– Из его окон открывается чудесный вид.

– Почему ты решил построить дом именно здесь?

– Не знаю, но этот дом – мой храм одиночества.

Теперь, уже я не понимала, шутил он или говорил всерьёз. Поэтому

не ответила. Может, «храм одиночества» – это часть его странной

религии.

Он придвинул лестницу и махнул рукой, чтобы я шла за ним. Мне не

захотелось сопротивляться.

Интерьер дома очень удивил меня: старые окна, полы со щелями,

такие же стены. Спасало положение только то, что дом находился

посреди леса. Но было такое ощущение, что создатель этого дома явно

много пил, раз решил построить дом целиком из окон в разноцветных

рамах.

– Так все же, для чего ты его построил?

Он пожал плечами:

– Просто построил и все.

– Без причины?

Я представила, как кто-то из моих друзей решил построить дом

глубоко в лесу. Просто так. Как кто-то из них стоит тут без рубашки, с

конским хвостом на голове... Странная картина. Она не укладывалась у

меня в голове.

Даже дети в мастерской не сделали бы ничего подобного. Бесспорно,

в этом домике есть какая-то своя красота, как в скульптуре из музея. Но

он точно не для жилья.

– И сколько домов на деревьях ты уже построил?

Он хмурится:

– Кажется, это десятый или одиннадцатый, я уже сбился со счёта.

– Где остальные? – почему-то мне представилось, как эти домики

разбросаны по всему лесу, маленькими зданиями, спрятанными от

людей.

– В основном, на Садхане, в главной деревне. Когда становится

теплее, люди могут отдыхать в них, дома служат для них убежищем.

– Неплохо.

– Но этот дом только для меня.

– Но сюда столько идти...

– Зато мне не нужно его ни с кем делить.

Только сейчас я осознала главную проблему. Дело в том, что сейчас я

нахожусь на территории нашей семейной собственности – отсюда видно

«границу собственности» – старый забор, который еще указывает линии

разделения земли.

– Домик находится на нашей собственности, – выпалила я, прежде

чем успела подумать, что снова его обвиняю, будто глупая неадекватная

провинциалка с террористическими корнями. Ружья только не хватает.

Его глаза расширились от удивления.

– Правда?

– Да, посмотри на линию забора вон там, – я показываю на

расшатанные колышки за окном.

Он долго смотрел в указанную сторону:

– Мм... Как думаешь, твои родители будут против?

– Наверно.

Это было вранье года. Мой отец знает всё о границе собственности.

Он не будет против, он будет в ярости. Парень отвернулся и показал на

противоположное окно.

– Я выбрал это дерево, потому что оно очень крепкое, в тот момент я

и не думал, что нарушаю чьи-то границы.

– Может быть, отец и не найдет это место, – прозвучало не очень

убедительно, но, честно говоря, я не уверена, что хочу, чтобы этот

парень опять оказался здесь. Непонятно для чего он все это построил, да

и о нем мы ничего не знаем. Мало ли.

– Мне жаль, я не специально, – он пожал плечами, как будто он тут

не причем.

В эту минуту я задумалась – а не могло ли быть так, что он всё знал с

самого начала и просто не парился об этом?

– Ты планируешь здесь жить или что?

Он опять пожал плечами:

– Из твоих уст это звучит так официально. Я не знаю, честно.

– Ты вложил много сил в постройку этого дома.

Почему-то, он стал меня ужасно раздражать.

– Не переживай, я не хотел устраивать здесь вечеринки. Просто мне

нужно место, которое было бы очень далеко от всех людей.

А теперь странная близость нашего одиночества начинает доходить и

до меня. Я понимаю, что Вольф начинает меня привлекать и

очаровывать, хотя видно, что он не осознаёт этого.

– Мне нужно идти, – выпалила я. – Отец может меня потерять.

Потрясённая тем, что всё это время находилась наедине с парнем,

которого абсолютно не знаю, я отхожу к лестнице.

