Азкабан ему тоже явно не пошел на пользу. Днем, ступив на порог вместе с Кингсли и сопровождавшим их бородатым аврором, Малфой держался независимо и так же высокомерно, как если бы министр пригласил его на званый обед, не меньше. Гарри ясно ощущал волны холода, исходящие от него, как некогда волны ненависти — от Снейпа. Лицо же Малфоя, похудевшее, с запавшими, и от того огромными, серыми глазами, казалось покрытым ледяной коркой. И вдруг величественность слетела — корка лопнула: поставив ногу на первую ступеньку, Малфой скривился от боли и схватился за поясницу. Выглядело это ужасно комично, и Гарри нахохотался от души, вторя Кингсли и совсем не мужественно завывавшему аврору. Малфой все это время простоял изваянием, видимо, не в силах разогнуться, с крупными каплями пота на лбу, и посылал по очереди всем троим взгляды, полные бешенства. Он смог продолжить путь наверх только тогда, когда Кингсли бросил в него каким-то заклинанием.
Вряд ли после всего он захочет, чтобы Снейп заговорил…
Из гостиной донесся бой часов: полночь. Гарри встряхнулся и вскочил, осознав, что давно задремал и пропустил уже все на свете — и уход Сметвика, и, возможно, кое-что похуже. Он уже собрался было выйти из кухни, как вдруг ему в голову пришла одна мысль. Он быстро скинул ботинки, и в одних носках прокрался к тому самому коридору. Комната Малфоя, находившаяся в самом конце, была закрыта. Зато из приоткрытой двери Снейпа на пол падала дрожащая полоска света. Гарри подкрался ближе и заглянул в достаточно большую щель между дверью и стеной.
Сиделки в комнате не было. Малфой с закрытыми глазами сидел в изголовье постели Снейпа и, положив его голову к себе на колени, с полуулыбкой на лице, словно в состоянии транса, медленно и нежно перебирал спутанные сальные пряди. Потом потянул к себе безжизненную руку и, погладив ладонь, поцеловал.
Гарри тихо вернулся обратно в кухню, надел ботинки и долго рассматривал, прежде чем приступить к их завязыванию, грязные изношенные шнурки. Спать не хотелось. Пить не хотелось тоже. Но так мерзко ему не было довольно давно: при взгляде на Малфоя и Снейпа он не почувствовал ожидаемого отвращения. Зато очень хорошо почувствовал кое-что другое. Зависть.
========== Глава 3 ==========
Кухню Гарри терпеть не мог — слишком часто здесь накрывало болезненными воспоминаниями. Сириус смеется, поднимая бокал с золотистым вином, Люпин улыбается в ответ, от его глаз разбегаются мелкие морщинки, Тонкс, неудачно, (а может быть, и нарочно) взмахнув локтем, обрушивает на пол гору медной посуды, Фред с хохотом аппарирует от окна к двери и обратно. Здесь все было точно так же, как и четыре года назад, и порой казалось, что вот-вот распахнется дверь, и войдет миссис Уизли, чтобы выставить Гарри из кухни перед началом собрания.
С гостями кухня выглядела не такой мрачной, но появлялись они здесь редко. Оставаясь же в одиночестве, Гарри предпочитал есть у себя в комнате или в гостиной, а если перекусывал в перерывах, то быстро делал бутерброд и с кружкой кофе или чая уходил наверх. Теперь, напротив, он обнаруживал себя в кухне все чаще и чаще: непременно находились какие-нибудь дела, которые почему-то не мог сделать Кричер, и вообще здесь было куда теплее, чем во всем доме, и самый лучший вид на улицу, и так далее, и тому подобное, и…
В соседний коридор он заглядывал утром и вечером, смотрел на безжизненное, все равно что мертвое, тело на кушетке, выслушивал дежурный отчет очередной сиделки, стараясь не морщиться от меда в ее голосе, и уходил. Потом встречал в гостиной растрепанного Сметвика и ждал его возвращения, чтобы проводить обратно в камин.
«Пока я ничего не могу сообщить вам, Гарри», — эта фраза звучала здесь изо дня в день, металась между кремовыми стенами, словно птица в поисках выхода, и, не найдя его, погибала, оседала могильным камнем где-то в желудке. Малфоя он за все это время не слышал и не видел, и единственный, кто заговорил о нем, это Рон, навестивший Гарри в середине третьего дня и сгоравший от любопытства.
