Черт знает что, - говорит. – Хуан Антонио задержал и целый час спрашивал, куда я потратил деньги, и нельзя ли их как-то вернуть.

Твоя семья нуждается, - озвучиваю очевидное.

Очень, - вздыхает он. – Но давай я что-то впервые в жизни сделаю для себя, а? Пойдем гулять, - добавляет и тянет меня за руку. – Не хочу дома сидеть.

А я бы вот с удовольствием, на самом деле, посидел дома. У нас близости не было уже двадцать дней, и хотя острого желания у меня нет (привет, Хенрик), от такого перерыва мне не по себе.

Но я все еще чувствую себя виноватым и, конечно, иду за ним. Спускаемся к морю, антимаггловские, садимся на песок. И Ромулу вдруг начинает рассказывать про нищее детство в Валенсии, про то, как он впервые увидел Марию Инессу и как она заботилась о них. А я никак не могу понять, к чему это все. И так же внезапно он обрывает себя и просит поучить его Патронусу. А я опять думаю, что не надо было покупать рояль.

Однако все дурные мысли вылетают из головы, потому что Патронус у него на этот раз получается. А еще – это как две капли воды похожая на мою лань. Шокированный, я выпускаю свою, и они идут вместе голова к голове, потираясь боками и слегка покачивая и задевая друг друга рогами.

А мы идем за ними. Потом, когда они наконец истаивают, набрасываемся друг на друга где-то в кустах на косогоре, в паре миль от дома. Целуемся, как в первый раз тогда в парке. Но долго не получается, потому что Ромулу с нетерпением стаскивает с себя джинсы, недвусмысленно намекая, поворачивается спиной. Худой какой! Целую родинку под правой лопаткой, прижимаю, сжимаю изо всех сил, дышу.

Вернувшись, залечиваем засосы. Ромулу уходит в кухню делать чай, и вдруг слышу – чашка разбивается. Бросаюсь туда – магия его не слушается: пытался отправить в раковину и не смог, ударил о край. Пытался починить, и тоже не получилось. Руки трясутся, палочка ходит ходуном. Зубы стучат.

Сажаю его на стол, выуживаю из мантии успокоительное.

Северус, что же это?! – выговаривает, цепляясь за меня.

Если б я знал!

Постепенно успокаивается. Держу.

Я вдруг так испугался тебя потерять, - признается. – Представил вдруг…

Нечего всякие глупости представлять, - говорю.

Как будто не страшно самому. Как будто я не такой же вот, как он.

Потом, в Хогвартсе, бегаю в свои комнаты то и дело – смотреть, что он там мне написал.

И все это длится до того дня, когда случается Блэк.

В тот вечер Хенрик ждал меня на осмотр, по-настоящему ждал, и Альбус отпустил меня, а после этого мы должны были встретиться с Ромулу в Лондоне. Перед уходом я, как мы и договаривались, понес зелье Люпину, а там увидел на столе открытую карту.

Дальше все происходило как в тумане. Я пробрался в хижину, наслаждался своим триумфом, упивался предвкушением мести и злился на всегдашнюю самонадеянность Поттера и на его упорное непонимание, подозревая заклинание, заставляющее его подчиняться убийце его родителей. Очнулся около Ивы, осознав, что Поттер меня едва не убил, нашел всю троицу и Блэка без сознания, отлевитировал всех, включая Блэка в замок. Обижался на Альбуса, который меня вообще не слушал и смотрел на меня как на пустое место. Жаловался министру. Слушал бред, который несли Поттер и Грейнджер, и видел, что Альбус верит им, а не мне.

Потом отсчитывал минуты до казни Блэка, чтобы обнаружить его исчезновение. И уже в больничном крыле убедиться, что Альбус все это и организовал.

Я помчался к себе, все еще вне себя от ярости, сбросил воспоминание о происходящем в думоотвод с намерением доказать Альбусу, насколько он не прав. И тогда-то и увидел, что происходило, когда Гарри отправил меня в нокаут, и насколько на самом деле был неправ я. Это было ужасно.

