Наконец она дождалась: он вышел на палубу. Ветер играл его золотыми волосами, солнце било в его широкие плечи… Настолько широкие, что они могли принадлежать только Джеймсу, она никогда бы их не спутала с другими. Когда она все это увидела, то едва сумела подавить в горле рвущийся наружу стон. Она страстно молила, чтобы он посмотрел в ее сторону. Расстояние, разделявшее их теперь, было так велико, что бессмысленно пытаться кричать ему – никакой надежды на то, что он услышит. Но, по крайней мере, он сможет увидеть, как она машет ему рукой. Нет, он не смотрел в море.

Она неотрывно следила за ним, видела, как он сошел на берег и смешался с толпой на пристани.

О Боже, он даже не знает, что она… Наверное, он думает, что она на «Принцессе Анне» и встретит его, когда он будет возвращаться с берега. В конце концов на его корабле остались все ее вещи. И среди них – самое любимое кольцо, подаренное ей отцом. Но в эти минуты она вообще не думала о вещах. Ее мучило другое – она не имела возможности даже попрощаться с Джеймсом, не имела возможности даже сказать ему… Что? Она полюбила его!

Джорджина едва не рассмеялась – неожиданно для самой себя – при этой мысли. Забавно… Нет, это действительно забавно! Ненавидимый англичанин, презираемый и надменный аристократ… Он все-таки сумел протоптать дорожку к ее сердцу. Глупо, что она полюбила его, но еще хуже, если бы она успела сказать ему об этом.

Однажды ночью, когда они, обнявшись, лежали и его сердце билось под ее ухом, она спросила, готов ли он жениться?

– Боже правый, нет! – вскричал Джеймс в ужасе. – И не жди от меня, что я когда-нибудь совершу эту глупость!

– Почему же? – Она хотела знать; ей стало интересно.

– Потому что все женщины, без исключения, становятся изменницами и потаскушками, стоит им надеть на палец обручальное кольцо. Не обижайся, любимая, но это истинная правда.

Его слова настолько близко характеризовали отношение к женщинам ее брата Уоррена, что она не удержалась от заключения:

– Я извиняюсь. Я понимаю, у тебя когда-то была женщина, которую ты любил и высоко ставил и которая изменила тебе. Но из этого не следует, что все без исключения женщины склонны к супружеской измене. Мой брат Уоррен думает точно так же, как ты, но он не прав.

– Не хотелось бы разочаровывать тебя, Джордж, но в моей жизни до сих пор не было большой любви. Я говорю о неверности женщин… со знанием дела… так сказать, из первых уст. Потому что я как раз и был тем человеком, с которым женщины изменяли своим мужьям. Женитьба – занятие для идиотов, которые не умеют лучше провести время.

Ее покоробил его ответ. В нем он показал себя настолько близким по духу ее брату Уоррену, что это было даже отвратительно. Но у брата, по крайней мере, была причина для ненависти к браку, для того гадкого отношения, какое он испытывал к женщинам. Да, он всегда использовал женщин в своих целях и никогда не подпускал их к своему сердцу, но она понимала брата. Однажды он очень сильно обжегся на женщине, на которой поначалу намеревался жениться. Но для Джеймса такое отношение было ничем не извинительно. Оно не было реакцией на страдания. Он как-то при ней назвал себя «достойным осуждения скелетом». О, да, теперь она согласна с таким названием! Удивительно, он даже не испытывал стыда и угрызений совести.

– Да ладно тебе, девочка, парень просто пошутил. Он не хочет на самом деле бить тебя, – сказал Мак, подойдя к ней сзади. – У тебя нет причины реветь. Но он прав, тебе лучше спуститься в каюту. Дай Дрю возможность немного прийти в себя, чтобы он был спокоен к тому времени, когда ему придется узнать нечто похуже.

Глядя в сторону, она утирала руками мокрые щеки.

– Похуже? Что ты имеешь в виду?

– Ну, ему же все равно нужно рассказать, как нам пришлось отработать нашу морскую поездочку.

