Но нашей верившей в Альбуса-бога дурочке не до мыслей о том, что я ей устрою.

Это… это отвратительно. Какая невообразимая мерзость! Он не может, не может быть таким, как… ты… как эти… это немыслимо!

Альбус – та еще шлюха… - горечь от этого не подавит и превосходно сваренный веритассерум. - Но я хочу, чтобы он был только моей шлюхой...

Не смей, - яростно визжит Минерва, бросаясь ко мне. А она долго держалась… Вот и одно из преимуществ сыворотки - удара я почти не чувствую, лишь легкое прикосновение пальцев к щеке. Но для самой Минервы этого достаточно.

О Боже! – говорит она, отступая. – Боже, я… - Минерва растерянно оглядывается куда-то через правое плечо, и на краю моего сознания всплывает мысль, что в той стороне была арка, ведущая в кабинет.

Переместив меня заклинанием на другую сторону комнаты, Минерва опускается на диван. Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем я дожидаюсь следующего вопроса. В новом положении отчего-то трудно поднимать голову, а, может, Минерва просто зафиксировала ее заклинанием - так же, как раньше насильно открывала мне рот. Как бы то ни было, какое-то время я вижу только ее белые руки, сухие тонкие пальцы, прижимающие волшебную палочку к коленям, покрытым шотландским пледом.

Потом и эта картинка ускользает, и я проваливаюсь в черноту, из которой меня выдергивают резкий Эннервейт и очередное задание.

Зачем любовник Альбуса поил меня Сонной одурью? – голос у Минервы усталый и на этот раз лишенный какой бы то ни было окраски.

На меня снова накатывает равнодушие. Разве есть какой-нибудь смысл бороться? Разве есть хоть в чем-нибудь какой-нибудь смысл? За час я выкладываю ей все. Про дружка Альбуса, Поттера, Забини, Анабеллу, Ричарда, Фелиппе. А потом, без всякого вопроса, снова сворачиваю на Альбуса и в деталях рассказываю про то, как терся об него сегодня утром и кончил, положив голову ему на плечо. И про то, как мечтаю, чтобы он вставил мне три раза подряд. Или даже четыре. И про то, как чувствую себя, когда сажусь на письменный стол в его кабинете, ощущая под собой холодное стекло, и с бьющимся со страшной частотой сердцем развожу ноги, а Альбус смотрит на меня своим затуманенным взглядом.

Минерва ни разу не пытается меня прервать. Даже когда я перевожу тему и методично выдаю ей все, что думаю о ней. Одна из ее рук, кажется, чуть вздрагивает, крепче сжимая палочку. Потом еще плед сползает на пол – вот и все, что происходит за последние полчаса.

Для начала я высказываю ей все детские обиды за то, что она все, что угодно, позволяла делать Поттеру и Блэку. За то, что была согласна с обучением в школе Люпина, который чуть не убил меня, и как заместитель согласна с его пребыванием в школе на посту преподавателя сейчас. Потом говорю, что она ни разу не наказала по справедливости ни одного своего чертового гриффиндорца, и что декан из нее никакой, и она никогда не замечает, что творится у нее под носом. И какого тролля именно я должен спасать ее ненаглядного Поттера, или по ночам отлавливать ее бесконечных-сменяющих-друг-друга версий Уизли, или девиц, которых трахают выпускники всех остальных факультетов? И что преподаватель из нее тоже посредственный, потому что, может, она сама и гений в трансфигурации, но учебный процесс у нее построен отвратительнейшим образом, на повторении механических действий и зубрежке, и на приличном уровне трансфигурацию из ее выпускников понимают лишь единицы. И что если бы стандарты СОВ и ЖАБА по трансфигурации, застрявшие на уровне семнадцатого века, были пересмотрены, ее бы не удержала в Хогвартсе даже ее пресловутая дружба с Альбусом.

Наверное, я бы добавил еще что-то, но внезапное прекращение действия сыворотки приводит меня в себя. Комната мгновенно расширяется, в обстановку возвращаются краски, а бьющий в глаза свет лампы, которая стоит на сдвинутом к камину столике, становится нестерпимым. Зажмуриваюсь и начинаю лихорадочно соображать, что делать, как убедить Минерву не ходить к Альбусу. Однако, фортуна сегодня, кажется, окончательно не на моей стороне.

Внезапно я ощущаю себя свободным, а свет перестает быть столь назойливым. Груды белых лент валяются на роскошном ковре вокруг меня, а Минерва поднимается с дивана и в одно движение оказывается около камина.

