Он, кажется, думает так же, потому что, задыхаясь, перехватывает мою руку.

Нет! – говорит он с таким отчаянием в глазах, как будто я в этот момент могу отказать ему. – Хочу сразу тебя!

Наношу смазку на член и вхожу. Точнее, пытаюсь. Теснота такая, что, кажется, смерть пока не отменяется. Колени дрожат, и я, наверно, упал бы, если бы Фелиппе не обхватил меня ногами. В коридоре почти темно, свет падает откуда-то сверху, и я не вижу его лица. Нахожу на ощупь губами. Боже, так… так сладко! Он подается навстречу, и я притискиваю, насаживаю его на себя, и уже не сдерживаю стонов, слушая его крики…

Кофе, который он варит, действительно хорош. Как раз такой крепости, какой нужно, и он долго ворчит, когда я порчу его сахаром и молоком. Я не слишком люблю сладкое, но и не мазохист. Мне вполне хватает горечи сердечных зелий, которые я с тех пор, как вляпался в ловушку в доме Горбина, вынужден принимать каждое утро.

Одетые только в брюки и рубашки, мы сидим в гостиной: Фелиппе - полулежа на диване, я - в кресле напротив, и медленно приходим в себя. Призвав какую-то вазу со всякой мелочью и порывшись в ней, он протягивает мне широкую малиновую резинку.

– Сделаем тебе хвост.

Терпеть не могу, когда кто-то пытается менять мою внешность. Собираюсь, было, возмутиться, но слова замирают в горле, когда он наклоняется и нежно прикасается к моим волосам, собирая их, трогая пальцами шею. Каждое его прикосновение отдается во всем теле пронзительным теплом. Мне хочется еще. Я знаю, чувствую, что ему тоже хочется, но он еще слишком слаб, страшно навредить ему. Приходится соглашаться на то, чтобы он дотрагивался до меня.

Может быть, поэтому, когда он говорит о том, что в следующий раз я должен взять с собой Ричарда, по сердцу словно кто-то скребет когтистой лапой. И вроде не очень острые когти, но… Вот и разница между ним и Альбусом (наверное, я везде обречен находить ее, вернее, сам себя обрек), – Альбус верит мне. И я знаю, что он действительно верит, а не просто так говорит. Иначе он бы просто не доверил мне себя. При воспоминании об Альбусе тварь не просто начинает скрести, а уже выколупывает целые кусочки. Поскорее меняю тему.

Я прочитал описание ритуала, - говорю. – Даже если состав зелий окажется выполнимым, шансы найти магов всех стихий минимальны. Я знаю человека, проявляющего воздух, возможно, смогу уговорить человека, проявляющего, как я подозреваю, огонь, сам я проявляю воду, но земля? Где взять землю?

Он улыбается:

– Разве ты не знаешь ни одного метаморфа?

Метаморфы проявляют землю?!

Уже теплее. Усмехаюсь, вспоминая ту неуклюжую девчонку-метаморфа, которая была влюблена в меня. С другой стороны, просить ее участвовать в таком ритуале?

Не парься, - говорит Фелиппе, залезая рукой под мой расстегнутый рукав рубашки. От его поглаживаний мурашки волнами разбегаются по груди, по животу. – Я проявляю землю, очень сильно проявляю, - говорит он, и, заглядывая мне в глаза, целует. Потом его рука отправляется в мои брюки, и следующие полчаса я уже не думаю ни о чем.

Вернуться в нормальное состояние на этот раз мне удается не скоро.

Как узнать, какую стихию проявляет тот человек? А если он вообще ее не проявляет? – спрашиваю я, когда мы, приведя себя в порядок, заправляемся второй порцией кофе.

Все мы проявляем стихию в детстве, - говорит Фелиппе, придвигаясь поближе, так, чтобы касаться своими коленями моих.

Но в детстве мы все проявляем разные. Я помню, что один раз проявил огонь… - Ага, обжег отца, когда он пытался меня выпороть. И, хотя мама была счастлива, это разозлило его так, что в тот момент я был согласен вообще никогда никакие магические способности не проявлять. - А в другой раз землю. - Сопротивлялся каким-то пацанам, которым понравилась идея попинать меня, и вдруг под ними асфальт треснул и стал проваливаться. – Сейчас я проявляю воду. У меня была подруга, которая в детстве летала и заставляла цветы распускаться: это воздух и земля, как я понимаю. Взрослой она стала очень сильной волшебницей, но стихийную магию не проявляла совершенно.

