Литмир - Электронная Библиотека

Альфред Портер

Руслана

Повесть

Издательство «Skyporter»

London – 2012

© Альфред Портер 2007

© Оформление: Автор, с участием Леи Портер 2011

Я поставил свой старый фургон, переделанный несколько лет назад под передвижное походное жильё, в обычном месте – там, где ставил всегда, возвращаясь из Памучака в Кушадаси. За углом в узкой улочке, что уходит вверх полого по склону от набережной. Отсюда рукой подать до агентства «Тоя-Туризм», бизнеса моего давнишнего приятеля Феридуна.

Вот уж дней десять, как я приехал опять в эти южные, жаркие края, пропахшие запахами кебабов и моря. В страну пронзительно тычущих в небо, грозя и пугаясь своей дерзости, минаретов. В страну смуглых, учтивых и непонятных в своём восточном гостеприимстве людей, у которых всё смешалось – вежливость и обман, гордость и заискивание, лукавство и туповатость, ислам и жадная тяга к материальным посулам и свободным нравам Европы.

Мне было одиноко. По приезде, после дальней дороги с нередкими, не всегда приятными приключениями, остановился я, для начала, в маленькой частной гостинице, как раз вот на углу этой самой улочки и набережной. Был конец апреля, сезон ещё не начался, и в трёхэтажном доме гостиницы было пусто. Хозяйка, чуть надменная в силу своего богатого положения турчанка, явно пожившая немало лет в Германии и сделавшая там, как и большинство других новоденежных турок, своё нынешнее состояние, была весьма рада, заполучив от Феридуна меня к себе в постояльцы. Какие-никакие, а всё ж деньги.

За комнату с душем и завтраком с меня причиталось по десять марок в день. Германская марка уже давно была основной турецкой валютой в тех местах, где стремительно набирал размах туризм.

С утра, позавтракав в столовой на крыше, где кроме меня да улыбчивого, кареглазого Мустафы-буфетчика, почти никого в эти дни и не бывало, я отправлялся по набережной в центральную часть городка. За те десять лет, что прошли с наших здешних приключений с моим старым партнёром по крылышкам Феликсом – мы с ним, случайно заброшенные тогда судьбой в эти края, оказались нечаянно в пионерах турецкой сверхлёгкой авиации – городок Кушадаси сильно разросся и стал уже больше городом. Жилые кварталы и гостиницы повырастали, как грибы после дождя. Выросли заметно и цены в заведениях для туристов – но, впрочем, и в прежние времена с Феликсом, и теперь не жаловал я ресторанов для туристов. На узкой торговой улице, неподалёку от почты и Керван-серая, знавал я скромное заведение в одно окно, с парой столиков снаружи на тротуаре. Там усатый толстый Мехмет, с двумя подручными мальчишками, готовил в больших чанах настоящую, повседневную турецкую еду – для турок и по турецким, таким же как в прежние бестуризменные времена, скромным ценам. Там можно было поесть «фасулие» – полную миску слегка разварившихся бобов, и жаркое, напоминавшее мне то, что когда-то, во времена моего детства, привычно готовила бабушка. Вот только супы по-турецки были странно пустые и редкие, не то что наши домашние борщи. В остальном же непривычно скромные по размерам здешние блюда явно были в родстве с едой причерноморских краёв Украины, едой моего детства. Не оттого ли и чувствовал я себя здесь, в этой цветистой, полной пряных запахов, чужеязычной стране странно почти как дома?

Поболтавшись бесцельно по набережной, пройдясь мимо трогательно-забавного в своей нелепости памятника вождю – Отец Народа был тут изваян в компании юноши и девушки в спортивных одеждах, которых вёл за руки, надо думать, по Правильному Пути (хорошо хоть самого изобразили в пиджаке, а не в маечке и трусах!) – я сворачивал вверх по широкому бульвару, вдоль древней стены Керван-серая, и шёл мимо почты, мимо целого ряда лавок, торгующих коврами и золотыми безделицами, к старым аркам, которыми кончался бульвар. Многие из приказчиков уже знали меня в лицо, и не приставали. Только почтительно здоровались. Я был странный человек: из Европы, а вроде не турист.

