Решения?

Согласно этой системе, каждый человек болеет потому, что он принял подсознательное решение болеть. Любая болезнь несет человеку перемены по сравнению с его состоянием до болезни, и в этом новом состоянии кроется некая выгода, которую мне, как целителю, необходимо разгадать. И эта система, поверьте, объясняет все необъяснимые диагнозы. Например, такие, как ваш. Ваши разорванные, как я предполагаю, во время полета на драконе, нервы уже срослись, у вас не было перелома позвоночника. Вы просто не можете встать и пойти.

Постойте. Вы хотите сказать, что мне выгодно болеть?!! Да я в жизни не слышала большего бреда! – воскликнула Эухения.

Что ж, в таком случае вам придется слушать его очень внимательно.

Вы… вы… невыносимы!

Бог мой… возвращаю комплимент!

В который раз за вечер воцарилась тишина. Эухения переместилась поближе к стене и оперлась на нее, забыв, что ее уже не закрывает гобелен. Господи, за что ей все это? А может, и в самом деле за убийство на ферме?

Бред-бред-бред, - прошептала она, прикрывая глаза.

Этот бред, - усмехнулся Ковальский, - позволил мне вылечить сорок человек, считавшихся неизлечимыми больными. Восемь из них поднялись на ноги, притом, что у четверых из них была тетраплегия, то есть полный паралич всего тела.

Он вдруг поднялся на ноги, буквально подскочив вверх распрямившейся пружинкой. Сдернул плащ с книг и, перекинув его через руку, отвесил Эухении шутовской поклон.

Вижу лишь две альтернативы, сеньорита Вильярдо. И не вижу ни одной причины, по которой я должен вас уговаривать принять мою помощь. Так что, либо вы соглашаетесь со мной работать, либо я ухожу.

Опять шантаж. А вы не выбираете средств!

Нет. Я просто наивно полагал, что вам это нужнее, чем мне, - Ковальский еще раз поклонился и направился к двери. – Я уж точно не нахожу радости в том, чтобы возиться с избалованной испорченной девчонкой!

Скатертью дорога! – огрызнулась Эухения. – Как будто вы и в самом деле могли что-то сделать! Да вы специально устроили весь этот балаган только для того, чтобы иметь возможность спокойно уйти и не расписываться в собственном бессилии.

Вот теперь она его точно достала. Ковальский вернулся в комнату, с шумом захлопнул дверь и с искаженным злостью лицом широкими шагами подошел к кровати.

Ах вот значит как?! Ну уж нет! Теперь вы от меня так просто не отделаетесь! Теперь вам придется терпеть меня только для того, чтобы я ткнул вас носом в ваши собственные невежество и неблагодарность! И я это сделаю, чего бы мне это ни стоило!

Несколько секунд они пялились друг на друга в совершенном остервенении, взъерошенный Ковальский и она, готовая убить его одним взглядом, но что случилось потом, как это случилось, кто первый из них понял вдруг всю нелепость ситуации и засмеялся, так и осталось неизвестным. Эухения съехала на кровать, и, взвыв от хохота, упала лицом в подушки. Ковальский с размаху сел на пол, запрокинул голову и минут пять постанывал от смеха, время от времени ударяя ладонью по ковру и утирая выступившие на глазах слезы.

Когда ей наконец удалось прийти в норму, Эухения вновь устроилась поудобнее, старательно подыскивая подходящую тему для разговора. Ковальский выглядел потрепанным, но веселым, напряжение между ними, несомненно, спало, однако ей вовсе не хотелось говорить сейчас о лечении. Она опасалась, что это снова приведет к конфликту.

Но выход из положения нашелся сам собой. Пока Эухения думала, Ковальский неожиданно принюхался.

Что это?!! – воскликнул он, мгновенно выхватывая палочку. И, прежде чем Эухения успела сообразить, о чем он, и, соответственно, что-либо сделать, у него в руках оказался поднос с пробами.

Нет, этот человек точно был дан ей в наказание, не иначе. С чего бы еще в его присутствии она так часто покрывала себя позором?

Однако тот, к удивлению Эухении, своим открытием не воспользовался.

