Поворот, уже третий по счету, – похоже, галерея опоясывает немалое здание. В Старом Арсенале лишь одна глухая стена, а здесь по-прежнему ни дверей, ни окон, только светильники с потолка свисают. Сапоги стучат по черно-белым мозаикам, если поблизости кто-то есть, он уже услышал или вот-вот услышит, и пусть его. Идем дальше, к чему-то затянутому холстом; из-под серой тряпки выглядывает нечто вроде корня, щупальца или змеиного хвоста. Победитель Дракона, скорее всего. Хвост поверженного чудища, как мог, мстил художникам и скульпторам, не влезая в щиты и гербовые медальоны. Проще всего было его подвернуть, но преемники Франциска, профукав главное, цеплялись за ерунду, а марагонец поместил на герб прямохвостого дракона, к тому же здоровенного. Победитель был куда меньше.

Первый Оллар исходил из того, что затоптать ящерицу дело нехитрое, а законы геральдики для короля были не важнее других им отброшенных правил. Не отучи эсператисты к тому времени художников рисовать, герб нового Талига вышел бы просто замечательным, а так королевство осталось со словно бы намалеванными малолеткой человечком и длиннющим вараном. Чтобы обозвать его лягушкой, нужно было родиться дриксом.

Лебедю услышать про себя «гусь» наверняка обидно, но обругать его курицей может только осел. Надо будет подкинуть матери историю про осла, собравшегося кого-то оскорбить, кого именно, пусть выбирает сама, ослов вокруг хватает, ослиной ярости тем паче… Почему-то вспомнилась Фрида, и маршал еще прибавил шагу, стараясь не замечать заполонивших стены картин, но яркие краски били по глазам. Когда до занавешенного герба осталось всего ничего, Лионель понял, что был несправедлив к мазилам пока еще прошлого Круга. Бездарность и безграмотность, если мастер изображает мерзости, сродни отсутствию зубов у ядовитой твари: и хочет отравить, а не выходит, разве кто сдуру облизнет.

Галерея словно в насмешку предъявила похабный натюрморт и кончилась: занавешенное нечто оказалось ближе, чем думалось минуту назад, и предвещало сюрприз, а именно поворот. В коротеньком отнорке за углом красовался забравшийся в ельник Фридрих. Покойный принц в отороченном мехом плаще и большой круглой шапке, из-под которой выбивались потемневшие кудри, сидел на пне, печально созерцая падающий снег. Он сторожил тупик.

– Вы изменились, – сказал Лионель дриксу и тем, кто мог слышать. Странные картины, галерея без дверей, в которую он как-то угодил, полное отсутствие удивления и страха указывали на бред или сон. Правда, умение удивляться, не верить и помнить отбирают еще и выходцы… На всякий случай Савиньяк позвал по имени тех, с кем уже имел дело.

– Капитан Зоя Гастаки, капитан Арамона, вы здесь?

Молчание, а кудлатую Гизеллу упокоили окончательно – в этом не сомневались ни Уилер, ни сам Лионель. На всякий случай маршал по очереди тронул стену, пол и картину – пальцы ощутили прохладную штукатурку, камень и холст, пройти сквозь которые возможным не представлялось, и уж тем более не получалось влезть в гости к Неистовому. Полуплачущий Фридрих! Подобное не выдумать, значит, оно пришло извне, некоторым снам это свойственно, Росио снилось и не такое.

Неистовый отвлекал, и Савиньяк пожалел об отсутствии угля или мела. Сперва из лихого унарского желания прималевать его высочеству усы, потом для проверки мелькнувшей догадки. Рисовать, однако, было нечем, и маршал решил заняться хотя бы хвостом. Отвести сухую запыленную ткань труда не составило, в приличном кошмаре за ней бы обнаружился покойник, выходец, закатная тварь, пегая кляча, наконец, но маршала ждала ниша с камином, перед которым валялся разбитый дракон, кажется, гипсовый. Рядом белели куски победителя – туловище, уткнувшаяся в стену одноухая голова, обломок руки, какое-то вовсе непонятное крошево, проткнутое оскаленной конской мордой. Еще одна лошадиная башка словно бы кусала щербатое щупальце… Отделить Зверя Раканов от Победителя Дракона теперь не смог бы даже Коко.

Повелевающий Волнами торопился, и все же он проводил ничтожную до ворот. Коней стало больше, но полковник смотрел не на них.

– Капрал Кроунер, – громко сказал он, подзывая маленького и веселого, – дочь генерала Вейзеля много слышала о вас и о вашей лошади.

