– Я с ней не играю, сэр, – сказал мальчик. – Она психованная.

В этот момент и вошли Максимильян с Вольфом – промокшие и раздосадованные.

– Ага, – обрадовался при виде Вольфа тренер Брюс. – Хорошо.

Максимильяну нашли партнера и отправили играть на первом корте. Остальным велели упражняться на втором. А на третьем корте…

– Так, – сказал тренер Брюс, – разберемся, что происходит.

Он поставил против Эффи Вольфа. Обычно Вольфа Рида к девочкам и близко не подпускали, даже к самым крепким и даже в тех видах спорта, где девочки играли вместе с мальчиками. Его и мальчишки-то боялись, не то что девочки. Но эту девочку нужно было проучить (чтобы не задирала нос), а для этого Вольф Рид подходил как нельзя лучше. В теннис он играл похуже, чем в регби, но все же был чемпионом среди первоклассников, а может, и среди всех младших классов.

Возможно, водившиеся на корте привидения и не имели отношения к тому, что произошло дальше. И Вольфа, и Эффи, едва они изготовились к игре, окружило странное зеленоватое сияние, а ракетки в их руках казались древним и грозным оружием.

Максимильяну почудилось, будто эти двое удивительно похожи на сошедшихся в схватке воинов или героев. Непонятно и по-своему красиво. Призрачная аура над третьим кортом превратила его в поле битвы, окутанное предрассветным туманом. На поле разминались два великих бойца. Подачи Эффи выглядели ударами великанши, а Вольф всю игру провел словно на космическом боксерском ринге. Происходило что-то очень странное, а что именно, никто не понимал. Но все, ахая и изумляясь, глазели, как никогда не отличавшаяся спортивной прытью Эффи выигрывает у Вольфа Рида в теннис.

После игры тренер Брюс подошел к Эффи с бутылочкой в руках.

– Пописаешь в неё, – велел он, – и смотри, чтоб подружка за тебя не писала.

У тренера Брюса имелся знакомый в министерстве науки, у которого было хобби – делать анализы на допинг, поэтому тренер и был всегда уверен, что его юные спортсмены «чисты». Теперь он решил присмотреться к Эффи и включить ее в девичью команду – но только если она не принимала допинг.

День час от часу становился все удивительнее.

В четыре часа дня Максимильян Андервуд, Эффи Трулав и Вольф Рид явились в кабинет мисс Бойкарги Хайд, которая оставила их после уроков. Максимильян все ещё немного волновался. Он думал о том, что отбыв это наказание, мог бы вечером попросить маму купить ему контактные линзы, и, может быть, попробовать накачать мускулы, поднимая гантели, а ещё, пожалуй, перестать первым тянуть руку на уроках. Ему казалось, что это наказание может стать первым шагом к тому, чтобы стать… скажем шепотом – крутым. Или хотя бы не таким отстойным. Или как это теперь принято называть.

После уроков обычно оставляли на тридцать пять минут в обшарпанном, но ещё пригодном к использованию классе рядом с кабинетом директора. Задания бывали разными. Случалось, что пожилой директор слабым голосом читал детям свои любимые рассказы Роберта Льюиса Стивенсона. В таких случаях наказание получалась почти приятным, хотя после особенно волнующих мест старичок, волоча ноги, выходил из класса, объяснив, что ему пора принять лекарство, – и либо не возвращался, либо, вернувшись, забывал, где читал, и начинал с начала. (Самые озорные ученики, вполне вероятно, наизусть помнили начало «Дьявольской бутылки», но вряд ли кто из них знал, чем кончается рассказ.)

Но чаще ответственный за наказания учитель просто давал детям тему сочинения. Обычно что-то вроде: «Зачем нужны правила?» или «К каким проблемам во взрослой жизни ведет непослушание?».

У мисс Бойкарги Хайд был свой подход. Вместо сочинений она назначала «строки», полагая, что бесконечное повторение какой-то идеи оказывает более сильное психологическое влияние на ребенка и несет меньше рисков – по крайней мере, если говорить об основах дисциплины, – чем самостоятельное мышление. В других ситуациях миссис Хайд была ярой сторонницей самостоятельного мышления, но оставленным после уроков оно не полагалось.

А еще она действительно любила запирать наказанных в чулане уборщицы.

