Он наклонился, поцеловал ее в лоб и вышел.

Мария Инесса устало прикрыла глаза. Вспомнилась прогулка вдоль набережной в Лондоне, сердитый Хенрик отворачивается от нее и кладет трость на перила: «Что ты хочешь знать, Мария Инесса? Я обязан хранить тайну пациента, но нетрудно догадаться, что именно могут сделать пожиратели с попавшим к ним в плен аврором. Пытки пытками, но врага важно в первую очередь обесчестить. Как будто у них самих чести прибавится от этого». И совсем недавнее – декабрь, у Леонардо трясутся руки: он водит палочкой вдоль безжизненного тела Эухении, но и так все понятно – изорванная одежда не прикрывает ни ссадин, ни кровоподтеков.

«Должны ли они были выбрать смерть, потому что они Вильярдо?» - подумала Мария Инесса, проваливаясь в сон.

Когда она проснулась, Леонардо сидел в кресле. Он помог ей дойти до ванной, потом напоил зельями и бульоном. Они почти не разговаривали, понимая друг друга, как это бывало в лучшие времена, с полуслова, и Мария Инесса думала, куда это все девалось в худшие времена, и почему вся эта бережность, забота и, главное, радость, которых между ними было так много в детстве, истаяли, превратилась в ничто.

Закончив кормить ее, Леонардо встал и, засунув руки в карманы, исчез за пологом - отошел к окну и встал там, как будто на ночной улице можно было разглядеть что-то интересное. К тому же фонарь, висевший над соседской дверью, должен был слепить ему глаза. Разглядывая тень, отбрасываемую Леонардо, Мария Инесса ждала, сама не зная чего.

Я нашел тебя, потому что на тебе мои чары, - неожиданно сказал он.

Следящие чары? – воскликнула она. – Но я проверяла…

Эти чары не попадают в раздел следящих как таковых, поэтому если искать следящие, обнаружить их нельзя. Это диагностические чары, которые врач налагает на пациента. Я наложил их, еще когда только начинал лечить тебя, и с тех пор никогда не снимал. Когда ты просматривала чары на себе, ты, вероятно, их видела, но, скорее всего, принимала за магическую связь между нами.

Да, - вспомнила Мария Инесса, - так и было. Ты отслеживаешь только мое состояние или других тоже?

Других тоже.

Но… ты никогда не говорил об этом.

Друг мой, у тебя и так полно проблем. С большинством болезненных состояний можно справиться парой взмахов палочки, а действительно экстраординарное происходит редко.

Но я бы…

Ты бы завязала на себя еще и эти чары, Мари, - сказал Леонардо. – А если и нет, ты бы каждый вечер расспрашивала меня, кто и как себя чувствовал.

Но ты мог бы, по крайней мере, дать мне знать, что ты как-то заботишься о семье. Что тебе не все равно. Все эти годы я была одна, я сворачивала горы одна, все - только ради того, чтобы мы могли выжить.

Одна, - выдохнул Леонардо. – Но, друг мой, разве бы я мог помочь тебе с цифрами? Разве получилось бы у меня продавать вино? Для этого надо выращивать виноград и делать то, что я не понимаю. Единственное, что я умею – это лечить, и мой единственный способ заработать денег – это лечить. – Он помолчал. – Я знаю, что не оправдал твое доверие, мне далеко до того человека, который подошел бы тебе, хоть мне и казалось когда-то по глупости, что я могу им стать… но годы показали мою неправоту. И твой отец, когда отговаривал меня, был прав. Это ни для кого не секрет, что я не очень-то гожусь тебе в мужья, Мария Инесса.

Ты так говоришь, будто… будто собираешься оставить нас? – Мария Инесса прижала руку к груди, словно зачастившее сердце могло вырваться наружу.

Друг мой, ну что за глупые мысли тебе приходят в голову? – в голосе Леонардо слышался испуг, и Мария Инесса выдохнула. – Ну куда я от вас денусь? Тебя нужно подлечить, у Ромулу вот с Ритой неладно, Эдоардо болеет часто. Полина Инесса что-то совсем у нас загрустила…

Посиди со мной.

