Когда мы добрались до нужного нам пляжа, солнце уже начало заходить, щедро разливая по небу розовые и лиловые краски, будто одна из моих маленьких племяшек изрисовала весь небосвод. С холмов доносились позвякивания пастушьих колокольчиков.

Ту ночь мы снова провели в оливковой роще. Стоило солнцу зайти за горизонт, как температура резко упала. Лежать на каменистой земле было неудобно, даже несмотря на то, что Насрин расстелила всю одежду из наших сумок. Я никогда так много времени не проводила на улице и, выбившись из сил, проспала почти всю ночь. Нам нельзя было развести огонь, ведь он мог привлечь внимание полиции. Кто-то пытался устроиться на остатках коробок из-под шлюпок. Все это напоминало один из тех фильмов, где группа друзей отправляется в поход и с ними случается что-то ужасное.

Наш завтрак состоял из кубиков сахара и «Нутеллы». Да, звучит здорово, но на самом деле если это все, что у тебя есть, то восторгов поубавится. Перевозчик обещал, что мы сможем отплыть рано утром, и к рассвету мы все уже сидели на пляже в полной готовности, надев спасательные жилеты. Мы даже запрятали свои телефоны в надувные шарики, чтобы защитить их от брызг, как нам показали в Измире.

Неподалеку от нас перевозчиков ждали еще несколько групп. Мы заплатили своему по 1500 долларов вместо обычных 1000, попросив, чтобы на нашей шлюпке никого, кроме нас, не было, но оказалось, что все-таки будут еще люди. На одну нашу лодку набралось 38 человек – двадцать семь взрослых и одиннадцать детей. Сидя здесь, мы уже ничего не могли поделать – назад пути нет. Кто-то даже сказал, что перевозчики иногда запугивают ножами и электрошокерами тех, кто в последний момент пытался передумать.

На небе не было ни облачка, и чуть дальше линии прибоя можно было увидеть, что на самом деле море не одинакового синего цвета, как на картинках и в моем воображении. Оно было лазурным у берега, по мере отдаления от него становилось темно-синим, переходило в серый, а у заветного острова приобретало цвет индиго. Я видела море только в документальных фильмах National Geographic, и теперь мне казалось, будто я сама в одном из этих фильмов. Меня переполняло радостное волнение, и я никак не могла понять, почему все вокруг так нервничают. Для меня это было величайшим приключением!

Дети бегали по пляжу и собирали разноцветные камушки. Маленький афганский мальчик подбежал ко мне и вручил камень, напоминающий лебедя, – он был плоский и серый, с белой прожилкой посередине, и гладкий, идеально отполированный морем. На ощупь он был прохладный. Мне не всегда легко удается держать что-то в моих неуклюжих пальцах, но такой подарок я бы ни за что не выпустила.

Среди нас были люди из Сирии, Ирака, Марокко и Афганистана. Многие переговаривались на языках, которые я совершенно не понимала. Взрослые вполголоса обменивались своими историями, но большинство сидели молча. О чем разговаривать? Для тех, кто собрался на берегу, наступил тяжелый момент – целыми семьями люди были вынуждены отправиться в это опасное путешествие, бросив все, что они нажили у себя на родине.

Утром первые лодки отправились в путь. Две плыли более-менее прямо, а две другие – зигзагами. На лодках не было мотористов – перевозчики разрешали одному из пассажиров плыть за полцены или вообще бесплатно, если он соглашался управлять мотором. В нашей семье ни у кого не было опыта вождения лодки. Рулевым был назначен мой дядя Ахмед. Думаю, что он никогда не пробовал управлять лодкой, он и на море-то никогда не был, а последние несколько лет держал магазинчик мобильных телефонов. Но он убедил нас, что справится. «Это то же самое, что ехать на мотоцикле», – сказал он.

Мы слышали, что некоторые беженцы врубают мотор на полную мощность, чтобы как можно быстрее доплыть до острова, и в результате мотор ломается. Иногда двигателям не хватает топлива. Если случается что-то подобное, турецкая береговая полиция отбуксовывает лодки обратно на берег. В кафе «Синдбад» в Измире мы видели семью, которая пыталась пересечь пролив шесть раз подряд. У нас не было денег на столько попыток.