Еще пару часов я пытался удержать в себе бешенство, потому что сквозь него уже проступал невыносимый стыд. Не разобрался в происходящем, покрыл себя позором (не говоря уже о том, что повернулся к врагам спиной) и едва не подверг невиновного участи худшей, чем смерть. Блэк, возможно, многого заслуживал за свои выходки, в конце концов он действительно когда-то чуть не убил меня, а сколько слизеринцев еще пострадали от их с Поттером выходок, трусливо прикрытых Горацием, неизвестно, но Альбус… Мне страшно было представить, что я мог бы стать в его глазах еще и убийцей. Я и так потерял его, я знал, без всякого сомнения, что такого он не мог мне простить, но по крайней мере у меня сейчас еще оставалась надежда, что он оставит меня в качестве шпиона и, возможно, даже разрешит по-прежнему охранять Поттера.

Однако, ко всему прочему, следовало объясниться с Ромулу. Я попытался призвать пергамент, который должен был быть где-то в гостиной, но тот не откликнулся. Я обошел все, потом вспомнил, что вроде бы, отправляясь к Люпину, засунул его себе в карман. На подкашивающихся ногах я побрел к комнатам оборотня, но там мне тоже не повезло. Я нашел обычный чистый пергамент в столе Люпина и написал: «Прошу прощения, я не смог прийти из-за событий в Хогвартсе – прочитаешь завтра в газетах. Я потерял пергамент. Надеюсь на встречу завтра вечером у тебя».

Как дошел до совятни, отправил письмо и потом вернулся в подземелья, я уже не помнил. Утром в мою дверь постучался староста и передал в руки знакомую сову. Это означало, что Ромулу ночевал в замке. В письме было всего два слова: «Да, приходи», и они мне показались зловещим предзнаменованием.

Когда я оказался у его квартиры, Ромулу мне не открыл. Я нашел его в спальне. Он сидел на кровати, обняв себя руками и уставившись в стену, и не смотрел на меня.

Я стоял и ждал минут пять, не меньше, прежде чем он заговорил.

Рита беременна, - сказал он. – Ты был прав, когда говорил, что все это ненадолго. Я думал, что я справлюсь, что я выдержу это, но нет. Я не выдерживаю и не справляюсь, пора это признать.

Я знал, что это безнадежно, с самого начала, я знал, что это случится, еще вчера, и все-таки какая-то часть меня отказывалась верить. Я сделал шаг к нему.

Нет! – остановил он меня, вытянув руку. Голос его был безжизнен и одновременно звонок и тверд. – Я все решил. Ты сотрешь мне память. Ты рассказывал мне про заклинание, которое стирает события насовсем. Я не выдержу разлуки с тобой, я ее не выдерживаю даже полдня, и я не хочу мучиться так всю жизнь. Ты сотрешь мне память и оставишь меня под сонными чарами. Потом просто уйдешь. Уж это-то я имею право от тебя просить после всего, что у нас было. Дом останется тебе. Я кое-что сделал с ним, так что ты не сможешь его продать в ближайшее время. Я не хотел, чтобы меня заставили сделать это, так что только ты можешь пользоваться им. И кто-нибудь, кого ты приведешь… - его голос дрогнул, но ненадолго. И он повторил, все-таки же требовательно: - Северус, я жду этого от тебя.

Через полтора часа я шатаясь вышел на улицу и сел на бордюр.

Молодой человек, вам плохо? – спросила незнакомая пожилая женщина.

Мне хорошо, - отвечал я.

Ну я же вижу! – возразила она. – Вам надо немедленно домой, молодой человек!

Домой?! – я расхохотался: настолько нелепыми казались сейчас ее слова.

А был ли у меня где-нибудь дом? За два дня я лишился всего, что только было мне дорого. Я так усердно вымарывал себя из памяти человека, без которого не мыслил жизни, что у меня болела рука.

Осознав, что женщина смотрит на палочку, которая до сих пор оставалась в моей руке, я набросил магглоотводящие, и женщина тут же потеряла ко мне интерес. Я аппарировал к Хогвартсу и на входе наткнулся на Поттера, взгляд которого, когда он увидел меня, полыхнул непередаваемой ненавистью. Я, вероятно, чувствовал не меньшую. Я знал, что был неправ, но нападение на меня не мог ему простить. Обида зашкаливала.

И всю дорогу до подземелья я думал – как же нечестно! Судьба обещала отнять троих, а на самом деле отняла четверых. Отняла почти все.

Вошел в пустую гостиную, посмотрел на стол, где лежал тот самый пергамент, который я никак не мог найти вчера, и вдруг с моего разума словно пелена схлынула. Вспомнились слова Ромулу: «Не отпускай меня!» И Альбусово: «Не стоит оставлять одних тех, кого мы любим, Северус. И нельзя позволять им оставлять нас». И Браннис же предупреждала, чтобы держал…