постель завтраке. Ни Сыча, ни еды.

- Эй, где тебя черти носят?! - позвал я, и, не дождавшись ответа, вновь стал разглядывать муравьёв, шныряющих по маршрутам, проложенным между островками плесени. Лишь бы снова не сорваться в истерику.

Скверно, когда однажды, скверным утром, ты вдруг оказываешься в скверном месте. Ещё хуже, что нет ни одной дельной мысли, как всё поправить. Я же хотел, как лучше, а вы... и, кстати, меня самого чуть не убили - это что, не считается? Как нагадившего котёнка, ткнули мордой, а потом - за шкирку и под зад. Ну, и ладно! Ну и... спасибо, что не повесили... а могли... могли же?