– Я должна кое-что проверить, - не глядя на меня, говорит она. И исчезает в зеленом вихре прежде, чем я успеваю крикнуть хоть слово.

Голова кружится, ноги подкашиваются, и путешествовать в таком состоянии по каминам – бред сумасшедшего. Доплетаюсь до дивана и опускаюсь на него, пытаясь перебороть тошноту. Нестерпимо хочется пить, и я оглядываюсь в поисках палочки.

Кашель, неожиданно раздающийся со стороны арки, заставляет меня дернуться. Портрет! Не могу удержать стона, когда понимаю, что у спектакля были еще и другие зрители. Мало мне Альбуса, который вот-вот узнает все, что мне известно, узнает, что я играю против него… Даже если Минерва сама не расскажет, пытаясь просто прощупать почву, никто не помешает ему залезть ей в голову. Но портреты – Мерлин! – портреты – теперь каждый сопляк в школе будет знать, что Альбус меня… Задыхаясь от горечи, я не сразу понимаю, когда вежливый голос перебивает мои мысли.

Вода и палочка на столе в кабинете, сэр…

Что-о?

С портрета в арочном проеме на меня смотрит мужчина средних лет, одежда - явно маггловская, воротники такого покроя в магическом мире никогда не носили. В светлых глазах нет осуждения, скорее – понимание и участие. В памяти оживает другой такой взгляд – Розмари, останавливающая меня на улице, расспрашивающая, почему я перестал заходить к ним. Стискиваю зубы и отворачиваюсь. Воспоминаниям сейчас не время. Надо взять себя в руки и придумать, что делать теперь. Придумать, как выкручиваться, когда все рухнуло. Оглядываю комнату в поисках других портретов - наверное, все в кабинете. Ближайшая задача – встать и идти за палочкой. В голове роятся самые дикие идеи: например, взять Минерву по возвращении в заложницы, заставить Альбуса стереть память всем портретам. Наверняка, он сможет это сделать, замок ведь подчиняется директору, а картины, висящие здесь, становятся частью магии Хогвартса.

Вдруг до меня доходит, что маггл продолжает разговор.

Что вы сказали?

Вы облизали губы, и я подумал, что вы хотите пить, сэр.

Понятно. Есть здесь другие портреты?

Исключительно те, что вы называете маггловскими, сэр. К несчастью, дети Малкольма не унаследовали его способностей, пошли в меня, и оба очень рано покинули нас. А Изабелл не пожелала оставить Минни своего портрета.

Под его размеренную речь я, с трудом волоча ноги и хватаясь за все, что попадается под руки, добираюсь до входа в кабинет.

Минни?

Мы так называли в семье Минерву. Имя Минерва, знаете ли, не слишком подходит дочери священника. Да, я не представился - Роберт Макгонагалл к вашим услугам.

Ее отец, вот оно что!.. Пытаюсь поймать какую-то мысль, но слабость столь сильна, что все, на что меня хватает – рухнуть на стул и вцепиться в какую-то книгу. Перед глазами темно, как в пещере горного тролля, и, судя по всему, мне придется искать палочку на ощупь.

Она на другом столе, сэр, лежит на книге записи в Хогвартс, вода – в кувшине в пяти дюймах от вашей руки справа.

Даже не знаю, чего больше хочется от его вежливости – испепелить его, дико захохотать или самому пойти утопиться. Хорошо, что хоть головная боль притупилась. Нахожу палочку и сжимаю, стискиваю, ощущая привычную теплоту. Когда она в руке, кажется, что кошмар почти закончился. Нет, о том, что… эти два часа вспоминать нельзя. Просто нельзя.

Наколдовываю стакан с водой и жадно пью, неловко удерживая его ослабевшей рукой. Как же поведет себя Альбус? Если бы я только мог хоть немного предсказать его поведение, но за столько лет рядом с ним я изучил его лишь в мелочах, не более. Он ставил меня в тупик уже бесчисленное количество раз… Предсказуемо только его отношение к Гриффиндору… Этим заранее выдано отпущение всех грехов. Что будет теперь? Волна отчаяния нахлынывает, захлестывает с головой, я улетаю куда-то в темный, вязкий омут, ноги в болоте, не выбраться, никогда не выбраться, я – скелет. И вдруг бормочущий негромкий голос рывком выдергивает назад…