– А, это… – она вздохнула и возблагодарила Мака за то, что он дал ей повод отвлечься и подумать о другом. Мак-то полагал, что она расстроена только из-за Дрю. Она печально сказала: – Нет, не думаю, что если он сейчас обо всем узнает, то отнесется к этому спокойно. Разве есть необходимость рассказывать ему? Он грозится избить меня, Мак, – напомнила она ему, чуть поморщившись. – А ведь это Дрю! Уж если Дрю начал грозить… Ты хоть понимаешь? Я, например, просто представить не могу его реакции на то, что я весь последний месяц спала в одной каюте с англичанином!

– А, понимаю, о чем ты. Если немного приврать, это не принесет вреда, так ведь? Не стоит, наверно, упоминать о том, что у нас сперли все деньги? В конце концов, тебе надо подкопить силы для встречи с остальными братцами, а уж их-то реакция точно будет похлеще, а?

– Спасибо тебе, Мак. Ты такой славный…

– Джорджина! – раздался суровый голос Дрю. – Я снимаю ремень…

Она обернулась и увидела, что ничего подобного он не делает. Но на лице ее красивого брата было такое выражение, что она поняла: если не исчезнет сейчас с его глаз, он вполне может снять ремень. Она, однако, не собиралась исчезать. Вместо этого она подбежала к нему вплотную и подняла на него негодующий взгляд. На этого высоченного – шесть футов и четыре дюйма – капитана «Тритона».

– Ты бесчувственное животное, Дрю! Малком женился на другой, а ты только и можешь что кричать на меня! – И она зашлась в душераздирающем плаче.

Мак поморщился: ему никогда не приходилось видеть человека, чей гнев столь быстро и легко можно было погасить. А Дрю Андерсен был именно таким человеком.

После того как стало ясно, что Дрю проявил настоящее сочувствие к ее душевным страданиям, Джорджина с большим оптимизмом ожидала встречи с остальными братьями, хотя и не строила на этот счет особенных иллюзий.

Конечно, Дрю полагал, что она плачется по Малкому. Но все ее мысли и чувства были сконцентрированы на другом человеке. На человеке, которого она поминала в разговорах с братом лишь как капитана того корабля, который доставил ее на Ямайку.

Ей было очень неловко оттого, что приходится обманывать Дрю. Не раз она испытывала горячее желание рассказать ему всю правду. Но, с другой стороны, она не хотела еще раз испытывать на себе его гнев. Вообще его буйность в первые минуты их встречи сильно потрясла ее. Ведь это был самый веселый из ее братьев. Он баловал ее больше других и всегда готов был поднять ей настроение. В этом на него смело можно положиться. Если бы она попросила, он бы и в этот раз сумел бы развеселить ее. Но он не знал, что же на самом деле ее угнетает.

Постепенно для него все станет ясно. Как, впрочем, и для других братьев. Однако плохие известия могут подождать. Нужно подлечить немного свою боль. Кроме того, надо сначала посмотреть, как они отнесутся к тому событию, которое в ее глазах утратило всякую значительность. По крайней мере, по сравнению с тем, о чем ей придется рассказать им спустя месяц или два, когда ребром встанет вопрос об отцовстве ребенка, изуродовавшего ее некогда маленькую и стройную талию… Как-то Джеймс рассказывал ей о своем брате Язоне… Что он сделал? Упал однажды и пробил собой крышу в доме? Ну что ж,- у нее пять братьев, и все пятеро вполне могут повторить этот поступок…

Кстати, она и сама до сих пор четко не определилась в отношении к последствиям своей краткой вольности. Она была напугана беременностью, это верно. Чуть сбита с толку и одновременно чуть довольна. Да, она испытывала радость и не могла этого отрицать. Да, это грозило многими осложнениями, наверняка и скандалом, но вместе с тем она была рада, и эта радость выражалась в двух словах: ребенок Джеймса. Разве что-нибудь иное могло иметь какое-нибудь значение рядом с этим фактом? Немыслимо! Она должна была чувствовать отчаяние от того, что ей придется родить и воспитать малыша без мужа. Она должна была чувствовать, но не чувствовала. Потому что понимала, Джеймса у нее уже не будет и никто другой заменить его не в состоянии. Она хочет ребенка, она вырастит его. Да, именно так она и поступит. Джорджина слишком любила Джеймса, чтобы поступить иначе.