Я могла заморозить их навечно...

— Как тебе удалось снять его, и что произошло? — спросил Гарри.

— Я не помню ничего, только медальон лежал в сугробе поодаль.

— Как это? — перебила Гермиона.

— Не знаю, но когда я попыталась взять его в руки, он отпрыгнул от меня, вторая попытка тоже не удалась.

Сириус вынул крестраж из кармана и протянул его мне. Я в ужасе отпрянула, а вдруг он вновь завладеет мной.

— Может, не стоит? — спросил Гарри, тоже неуверенный в правильности решения.

Я протянула руку к медальону, но когда от моих пальцев до железки оставалось около дюйма, медальон задрожал и выпрыгнул из руки Сириуса, ударившись об лед, затем замер, но потом начал снова дрожать.

— Он боится тебя! — воскликнула Гермиона. — Невероятно!

Что же тут невероятного…

— Но почему? — недоумевал Гарри. — Нам казалось, что… — он запнулся. — Он нашел идеальную партию в лице тебя.

Я лишь пожала плечами. В действительности, всё стерлось из памяти, и как не силилась я что-то вспомнить, воспоминания ускользали, прятались, давая лишь ухватиться за хвост эмоций – неприятных, будоражащих эмоций, пытающихся вывернуть душу наизнанку. Уничтожающая тоска, физическая и душевная боль, и что-то, напоминающее о чувстве порхающих бабочек в животе. Этот темный магический предмет заставил меня ощутить любовь?

Нам пришлось снова сменить место, несмотря на мольбы и слезы Гермионы по поводу возможного возвращения Рона. На этот раз мы разбили лагерь на поляне подле какой-то скалы, Сириус сказал, что когда-то прятался здесь после побега из Азкабана. Что ж, нас осталось только четверо в этой гонке за неизвестным. Быть может, её финиш ждал у черты гибели.

После того события я старалась вспомнить что-то, уцепиться хотя бы за тоненькую ниточку, но, как сказал Гарри, когда дневник Риддла овладел Джинни несколько лет назад, она тоже ничего не помнила. Эта магия затуманивает рассудок, человек не действует по своей воле, и самое страшное было в том, что эта магия именно действует, а значит, я не всесильна.... Но ведь крестраж не управлял мной, я просто шла сквозь чащу леса, словно зомби, а энергия вырывалась бесконтрольными потоками, руша всё на своём пути – не похоже, что медальон управлял мной. Быть может, я боролась изо всех сил? Это больше походило на правду, ведь теперь эта вещица отпрыгивает от меня каждый раз, когда я приближаюсь к ней, она дрожит от страха, словно кролик перед пастью удава. Почему произошло отторжение?

Долгими часами мы обсуждали эту наконец-то новую тему и пришли лишь к тому, что, всё же, холод – последняя стихия, что вырвалась из меня в тот ужасный час – не очень-то этой твари приятна. Никто не решался произнести слово «любовь» вслух, однако, говоря о силе воды, все подразумевали именно это неоднозначное чувство. Крестраж испугался любви? Гарри многое рассказывал о Лорде, о том, что у него никогда не было настоящих друзей, и скорее всего он никогда подобного не испытывал. Что же мне привиделось? Сириус? Но внезапно нахлынуло воспоминание о том странном сне, что приснился однажды, когда медальон висел у меня на груди: подземелья Хогвартса, мужской силуэт, такой знакомый силуэт… Крестраж знал все скрытые чувства. Потянувшись к краю кровати, я извлекла из-под нее джинсы, в кармане которых лежала свернутая фотография Северуса Снейпа. Зачем я храню ее, почему так безудержно хватаюсь за каждую черточку этого лица, боясь забыть? Ведь прошло слишком много времени с нашей последней встречи…

Комок в горле нарастал каждый раз, когда я держала в руках этот замызганный клочок бумаги. Я затолкала вырезку обратно в карман джинсов, как вдруг шторка спальни открылась, и за ней появилось лицо Гарри.

— Ой, прости, я, наверное, должен был постучаться.

— Ничего, я не сплю, — немного нервно сказала я, вдыхая успокаивающий глоток воздуха, Слава Богу, он не видел, чем я тут занимаюсь.

— У нас есть кое-что интересное, — сообщил он.