Не видел и не слышал наяву. Впрочем, может быть, и это было лишь игрой воображения, но Гарри просыпался с твердой мыслью, что Малфой ему снился. Вот только он никак не мог вспомнить, что именно переживал во сне. «Наверняка какая-нибудь гадость», — говорил он себе, но чувствовал, что этому утверждению отчего-то не хватает уверенности. Должно быть, он просто устал. А, может, началась та самая депрессия, которая, как он читал, бывает после бурных событий. В последние месяцы Гарри вообще читал очень много, гораздо больше, чем в предыдущие годы и даже в маггловской школе, когда библиотека была единственным местом, где Дадли не мог его избить.
Так что на пятый день, в очередной раз отловив себя в кухне, Гарри сказал решительное: «Хватит!» Как жил Снейп без его опеки столько лет, так и теперь — либо выздоровеет, либо умрет, и нечего ходить вокруг.
В библиотеке было темно, хоть глаз выколи, и резко пахло дезинфекционным зельем, которым он на прошлой неделе травил книжных жучков. Свечи, должно быть, от осевшего зелья, загорались не сразу, а некоторые тут же гасли и их приходилось зажигать снова. Еще несколько минут Гарри потратил на то, чтобы обойти все стеллажи и убедиться, что новых следов жучков нигде не видно. Все, казалось, было в порядке, но, когда он вспомнил, что обещал Гермионе поискать очередную книгу по истории домовых эльфов и вернулся к полкам, то краем глаза заметил в дальнем углу яркое белое мерцания. Что-то, похожее на плавающие островки. Следы жучков выглядели совсем иначе — как осыпающиеся с полок хлопья. Кроме того, их цвет различался, потому что зависел от конкретно проеденной книги. Вряд ли здесь, в библиотеке, где самая современная книга датировалась годом так семидесятым, мог заваляться пергамент такого ослепительного белого цвета.
Гарри осторожно приблизился к полкам в углу. Мерцание исчезло. Он погасил Люмос и ближайшие свечи — безрезультатно. Погрузил в полную тьму всю библиотеку — никакого эффекта. Вспомнив недавно прочитанную книгу по заклинаниям, Гарри вновь поднял палочку, очертил чуть дрожащим концом область поиска и вывел определяющие чары. Ничего нового, кроме сохраняющих и охранных чар библиотеки. Он снова запалил все ближайшие свечи и в недоумении опустился в кресло, стоявшее в самом углу между двумя книжными шкафами. За стеклом на полках не было томов — здесь, в закрытых глиняных сосудах хранились древние свитки. Взгляд Гарри зацепился за один сосуд, выдвинутый чуть вперед. Он похолодел. В библиотеке явно кто-то побывал. За день до прибытия Малфоя перед распылением зелья, умаявшись после чистки полок, он точно также сидел в этом кресле, и смотрел в тот же шкаф. И тогда, он помнил, сосуды стояли точно в ряд. Гарри потянул было дверцу на себя, выругался, потянул снова, потом опомнился и произнес соответствующее заклинание. Та отворилась бесшумно — как если бы ее хорошо смазали.
Он взял в руки сосуд, не отличавшийся от всех прочих, такой же старый и, казалось, готовый рассыпаться прямо в руках, произнес формулу консервирующих чар и открыл крышку. Внутри, из сухого песка, торчал кончик толстой палки. Гарри потянул за нее и вытащил легкий папирусный свиток с неровными изношенными краями, исписанный только с одной, внутренней, стороны.
Поставив кувшин обратно на полку, Гарри прибавил света, сел обратно в кресло и развернул свиток… И застыл.
Текста на папирусе практически не было. Единственный абзац, на самом верху свитка, был написан по-гречески, а под ним… под ним были рисунки — черные, красные и желтые контуры –обнаженных и полуобнаженных мужчин и юношей в самых непристойных позах, какие только можно было вообразить. Со всеми подробностями, с ясно выделенными членами и губами, которые захватывали эти члены. Пока Гарри в изумлении таращился на них, контуры, как и положено магическим рисункам, ожили и задвигались — одни томно выгибались, сплетаясь в объятиях, другие нежно и страстно целовались, третьи трахали друг друга жестоко и безжалостно, словно стремясь выбить за пределы отведенной им картинки.
