Он остыл!

Он, конечно, рассчитывает, что я верну ему палочку, но мне нравится моя маленькая месть. Подогреваю чай сам.

Поттер – как открытая книга. Впрочем, досада быстро исчезает, уступив место сосредоточенности.

Друзья так не общаются, - уверенно говорит он. И снова смотрит на меня, ожидая реакции. Он что, до сих пор наивно полагает, что по моему лицу возможно что-то прочесть?

Вы, Поттер, конечно, лучше всех осведомлены, как именно общаются друзья. Позвольте-ка вспомнить, были ли у вас какие-нибудь друзья до Уизли?

Он предсказуемо взрывается:

Ублюдок!

Двадцать баллов с Гриффиндора, Поттер, за попытку оскорбить преподавателя. Двадцать баллов за рассуждения о личной жизни преподавателя и директора. Будете распространяться и дальше на подобные темы, у вашего факультета не останется баллов вообще. И да, вы всегда можете пожаловаться на меня директору.

Молчит. Прячет лицо за чашкой. Потом вдруг выдает:

Что ему нужно? Блэку – понятно. Месть. А этому-то что? Не это же в самом деле. И почему Забини?

Почему Забини? Потому же, что и вы, Поттер. Потому что в школе только он мог противостоять вам при ваших выбросах и любому, кто пришел бы вам на помощь.

А я? Почему я? – он вздрагивает.

Да уж, привлекательной его тощую задницу вряд ли назовешь. Да и следит он за собой не больше, чем все подростки. К тому же от него вечно разит потом после квиддичных тренировок. Минерва обращать внимание на подобные вещи, похоже, считает ниже своего достоинства. Это на моем факультете старшие читают младшим лекции о гигиене и объясняют элементарные правила этикета. Ни один слизеринец не придет к столу после тренировки и с невымытыми руками…

Потому что власть, Поттер. Кто владеет силой, тот владеет всем.

Это из-за моей стихийной силы? – тупо переспрашивает он. – Но при чем тут?..

Объясняю, как создаются связи.

То есть он может подчинить любого? Даже Рона?

Теоретически да.

А вас?

Едва удерживаюсь от того, чтобы вздрогнуть.

А дире… - до него доходит. Все-таки до него доходит.

Я встаю, дохожу до камина, кладу ладони на теплый камень. Я действительно чувствую себя последним ублюдком. Мне представляется, как Поттер представляет Альбуса…

И что с этим делать? – голос упавший и хриплый.

Есть способы.

Мы молчим. Поттер возится на диване с такой интенсивностью, будто у него шило в заднице, но не встает. Я внезапно думаю о том, насколько кстати этот разговор. Я всеми силами хотел бы исключить участие Люциуса в ритуале. Поттер боготворит директора. И ему гораздо легче стереть память, если убедить его, что все это на благо. Если все пройдет нормально – я стараюсь не думать о том, что будет, если Альбус откажется платить, - Альбус сам же его и убедит. Ну, в крайнем случае есть Мемория Верса. Главное – уберечь Поттера сейчас.

А… почему я? Почему не Забини? Он же сильнее.

Он не победитель Темного Лорда.

Поттер сглатывает.

Вы все как сговорились! Почему все время я?! – обреченно говорит он.

Я бы тоже хотел это знать.

Когда он приходит?

В любое время.

Нужно забрать карту у Люпина, так?

Нет. Я сам ее заберу.

Он вам не отдаст.

Отдаст, - не отказываю себе в удовольствии ухмыльнуться. Разумеется, я не могу его отравить, но делать кое-какие другие вещи мне никто не запрещал.

Мне проще, - неожиданно говорит Поттер.

Ну да, мантия-невидимка. Против того факта, что оборотни чуют кого угодно и где угодно…

Нет.

Тогда вместе.

Разворачиваюсь. Он стоит напротив и смотрит так серьезно, будто собрался вести полки на битву. Кажется, я понимаю, что находит в нем Альбус. Что в его ублюдочном папаше нашли все остальные.

Поттер пошатывается.

Сядьте.

Возвращаюсь в кресло, он вновь забирается на диван; не закрываясь, подтягивает тощие коленки, теребит в пальцах дужку очков. Из дыр правого носка гриффиндорской расцветки – интересно, а трусы они тоже такие носят? – торчат три пальца.

И приведите себя в порядок.

Суетливо одергивается, подкладывая одну ногу под себя, прикрывая рваный носок полой мантии. Ладно, не до этого сейчас.

Карту я заберу у Люпина сам. По поводу Люпина те же инструкции, что и по поводу директора. Вам ясно, Поттер?