Я встала с кровати, одела кроссовки Гермионы, что были на размер велики, но это было незаметно, так как я носила их с теплыми носками Гарри. Жаль, что у меня не было с собой собственной одежды. Выйдя к друзьям в так называемую палаточную гостиную, я присела на краешек софы рядом с поманившей меня Гермионой. Она указала на знак в книге Барта Бигля, открытой где-то посередине. Значок в виде треугольного глаза был начертан сверху в углу страницы.

— Это эмблема Гриндевальда, — сказала она. — Этот знак висел на Ксенофилиусе Лавгуде в день свадьбы Билла и Флер.

Я конечно же знала этот знак, Виктор Крам тогда злобно разглагольствовал об отце Полумны, и я лично лицезрела его в Дурмштранге каждый день.

— Кажется, он написан не рукой автора.

И правда, чернила были более новыми, не свежими конечно, но более темными чем остальные, такое впечатление, что знак был обведен..

— В Дурмштранге эта эмблема начертана на одной из его стен, но я никогда не придавала ей значения, тем более, в связи с Гриндевальдом, — задумчиво произнесла я.

— Это очень странно. Если это символ Темной Магии, что он делает в книге детских рассказов? — спросила Гермиона.

— Да, странно, — повторил Гарри. — И Скримджер должен был узнать его. Он был Министром, он должен был быть экспертом в Темной Магии.

— Я знаю ... Быть может, он подумал, что это глаз, как и я. Все остальные истории тоже имеют маленькие картинки над заглавиями, — рассуждала Гермиона.

И снова мы ни к чему не пришли. После некоторой паузы Гарри объявил о желании отправиться в Годрикову Впадину, на что Сириус, вошедший в палатку с косулей в руках, отреагировал не очень радостно.

— Там может быть засада, Гарри, — предупредил крестный. — Они, возможно, ждут, что ты отправишься навестить могилы родителей.

Однако Гермиона поддержала Гарри, так как по очень большой вероятности, по сравнению с остальными предположениями, Дамблдор мог спрятать меч именно там. Проводя параллели, можно было заметить, что и само место было названо в честь Годрика Гриффиндора. Ее доводы заинтересовали всех, что ж, быть может, она права.

— И Батильда Бегшот, написавшая историю магии, там живет. Ну, та, которой Скитер брала интервью, – пояснил Гарри, так как я не сразу вспомнила это имя.

— Дож на свадьбе сказал, что она хоть и выжила из ума, но эта паршивая журналистка все равно переврала все. Хотелось бы услышать лично от нее рассказ о жизни Дамблдора, и она знала моих родителей, — сообщил Гарри, немного понизив голос.

Я охнула.

— А что, если Дамблдор доверил меч на сохранение ей? — чуть ли не вскрикнула я.

— Это вряд ли, — донесся голос Сириуса из кухни, где он разделывал мясо животного.

Он вышел к нам с окровавленным ножом в руках. Я аж дернулась, Сириус был похож на маньяка.

— Сириус! Ты не мог сделать это палочкой? — возмутилась я.

— Мне нравится делать это руками, — невозмутимо сказал он, и как ни в чем не бывало продолжил: — Батильда – чокнутая, вряд ли Дамблдор доверил меч на упование судьбы.

У меня сжались внутренности от его вида.

— Убери нож, — поддержала меня Гермиона, тоже не желающая видеть это зрелище.

Сириус скрылся за парусиной шторой кухни.

— Как он может? — посмотрела я на друзей.

— Н-ну, у каждого свои тараканы, — рассудил Гарри. — Ему нравится охота с маггловскими ружьями, насколько я знаю, и все обряды, связанные с ней.

— Но он охотился при помощи волшебной палочки, — недовольно заметила я.

Гарри лишь пожал плечами.

Разговор о возможности того, что Дамблдор действительно мог совершить столь неординарный поступок, отдав меч в руки Батильды, завершился решением готовиться к поездке в Годрикову впадину. Я видела, как Гарри радовался, желая посетить место, где он родился и провел первый год своей жизни с родителями, месте, где они погибли от руки Волдеморта. Гарри достал рюкзак из бисерной сумочки Гермионы и впервые за долгое время извлек оттуда фотоальбом, подаренный Хагридом. Всматриваясь в каждую фотографию, он надолго ушел в мысли, охваченный светлой тоской.