Около девяти утра дядя Ахмед позвонил перевозчику, который сказал, что нам придется ждать, пока береговая полиция не уйдет с горизонта. «Мы доверились не тому человеку», – вздохнула Насрин. Я переживала, что нас могли обмануть. Мы не ожидали просидеть на берегу так много времени, и скоро все проголодались, но больше всего хотелось пить. В этом даже есть какая-то ирония: море воды рядом, а люди мучились от жажды. Но море – соленое. Мои братья пошли искать воду, но вернулись с пустыми руками.

Тем временем день становился все жарче. Контрабандист-перевозчик наконец появился. Он привез шлюпки для нас и еще нескольких групп, но запретил нам выходить в море, пока у береговой полиции не начнется пересменок. Марокканцы разделись до пояса и начали петь. Во второй половине дня поднялись волны, они все громче разбивались о камни на пляже. Никто не хотел плыть ночью, так как все здесь слышали истории о пиратах на гидроциклах, которые под покровом ночи крали у людей ценные вещи и снимали с лодок моторы.

Наконец, около пяти часов вечера, у береговых патрулей началась пересменка, что дало нам возможность отправиться в путь. Я вновь взглянула на море. На водную гладь спускался туман, крики чаек больше не казались веселыми и задорными. На остров легла угрюмая тень. Некоторые называют эту переправу «Рихлат аль-Мут», или «Дорога смерти». Эта дорога либо приведет нас в Европу, либо проглотит нас. Впервые в этом путешествии мне было по-настоящему страшно.

Дома я часто смотрела «Игры разума» по National Geographic. В одной из передач рассказывали, как мозг может контролировать чувство страха и панику, если следовать определенным приемам. С тех пор я начала практиковать глубокие вдохи и как можно чаще повторять себе, что я сильная, что я со всем справлюсь.

Я не коллекционирую марки, монеты или футбольные карточки – я коллекционирую факты. Больше всего мне нравятся факты о физике и космосе, особенно теория струн. Еще я собираю факты о королевских династиях, таких как Романовы. И мне интересно читать о противоречивых людях, таких как Говард Хьюз и Эдгар Гувер.

Мой брат Мустафа говорит, что стоит мне услышать что-то один раз, и я в точности все запоминаю. Я могу перечислить всех Романовых, от первого царя Михаила до Николая II, который был убит большевиками вместе со всей семьей; не пощадили даже младшую дочь Анастасию и мальчика-наследника. Я могу сказать точную дату, когда Елизавета II стала королевой Англии, дату, когда умер ее отец, дату коронации и дату ее дня рождения. Мне бы хотелось встретиться с ней однажды и спросить: «Каково это – быть правнучкой королевы Виктории?» и «Не странно ли то, что все поют песню о Вашем спасении?»

Еще я могу сказать, что единственное животное, не производящее звуков, – это жираф, так как у него нет голосовых связок. Это один из моих любимых фактов, но потом я предпочла помалкивать о нем, потому что люди начали называть жирафом нашего диктатора Башара аль-Асада из-за его длинной шеи.

А вот этот факт вряд ли кому-то понравится. Известно ли вам, что один из 113 людей в мире сегодня – беженец, вынужденный покинуть свой дом? Многие бегут от войн, как та, что разорила нашу страну Сирию, от войн в Ираке, Афганистане и Ливии. Другие бегут от террористов, как в Пакистане и Сомали, третьи – от преследования режима, как в Иране и Египте. Еще бегут от диктатуры в Гамбии, принудительной воинской повинности в Эритрее, от голода и нищеты в странах Африки, которые я никогда не видела на карте. Я постоянно слышу, как репортеры говорят по ТВ, что поток беженцев из стран Ближнего Востока, Северной Африки и Центральной Азии в Европу – самый крупный со времен Второй мировой войны. В 2015 году в Европу бежали более 1,2 миллиона. Я – одна из них.