– Да, – подтвердила Мэллит, вспоминая нареченного Куртом, Роскошную и то, как они говорили. – Пожалуйста, пересчитайте «гусей» как можно лучше. Мы должны знать, сколько будет нужно пороха, чтобы их хорошенько зажарить.

– Сочтем! – Кроунер улыбался, как улыбаются счастливые. – Мы с Бабочкой всю их подлую дис-по-зи-ци-ю рас-шиф-руем.

– Видите, баронесса, – полковник Придд наклонил голову, – все будет хорошо. Герхард, можете подойти. Надобность в разговоре, который вы должны были завтра провести, отпала.

Обратная дорога показалась короткой, как взятая сном ночь. Герхард, повернув два раза ключ, что-то быстро сказал, из-за двери ему ответили, и лишь после этого звякнула цепь. Так осторожно мог бы открыть кот, но это был названный Августом. Девушка поблагодарила воинов и поднялась наверх, думая пройти к себе, однако в гостиной горели свечи, там лежал Маршал и сидела Селина.

– Он вернется, – сказала подруга, – он должен вернуться.

– Я ходила к первородному Валентину, – сказала правду и солгала Мэллит. – Я отдала звезду, которую мне дал воин Дювье.

– Значит, я опять напутала, – Селина улыбалась, но ее глаза прятались в слезах. – Они оба вернутся.

– Да! – Как могла недостойная забыть долг и добро?! Повелевающий Волнами тоже должен вернуться! Его слова были о Проэмперадоре, но разве он сам не идет туда, где других ждет неудача? Разве подобный капитану Уилеру отдаст смешного, но мудрого разведчика просто так?! – Мэллит поправила скатерть и переставила вазу с ветвями и ягодами.

– Ты расскажешь мне, как увидела Проэмперадора и полковника Придда первый раз?

– А разве я не говорила? – Селина провела пальцем по столу. – Чисто… А во дворце пыль садится даже в дождь.

– Ты говорила, когда и где, – признала гоганни, – но не сказала, что видели твои глаза и чувствовало сердце. Можно прочесть надпись «корица», а можно вдохнуть ее аромат.

– Ее величество любила запах корицы… – вспомнила Селина и замолчала. Если б Мэллит спросили о первородном Робере, ничтожная тоже бы искала слова. – Я их обоих, Монсеньора и Валентина, увидела в Олларии, когда нас взяли во дворец, только ничего толком не поняла. Очень трудно понять, когда вокруг много людей и все ведут себя по этикету. Мама Валентина была в свите ее величества, но к ней никто не приходил, только один раз герцог Придд, то есть старый герцог Придд. Может быть, я напридумывала, только, по-моему, он хотел, чтобы герцогиня уехала, а она отказалась. Тогда еще ничего плохого не случилось, но страшно уже было. Не всем, конечно, но ее величество боялась, потому что вместо Монсеньора королевскую охрану возглавил сын графа Манрика. Он был скверным и глупым человеком, Айрис однажды пришлось дать ему пощечину. Потом старый Манрик заставил короля сделать этого Леонарда маршалом и отправить усмирять Эпинэ.

– Эпинэ? – растерялась Мэллит. – Блистательного Робера?

– Провинцию. Она тоже Эпинэ, хотя восстание в самом деле поднял герцог Робер. Он не хотел, просто так вышло из-за Колиньяров с Манриками, а потом еще и Таракан влез. – Селина замолчала, и Мэллит поняла: подруга вспомнила о глупости недостойной.

– Первородный Альдо принес много бед, – поспешно сказала гоганни. – Мне совсем не жаль его.

– Я тоже думаю, что жалеть о дурных людях неправильно, хотя нас все время этому учат. – Селина не знала про нареченную Габриэлой, но говорила словно бы о ней. – Если скверный человек умрет или хотя бы ногу сломает, он ничего больше не натворит.

– Это так, – жаль, зло не всегда умирает вместе с причинившим его! – Ты говорила о Проэмперадоре Лионеле.

– Монсеньора Лионеля очень быстро отправили на войну, и ее величество сказала, что мы остаемся одни. Это жутко, когда ты один не в лесу и не в Багерлее, а во дворце. Дениза рассказывала, что в старину выходцы уводили целые деревни… Бывало, в такую деревню заезжали живые люди, ложились спать, и тут в дом набивались выходцы. Со мной так и получилось – у ее величества было много дам, они улыбались, говорили приятные вещи, а я боялась. Когда все нехорошее уже случилось, стало лучше, а Монсеньора я снова увидела в горах и растерялась… Я как-то не подумала, что он похож на маску, которую мы с мамой забрали из сокровищницы.