Пробовали еду на яды? – спросил он спокойно и понимающе посмотрел ей в глаза.

Не зная, что ответить, Эухения промолчала.

Но реакции нет… - Ковальский задумался. – Какие группы ядов вы пытались выявить?

Змеиные, минеральные, растительные, животные, яды спор, составные…

На основе драконьих ингредиентов?

Нет. У меня нет определителей на яды из драконьих ингредиентов и яды, полученные из неядовитых веществ посредством колдовства.

Ковальский аккуратно поставил поднос на пол и кивнул. Потом порылся в кармане пиджака и вытащил оттуда фиал, посветил на него палочкой, встряхнул, и протянул в сторону Эухении, позволяя ей разглядеть желтоватую мутную жидкость с белесыми хлопьями взбаламученного осадка. Отвинтив скрипучую крышку, он капнул жидкостью на ближайшие рисинки, и через несколько секунд половина подноса покрылась пеной.

Что это? – воскликнула Эухения, вытягивая шею, чтобы рассмотреть реакцию. – Что это значит?

Ничего, - ответил он, опуская поднос и складывая руки на коленях. – Это значит, что, по крайней мере, ни одного известного яда в вашей еде нет.

Эухения постаралась не выдать удивления.

Что вы использовали? – спросила она максимально незаинтересованно.

Универсальный определитель, - видимо, без труда разгадав ее, поддразнивающее отозвался Ковальский. Но тут же сменил тон и пояснил. – Нет ничего удивительного в том, что Вы не знаете о нем, поскольку это единственный образец. Он был сделан на основе, созданной с помощью философского камня. Этот фиал мне подарил мой друг Давид Линье, немецкий алхимик, ученик Николаса Фламеля, в благодарность за излечение его от драконьей оспы. Как вам, должно быть, известно, философский камень был уничтожен, так что воспроизвести подобную рецептуру еще раз вряд ли удастся.

И вдруг протянул фиал ей:

Дарю.

Эухения заморгала: не привиделось ли? Ценность фиала была немыслимой. С чего бы этому-то задабривать?

Берите, - улыбнулся Ковальский. – Вам это действительно нужнее. И прошу Вас, называйте меня Гжегожем.

Эухения, - сказала она просто, все еще оправляясь от удивления. – Спасибо.

Он кивнул.

– Однако учитывайте, что он определяет только яды. И не определяет других зелий, действие которых так или иначе близко к ядам. Например, не покажет наличие любых лекарственных средств, хотя есть те, которые могут стать смертельными именно для вас, или, - он посмотрел на Эухению в упор, - приворотов на крови…

Привороты на крови? Вы имеете в виду драконью кровь?

Нет, что вы, - Гжегож встал. – Обыкновенную кровь волшебника. О них говорится в книге «Неснимаемые приворотные чары». Мне ее подарил в свое время Давид. Хотите почитать?

На следующее утро Эухения, расположившись в кресле напротив кровати, листала засаленные страницы старенького тома, вчитываясь в короткую главку, посвященную неопределимым приворотным зельям. «Мой драгоценный соавтор Отомар Ксавье предпочел отнести эти привороты к неснимаемым на основании того, что для изготовления отворота нужна кровь приворожившего, отданная не по принуждению, а добровольно. Это исключает всяческое давление или шантаж, угрозу тюремного заключения и даже уговоры». Перевернув очередную страницу, Эухения увидела, что на ней, под окончанием этой, последней главы, кто-то сделал приписку мелким, чрезвычайно запутанным почерком. Ей пришлось призвать с полки лупу для того, чтобы через полчаса усердных стараний кое-как разобрать презрительные слова: «Дорогой мой Альбус, я бы уважал авторов сего опуса, господ Делона и Ксавье, если бы они дали себе труда хотя бы проверить то, что предлагают своим читателям, а не коллекционировать бесполезные слухи. Любому магу, имеющему мало-мальский опыт в зельеварении, известно, что привороты, в которых используется кровь, срабатывают только в том случае, если приворот происходит между родственниками. На твоем месте я бы выбросил сей шедевр и забыл бы его, как страшный сон. Твой Николас».