Что носило меня по этим улицам, сам не знаю. Скорее всего, острое ощущение одиночества, неудовлетворённая тяга к общению, тёмным облаком вечно лежавшая на душе. С англичанами давно уже ничего, кроме обязательных лицедейных улыбок и вопросов, неправда ли хороша сегодня погода, меня не соприкасало. В жарком и бестолковом Израиле делать было особо нечего. А здесь, где можно было летать, пусть нелегально и без спросу, но сколько душе угодно – вокруг были загадочные усатые, вежливо и непроницаемо улыбчатые турки, с их непонятной мне речью. Да ещё туристы обоих полов из северных стран Европы, а с ними тоже каши особо не сваришь.

Поболтавшись вот так часок-другой по городу, садился я в свой старый, повидавший виды фургон и ехал в Памучак. К плоской, как стол, равнине, что выходит своим широким раструбом к морю, к нашему с Феликсом старому кемпингу, где стояли мы во времечко оно с моим лендровером, дешёвым караванчиком, зелёным самодельным трейлером и двумя трудовыми дельталётами, занимая место размером с площадку для баскетбола под самыми густыми деревьями кемпинга, в благословенной тени. Другим концом эта мрачная, в солончаковых проплешинах, заросшая колючим чертополохом долина, над которой в синем прозрачном воздухе будто витают неясные тени тысячелетий, упирается в городок Сельчук, обтекая по пути знаменитые развалины Эфеса.

С тех пор на одной из белёсых проплешин, самой ближней к зачарованным развалинам древних, которую мы пытались когда-то использовать для полётов, турки успели построить настоящий местный аэропорт. Широкая лента асфальта раздвинула бесцеремонно чертополохи и подсолнуховые делянки, устремясь почти от самой ограды древней греко-римской колонии в сторону моря. Впрочем, до моря отсюда было ещё далеко: за две тысячи лет береговая линия отодвинулась километров на восемь. Узкая улица Эфеса, мощёная мраморными булыганами, что вела в древности к пристани, в наши суетные времена заводит неожиданно и нелепо в те же заросли верблюжьей колючки, да там и обрывается.

Тщета… Невидимая река времени течёт сквозь сухой и жаркий воздух над выветрившимися глыбами мрамора, в миражах восходящих потоков и звоне цикад.

Наша с Феликсом «взлётная полоса» – проплешина солончака, туго-резиновая под ногой, будто припорошенная белыми разводьями соли – исчезла навсегда под толстым слоем каменной крошки, залитой сверху асфальтом. Теперь здесь взлетают, стремительно мчась к морю при разгоне, винтовые мини-лайнеры коммерческих авиалиний. Романтика птичьего полёта с видом на вековые развалины испуганно отступила под натиском массового туризма и бизнеса.

Теперь небо над нашей равниной, от сильно разросшегося и побогатевшего Сельчука и до просторного дикого пляжа в Памучаке, скучало по прежней воле, томясь под контролем диспетчера, сидящего в стеклянной будке на крыше нового аэровокзала. Но я всё же надеялся, что каких-нибудь три-пять самолётов в день, к тому же успевающих до подлёта к берегу набрать с тысячу метров высоты, не станут помехой моим планам. Главное, чтобы даже самый тупой контролёр воздушного движения нисколько не сомневался, что мы при любом раскладе не представляем ни малейшей опасности для его самолётов. Чтобы он видел в нас просто безобидных эксцентриков. Чудаков, от которых вреда ещё меньше, чем от мурашей, суетливо ползающих по полу его будки, остеклённой наклонно-наружу со всех четырёх сторон.

На этот раз я свернул с шоссе не направо, к Сельчуку и Эфесу, чей знаменитый огромный театр, врезанный в склон холма, можно было легко заметить отсюда, с перекрёстка, а налево – к морю. Здесь была всё та же старая узкая ленточка потресканного асфальта, которая – я это помнил с прежних времён – утыкалась в самый пляж. Справа мимо окна фургона привычно потекла плоская скучная равнина, густо заросшая грубой сорной травой и кучками тощих кустов.

1
{"b":"599102","o":1}