Я вдруг задумываюсь. То, что Лили дала защиту сыну – может, это и была стихийная магия? Даже сейчас, спустя столькие годы, думать о ее гибели практически непереносимо. Был ли тот сон правдой? Действительно ли я попал куда-то, откуда мог и уйти туда, где была Лили, и вернуться обратно? Впрочем, все это бред, мои околосмертные галлюцинации.

Сев, - Фелиппе кладет руку мне на плечо.

Я поднимаю голову.

У тебя такое лицо… - он встает и обвивает меня уже двумя руками, вжимая носом в свой живот. Через тонкую ткань рубашки вдыхаю его запах. Он гладит меня по голове, снимает резинку, распускает волосы, зарывается в них пальцами, перебирает. И это так хорошо. Мерлин, так хорошо… Альбус тоже делал так иногда…

Если человек не проявляет стихию во взрослом возрасте, может ли его стихийной взрослой магией считаться то, что было в детстве? Хотя, в данном случае, узнать то, что было в его детстве – это все равно, что узнать то, что происходит с ним сейчас. Одинаково невозможно.

Провести четыре разных ритуала? – спрашивает он.

Бред! В зельях для ритуалов со стихийной магией используются такие редкие ингредиенты, что если мы и на один ритуал все быстро достанем, это уже будет подарком судьбы. Кроме того, они, как правило, настаиваются месяцами. Неужели никто никогда не писал книги о том, как распознать проявления стихийной магии?

Ну, это все равно, как если бы кто-то написал учебник, как управлять всеми четырьмя стихиями! Маги, проявляющие стихию, рождаются слишком редко.

Ну, если подумать, не так уж и редко, – усмехаюсь я. – Я знаю как минимум двоих только у себя в школе. А с тобой - еще семерых или восьмерых.

Есть легенда, что существует монастырь, где учат управлять стихийной магией. Где-то в горах, но где он, никто не знает, - улыбается Фелиппе во все тридцать два зуба.

А страна?

Говорят, что в Швейцарии.

– Хм, швейцарцы помешаны на своем благополучии, там магов раз-два и обчелся, им там неинтересно жить.

Стихийная магия считается светлой, - возражает Фелиппе. – Я бы не удивился. Есть же легенда о хранителях мира. Может, это они и есть.

Что еще за хранители мира? – наклонившись к нему, я играю с его пупком, быстро-быстро прикасаюсь к нему языком, Фелиппе хрипло вскрикивает и натягивает рубашку, отпихивая меня.

Сажусь на диван рядом с ним, поджимая под себя босые ноги. Как в детстве, с Лили. Да я и чувствую себя как в детстве. Как будто мне не тридцать четыре, а четырнадцать, и все еще впереди, и все позволено. Да, все…

Он ложится, закладывая руки под голову, упирая крупные ступни мне в коленку:

– Говорят, это сильные маги, которые живут от трехсот лет, а некоторые даже несколько тысяч. Их обязанность – следить не за одним миром, а за несколькими одновременно.

Что значит «за несколькими»?

Не перебивай меня, потом объясню! И вот они следят за тем, чтобы ничьи действия не разрушили какой-нибудь мир. Говорят, что есть маги, которые самим своим присутствием обеспечивают миру равновесие, и неважно, на чьей они стороне, темных или светлых сил. И если такой маг погибнет до срока, то всему миру угрожает разрушение, пусть даже через двести или триста лет. И тогда хранители отматывают время назад и позволяют этому магу прожить жизнь заново, оберегая его…

Не нахожу здесь логики. Почему, в таком случае, они его с самого начала не оберегали?

Сев! – восклицает он недовольно. – Я же тебе сказал: «Не перебивай!» Потому что вычислить мага, который поддерживает мировое равновесие, не так-то легко. Они же кажутся совсем обычными. Хранителей мало, и у них много обязанностей.

Ага, - хмыкаю я, - куда проще время отмотать назад!

Если бы кто-то дослушал меня до конца, то он бы услышал, что в этой легенде говорится, что времени вообще нет.