– Ты расскажешь ему об этом? – слышится голос Вольфа.

– Нет... Вернее, не сейчас.

Потому что папе и так хватает проблем с поиском мамы. Я

попыталась вообразить, где моя мама, что она думает. Но так и не могла

понять причины ее поступка и его значения.

Я не знаю, почему отцу никогда не приходило в голову, что она тоже

волнуется. Наверное, она взвалила на себя слишком много. Оглядываясь

назад, я думаю о её затуманенном взгляде, когда она задумывалась о

студентах, исследованиях. Вспоминаю, как она в этот момент

улыбалась... и понимаю, что мы были слишком невнимательны к ней.

А где она теперь?

Что делает?

Вдруг она не вернется?

Образно говоря, в нашей семье отец – это автомобиль. Мама –

двигатель. Я хочу сказать, что пускай даже формально машина будет

существовать, но ведь без двигателя она работать не будет.

Сейчас я иду на восток, вдоль пологого откоса холма, где все

покрывают опавшие листья и ветви деревьев. Я уже привыкаю к этим

лесам, где так мало следов существования живых существ, только

иногда отпечатки копыт оленей и мелких животных. Дойдя до основания

склона, я увидела, какой здесь мог бы быть глубокий ручей, если бы

прошлая зима не была такой сухой. Сейчас видно только тоненький

поток, едва-едва. Я иду к его основанию по грубой земле, пока не дохожу

до небольшого бассейна ручья. Тут я снимаю ботинки, подворачиваю

джинсы и просто стою.

В тени вода прохладная. Вообще-то, вся эта вода возникла из-за

таяния ледников Сьерра-Невады. Она очень чистая и пригодна для

питья.

Но, не думаю, что её хватит надолго.

В Калифорнии дождь идет зимой, а в оставшееся время года воды

можно особо не ждать. Когда мне было тринадцать, мы жили в пустыне

и не замечали засуху, потому что она постоянная. А теперь стоит

подумать о том, где брать питьевую воду.

Вспомнились частые пожары в Калифорнии, начинавшиеся весной.

Отец считает, что эти пожары признак неминуемого краха общества, но

мне кажется, проблема скорее в сухом климате.

И вообще всё здесь кажется мне неправильным, вся эта идея с

переездом и поступок мамы – лишнее тому подтверждение.

Надеюсь, у отца есть план. Обычно у него он есть.

* * *

Это был второй день, после того, как уехала мама.

Грузовик с вещами прибыл поздно. Вещи были разгружены, и мы их

распаковали, в это время отец периодически замирал и посматривал в

окно, на пустую дорогу. Он никогда не говорил ничего об исчезновении

мамы. Если бы мы с Иззи не были такими разными, возможно, мы

обменялись бы взволнованными взглядами или тайком поговорили об

этой ситуации. Но, вместо этого, она избегала моего взгляда, когда мы

столкнулись в прихожей. Большая часть дня прошла в наведении

порядка.

У нас была своя система распаковки вещей, которую оказалось

невозможным воплотить в жизнь без участия мамы, поэтому папа

перераспределил обязанности так, чтобы всё было полностью

распаковано где-то часам к десяти вечера.

На третий день мама всё ещё не вернулась. Наш дом, с его

угнетающим фасадом, с появлением наших вещей стал только унылее.

Выражение лица отца стало ещё мрачнее, теперь для такого настроения

у него был серьезный повод.

На четвёртый день отец сообщил мне, что мы едем в продуктовый.

Сестру оставили дома, в то время как мы с отцом сели в грузовик и

двинулись в той же самой жуткой тишине, которая возникла с уходом

мамы. Но в таком небольшом пространстве я не могу ее не нарушить,

она невыносима.

– Куда ушла мама? – задала я вопрос писклявым голосом.

Руки отца крепче сжали руль, и, не разворачиваясь ко мне, он выдал:

– Не знаю.

Я ожидала услышать не это.

– Разве она не сказала хоть что-нибудь, прежде чем уйти? Где она