Из-за полога послышался вздох. Леонардо вернулся и взял руки Марии Инессы в свои:

Ну что ты, дружочек. Все образуется. Дети вырастут. Они все в тебя, а значит, в них есть сила. Посмотри, какая у нас Эухения, на Максима посмотри. Он-то уж непременно станет великим политиком. И нам больше не нужно бороться с нуждой. Может быть, когда-нибудь даже и Севера восстановят. Все куда проще, чем было полгода назад.

Проще? Разве вообще может быть проще? Теперь придется заниматься поместьем… А это еще больше дел.

Помощника наймешь. И не одного. И обязательно секретаря. Это я тебе прописываю как целитель. Пригласишь еще какого-нибудь винодела, чтобы все было по науке.

Мы не можем даже границы укрепить, какой виноград, - устало сказала Мария Инесса. – И возвращение Темного Лорда не за горами. И…

Да, дружок?

Есть еще одна проблема.

Она вдруг начала рассказывать Леонардо про Снейпа. Начала и не могла остановиться, пока не выговорила все.

И Грегори говорит, чтобы я оставила это в покое, как будто можно действительно оставить такое в покое, как будто можно действительно забыть и простить. Я не верю, что он смог забыть все это. Этот человек пытал его, насиловал его… - волнуясь, объясняла она.

Только? – неожиданно перебил ее Леонардо.

Только что?

Дело только в Грегори и Фелиппе? Видишь ли, Мари, я читал записи процесса над неким Антонином Долоховым. И некоторыми его товарищами.

Мария Инесса похолодела.

Как?.. Как они попали к тебе?

Ну, я же целитель, и некоторые мои пациенты - высокопоставленные люди в самых разных странах, мне нетрудно достать все, что понадобится.

И зачем… тебе это понадобилось?

Леонардо отвел взгляд.

Мария Инесса выдернула руку из руки мужа:

Зачем. Тебе. Это. Понадобилось?

Не кричи, милый друг, - вздохнул Леонардо. – Ты же знаешь, я не любитель лезть в чужие дела, но ты так часто бормотала «Тони» во сне, что мне поневоле уже стало казаться, что я женат и на нем тоже.

О боже!

Конечно, она никогда не скрывала той помолвки, и предполагала, что эта история может выплыть, но сейчас была к этому совершенно не готова.

Ну, полно волноваться, дружок, с кем не бывает, у всех свои секреты. Вот выпей.

Леонардо призвал фиал с зельем, и в воздухе запахло ненавистным пустырником.

И… что ты узнал? – поднеся фиал к губам, но медля, спросила Мария Инесса.

Я уже не очень хорошо помню, друг мой. Ты, правда, хочешь, чтобы я тебе рассказывал?

Леонардо смотрел на нее, и в его взгляде было столько нежности и заботы, столько доброты, сожаления и любви, что это потрясло ее.

О боже мой, - сказала она.– Ты ведь всегда это знал. Дело ведь было не в Джейн и не в других, правда? Не в том, какой ты. – Слезы потекли по ее щекам. Она бросила фиал и пыталась закрыть рот рукой, но слова рвались, им нужно было прорваться, и потому ничего не вышло. – Дело было во мне и в Тони. Потому что ты знал, что всегда был только Тони, только он один.

Эухения читала финансовый отчет за столом в кабинете Хуана Антонио, когда пришел Гжегож. Он был слегка растрепан и напряжен, но на его лице сияла улыбка.

Уже второй час, - сказал он, проводя кончиками пальцев по двери.

Я помню, - улыбнулась Эухения, - просто после объяснений Мартины я, кажется, впервые начала что-то в этом понимать, и не хочу упустить этот момент. Так что, пожалуй, еще посижу, тем более, что я теперь могу вставать, когда хочу. Знаешь, мне никогда не удавалось жить в каком-то режиме. Наверное, поэтому мне нравилась профессия зельевара. С одной стороны все точно и ошибок допустить нельзя, с другой стороны это совсем другой ритм. Можно варить зелье сутки, а потом отсыпаться полдня.

Это потому что ты не работаешь зельеваром при больнице, - засмеялся Гжегож. – Там бы тебе никогда не удалось отоспаться.

Больницы меня не привлекают, - согласилась Эухения. – Даже папина.