Молчит.

Никакого чая с Люпином, вам это ясно?

Да, повелитель.

Не знаю, как мне удается овладеть собой. Ярость перехлестывает мгновенно. Да как он только посмел…

С чего я вообще должен вам верить?! – восклицает Поттер. – Вдруг вы сами и есть этот маг? В туалете тогда все подстроили, чтобы привлечь меня на свою сторону? И в совятне подножку подставили!..

И еще три ведра подобной чуши. Нет, в наличии ума его подозревать не стоило. Однако, я чувствую облегчение, понимая, что «повелитель» - выстрел наугад. О моем прошлом мальчишка не знает ничего.

Все сказали? – спрашиваю я, когда Поттер наконец затыкается. – Двадцать баллов с Гриффиндора за обвинение преподавателя в нападении на вас.

Он краснеет от злости. Не надо было нарываться, маленький идиот.

Когда у меня появятся новости для вас, я оставлю вас после урока. Из башни выходите только с друзьями и, ради Мерлина, друзья – это не Лонгботтом. Хотя бы Грейнджер и Уизли. В туалет – только с Уизли. Вы поняли?

Да.

Сам не знаю, почему я смягчаю тон:

Потерпите до вторника.

Если я узнаю стихию, мне ведь так или иначе придется все рассказать? Правда, желательно сделать это как можно позже. Ладно, вывернусь как-нибудь.

Поттер долго молчит, изучая очки, потом кивает:

Ага.

Не знаю также, что заставляет меня добавить последнее:

А если попадете в беду, просто внутренне зовите меня изо всех сил.

…К себе я возвращаюсь около часа. В комнатах тепло, и я вдруг понимаю, что привык к этому. Так быстро. И все же я предпочел бы обходиться без эльфов. То, что Донки аппарирует всюду, меня тревожит. У них слишком большие уши. Действуют ли на них заглушающие? Вряд ли… И какое совпадение, что Донки – единственный, кого Альбус мог мне выделить!

В ванной меня ждет горячая вода и пена. Забираюсь в нее, закрываю глаза, но палочка на бортике, наготове. Да что там палочка – здесь моя стихия. Здесь я смогу противостоять кому угодно и чему. Как дорого я дал бы за возможность расслабиться, забыть обо всем и знать, что Поттер и Альбус в безопасности. И я, возможно, не заслуживающий этой безопасности, но и я тоже…

Потом, в постели, проверив все сигнальные чары, я несколько минут лежу, глядя в потолок и вспоминаю прощание с щенком. Он скрылся за портретом, и я уже было пошел вниз, как вдруг Поттер меня окликнул. Я повернулся к нему, чтобы высказать все, что думаю о нем, но он перебил меня.

Я больше не испытываю к вам ненависти, - сказал он.

Сейчас умру от счастья, Поттер, - съязвил я.

Я просто хотел, чтобы вы знали. Только это, - он мотнул головой, отгоняя упавшие на лоб вихры, и скрылся в покоях львятника.

Закрываю глаза - и передо мной встает Лили. Когда же это было? Кажется, второй курс… Мы полдня гуляли вокруг Хогвартса, мне никак не хотелось расставаться с ней, и я рискнул проводить ее до гриффиндорской гостиной. Я был уже на пятнадцатой ступеньке, когда она окликнула меня, спустилась ко мне, крепко обхватила руками и выпалила: «Знаешь, тысамыйсамыйлучшийдругнасвете, Сев!». И тут же убежала обратно.

Наверное, так была впечатлена прогулкой. Мы целый час тогда бродили по хогвартскому кладбищу, заброшенному и заросшему – среди травы, мха и переплетений непонятно откуда взявшихся корней на поляне высоко над озером торчало штук двадцать одинаково серых надгробий. Надписи на них большей частью давно стерлись, лишь на трех удалось различить буквы, по которым мы поняли, что здесь лежат преподаватель астрософии, декан Рэйвенкло и смотритель. Мне, признаюсь, хотелось уйти оттуда скорее. Не то чтобы я в детстве боялся кладбищ, просто сочетание хмурого дня, вида на бесконечную озерную долину и могильных холмиков под ногами наводило тоску. На самом ближайшем к обрыву надгробии сидела нахохлившаяся черная ворона. Пока мы бродили по кладбищу, она ни разу не шелохнулась и взлетела только тогда, когда Лили протянула руку погладить ее. Взлетела, резко каркнула и, сделав круг над кладбищем, вернулась на то же надгробие, когда мы пошли по тропинке вниз, к озеру.