Все повыбрасывала. Хлеб, крупы, хлопья. Весь джем. Все сосиски. И яйца. И сыр. И остатки мармелада, который им сварила на Рождество мисс Дора Райт (прежняя учительница Эффи, которая разрешала вне школы называть ее просто Дорой, до своего исчезновения жила в старом Пасторском доме этажом ниже Гриффина). Не осталось ни крошки шоколада – хотя и так шоколад и чипсы на завтрак едят только в крайнем случае. Ничего не осталось.

Кайт Куш-Форзац (она, выйдя замуж за отца Эффи, сохранила часть прежней фамилии) читала много книг по диете. Читала потому, что мечтала стать стройной и красивой, как телеведущая, хотя у неё была другая работа: розыск средневековых рукописей, о которых никто никогда не слышал. Последняя книга по диете называлась «Прямо сейчас!» и рассказывала, как жить на молочных коктейлях, не содержащих молока. Коктейли с этикеткой «Сбрось вес» рассылались по почте в больших ярких тубусах. К каждой упаковке прилагалась бесплатная книжка: обычно любовные романы, на обложках которых изображалась привязанная к дереву, креслу или железнодорожным рельсам женщина. Эти романы Кайт теперь тоже читала в больших количествах.

По-видимому, руководство по диете (там имелась глава «Не дай детям-обжорам испортить твою талию!») подсказало Кайт именно сегодня повыбрасывать отличную еду – еду, которая хоть немножко утешает, когда тебе грустно и тревожно, – и угостить Эффи, которая обычно сама себе готовила завтрак, стаканом зеленовато-бурой жижи, на вид как грязь с травяной крошкой. Или даже хуже – как то, что льется из тебя, когда болеешь желудочным гриппом. Это, как видно, и был «утренний коктейль». Мерзость! Впрочем, Эффи и не хотелось есть – слишком ей было тревожно.

Маленькая Луна тоже получила коктейль – ярко-розовый. И тоже не пришла от него в восторг. Розовые потеки на стене напротив её детского стульчика намекали, что стакан как минимум один раз уже летал через всю кухню.

– Потрясающе выглядит, верно? – заметила Кайт.

– Гм… – запнулась Эффи. – Спасибо. Папа не звонил?

Кайт состроила скорбную гримасу – не слишком правдоподобную.

– Он ещё в больнице.

– А мне можно туда?

Кайт покачала головой.

– Из школы звонили. Ты пропустила уже два дня на прошлой неделе. Мы с отцом это вчера обсуждали. Деду ты не поможешь…

– Что-то случилось?

Кайт так долго молчала, что Эффи поняла: да, случилось.

– Отец… – начала мачеха, – поговорит с тобой после школы.

– Кайт, пожалуйста, ты не отвезешь меня в больницу?

– Прости, Эффи, не могу. Твой отец… Эффи! Ты куда?

Но Эффи уже не было в кухне. Она прошла по узкому пыльному коридору в спальню, где жила вместе с Луной.

– Эффи? – крикнула вслед Кайт, но девочка не отозвалась. – Эффи! Вернись и допей свой коктейль!

Эффи не вернулась и не допила. Она торопливо натянула серо-зеленую школьную форму, застегнула бутылочно-зеленую фетровую накидку и ушла из дома, не попрощавшись. В школу можно потом, когда повидает деда.

Знакомым автобусным маршрутом она доехала до памятника Писателям и прошла по крутой улочке к Старому городу. Той же дорогой она ходила в школу: по булыжным мостовым, мимо пассажа Забав, музея Писателей, букинистического магазина Леонарда Левара и «Империи экзотических животных» мадам Валентин, но дальше, срезав дорогу через университетский парк, свернула не налево, а направо и направилась длинной дорогой к больнице, надеясь, что никто не обратит внимания на её форму и не спросит, куда она собралась.

Слово «кодициль» Эффи нашла в словаре: оно означало дополнение к завещанию. Пришлось ещё покопаться в словаре, чтобы разобраться, что это значит – о помощи Интернета теперь, конечно, мечтать не приходилось. Многие сохранили устаревшие словари на старых телефонах, но у Эффи был новый, подаренный на ее последний день рождения Гриффином. Во всех словарях – кроме самых новых – было много устаревших слов, вроде «блога» и «вай-фая». Все это существовало до миротрясения.