И вот в пять минут пятого, в этот очень дождливый понедельник, Максимильян, Вольф и Эффи очутились в школьном подвале, в старом, пыльном чулане давно скончавшегося смотрителя. Там пахло дурацкими колпаками (как мы уже знаем, они пахнут плесенью и дохлыми мышами), мокрыми промокашками, скипидаром, засохшими чернилами и древними пауками. Перед ними стояла довольно устрашающая задача.

– На всех… – едва скрывая улыбку, говорила мисс Бойкарга, – да, на всех… Ха, мне это нравится! Вы можете выбрать верность и взаимопомощь или, что гораздо интереснее, предательство и страдания. Вы втроем шестьсот раз напишете следующие строки: «Я буду всегда слушаться старших и…» Впрочем… Нет, погодите. Нам ни к чему, чтобы вы вышли из школьных стен с привычкой слишком внимательно прислушиваться к регулировщикам движения и дуракам-политикам. Х-м-м… – она задумалась на минуту. – Вы шестьсот раз напишете: «Я всегда буду уважать мнение тех, чей интеллект превосходит мой». Так. И слово «интеллект» чтобы всюду было написано без ошибок. Напишете шестьсот раз, подсунете листки под дверь, и я вас выпущу.

Чулан на самом деле больше походил на тесную комнатку без окон, тускло освещенную единственной старой лампой дневного света. В её потрескавшемся пластмассовом абажуре скопились, наверно, тысячи мертвых мошек. Были и свечи на случай потемнения. Эффи села в рассохшееся деревянное кресло у стола, а Максимильян напротив, на забрызганный краской табурет. Вольф плюхнулся на пол и прислонился к стене возле треснувшей фарфоровой раковины. Миссис Бойкарга Хайд повернула ключ в тяжелом старом замке, после чего ушла выпить чашечку чая «Эрл Грей» и взять из учительской сегодняшнюю газету, где печатались лучшие загадочные кроссворды.

Эффи достала перо и бумагу и задумалась, как пишется «интеллект» – через «те» или через «ти». Максимильян наверняка знал. Но Максимильян вытащил свой калькулятор и усердно щелкал клавишами.

– Давайте уже начинать? – предложила Эффи. – Мне к пяти часам надо кое-куда успеть. Это очень важ…

– Тс-с! – перебил Максимильян.

– Одолжит мне кто-нибудь ручку? – спросил Вольф. – А кстати, и бумагу.

– Тс-с, – повторил Максимильян.

Вольф с Эффи переглянулись. С какой стати этот зануда на них цыкает? И что он себе вообразил, возится с калькулятором, когда…

– Я серьезно, мне надо отсюда выбраться до без четверти пять, – сказал Вольф. – Давайте уже начнем?

– Каждому по двести раз, – сосчитала Эффи. – Так?

– Только если кто-нибудь одолжит мне ручку, – сказал Вольф.

– У Максимильяна наверняка есть запасная, – сказала Эффи.

– А кто пишет быстрее всех? – спросил Вольф. – Может, пусть он больше напишет?

Максимильян бормотал:

– Шестьсот строк. Скажем, пятнадцать секунд на каждую, если писать быстро, и по двадцать, если медленно. Значит, тому, кто пишет медленно, на шестьсот строк понадобилось бы шестьсот умножить на двадцать, а это… – он сглотнул, – двенадцать тысяч секунд, то есть двести минут, то есть три часа двадцать минут. Но нас трое, и если работать быстро, мы можем справиться меньше чем за час, если писать без перерыва и…

Но сейчас почти четверть пятого.

– Не выйдем мы отсюда к пяти, – объявил Максимильян. – Это математически невозможно. Даже если у меня найдется запасная ручка для Вольфа, и если мы будем писать быстро, и я напишу больше других, потому что пишу быстрее всех, все равно не справимся раньше половины шестого.

Вольф выругался.

– Но у меня работа! Дядя ждет к пяти.

– Да, – подхватила Эффи, – а мне надо встретиться с папой. Навести порядок в дедушкиной квартире и…

Она так и не придумала, как спасти дедушкины книги. Эффи вдруг почувствовала, что очень устала. Голова гудела, после тенниса ныли все мышцы. На протяжении всего часа, проведенного на теннисном корте, она чувствовала себя непобедимой и забыла обо всем плохом в жизни, даже о том, как она грустит по дедушке. Это было невероятно и весьма таинственно. Эффи понятия не имела, откуда что взялось, но она чувствовала себя такой сильной, даже всемогущей. Она стала легкой, быстрой, ловкой. Вольф ещё не успевал ударить, а она уже знала, куда отскочит мяч. И куда его отбить.