В конце концов, Эффи разобралась, что кодициль позволяет изменить завещание, а завещание – это юридический документ, в котором говорится, кому что достанется после чьей-то смерти. Тут Эффи вспомнила пьесу, которую они месяц назад читали с миссис Бойкаргой – про старого короля, который все время менял завещание, смотря по тому, кто, по его мнению, его больше любит.

Но зачем бы Гриффину сейчас менять завещание? Разве он умирает? Эффи все представляла, как дедушка лежит на больничной кровати, слабый и одинокий, и длинная борода выглядит такой жалкой и неуместной на хрустящих белых простынях. Эффи вспоминала, как он из последних сил писал свой кодициль, макая свое перо в бутылочку синих чернил, при виде которой сестра Андервуд каждый раз прицокивала языком. На больничном столике лежала кипа документов, которые Эффи забрала у него с письменного стола: желтоватая бумага и конверты, с виду дорогие, но ничего особенного, пока не посмотришь на просвет. А вот тогда увидишь тонкие водяные знаки в виде большого дома за запертыми воротами. У Гриффина Трулава вся бумага была с такими водяными знаками.

На прошлой неделе Эффи впервые одна вошла в дедушкину комнату. Она ей совсем не понравилась. Не те звуки, не те запахи – она подскакивала при каждом шорохе. Отопление отключили, так что в доме стоял смертельный холод. Эффи все представляла дедушку в том переулке и гадала, что его туда привело среди ночи. В больнице сказали, что его, должно быть, избили бандиты или случайная шайка подростков. Но Эффи сама была подростком, и не знала никого, кто мог бы напасть на ее дедушку.

А как же магия?

Ведь это как раз тот случай, когда надо прибегнуть к магии? Сколько ни говори себе, что магия скучна и сложна, сколько ни толкуй об ответственности за её использование и ни внушай, что сначала надо испытать все другие способы, но уж если на тебя напали, чуть не убили, ты наверняка, наверняка…

Что? Превратишь их в лягушек? В мальчиков-с-пальчик? Станешь невидимкой?

Эффи с горечью поняла, что так и не узнала от дедушки, на что способна магия. Зато узнала о многом, на что она не способна. Например: «Не жди, что с помощью волшебства сумеешь разбогатеть или прославиться». И ещё: «Магия не поможет тебе отыскать в себе настоящую силу. Тебе – особенно». Как бы то ни было, дедушка не использовал магию для защиты от нападавших. Этого Эффи понять не могла.

Конечно, напрашивалось объяснение, что магии все-таки не существует. Так, видимо, считали почти все, даже те, кто читал книги Лорель Уайльд. Оруэлл Форзац всегда говорил, что чудес не бывает. Но в ту среду он сказал, что магия опасна, а значит, почти верил в неё. Как это понимать? Эффи в который раз задумалась, как нечто несуществующее могло отобрать у неё маму. Как выдумка может быть опасной? Более того, если магия реально опасна, почему Гриффин не защитился ею от нападения?

Больница приютилась в северо-восточном углу Старого города. Снаружи её окружала кованая ограда, а внутрь вела синяя дверь с медным молотком. Уставшая от долгой прогулки и чувствуя слабость от голода, Эффи вошла внутрь. Обычно за стойкой дежурила медсестра, но в этот понедельник тут никого не было, так что Эффи сама поднялась по лестнице и прошла по сумрачному коридору. Она отворила дверь в дедушкину палату с надеждой, что операция прошла успешно, что бы он ни говорил в субботу.

В палате было пусто. Нет, там стояла кровать, тумбочка у кровати и пустая ваза. Но ни дедушки, ни его вещей не было. У Эффи слезы навернулись на глаза. Нет, она, наверное, перепутала палаты? Или его перевели в другую? Или, может быть, может быть… Но это была та палата. На самом деле она в этом не сомневалась. И понимала, что это значит.

Следующее, что Эффи помнила, – это как ее привели в сестринскую кухоньку, где кто-то налил ей горячего шоколада, а она старалась не расплакаться при всех, и одна сестричка сказала ей, что дедушка отошел мирно, во время операции, и что выглядел счастливым – почти счастливым, как будто уже стоял у врат небесных.