- Дальше. Гораздо дальше.

Мадлен бежит, касаясь рукой гладкой стены, что разбегается волнистыми кругами под мягкими прикосновениями, такой сизо-голубой, такой стеклянной, расплывчатой. Тонкой… Внезапно хрупко-хрустальной на ощупь. Мадлен бежит, уже трется плечом о стену, а потом останавливается вдруг и прижимается неразгоряченным лбом к прохладной стене, что дрожит и вибрирует; остаются на ней еле заметные вмятины, тут же выпрямляющиеся и исчезающие под дряблыми кругами без волнистых краев. Явление для лабиринта редкое и нелепое. На людской взгляд. На взгляд самого лабиринта – идеальная калькуляция.

- Взгляни за стену.

Мадлен завороженно уставляется взглядом своим ясным, сосредоточенным и безумным до ненормальности за стену. За прозрачно-голубую стену, в саму бесконечность. За стеной еще одна, такая же стеклянная, близко-далекая, а за ней еще, и еще, и еще… Убегают вперед, в будущее, вместе с потоками времени, непрерывными и душащими, лишающими кислорода, словно порывы буйного весеннего ветра, что рвет молодую листву и раскачивает верхушки очухивающихся деревьев. Стены образуют зеркальные коридоры, чисто-девственные, звеняще-тихие.

Тишина в лабиринте не режет слух, как в реальном мире, но она так же, как и там, пугает. Страх не вспыхивает, не накатывает волнами, не сковывает кольцами. Страх просто идет с Мадлен рука об руку. Да и не только с Мадлен, но со всеми несчастными, что попали в лабиринт. Страх постоянно здесь, сидит на твоей спине, притаился вон за той извилиной мозга, не оставляет ни на секунду, словно ревнивый жених. Страх - это образ жизни. В лабиринте всегда присутствует ощущение, что рядом кто-то или что-то притаилось за девятой или тринадцатой, да вообще за любой стеной, притаилось и дожидается. Вот только чего дожидается - непонятно, и это страшнее всего.

- Остановись. Вернись. Вспомни тот день.

Мадлен подчиняется слепо, словно безвольная марионетка. Змей гипнотизирует, змей сканирует всю ее душу и просматривает самые потаенные страхи. Мадлен вновь смотрит за стену, видит за ней… И все. Что-то в сознании обрывается, словно парная преграда встает перед обнаженно-беззащитной девушкой. Мадлен сжимает кулаки, тужится, но глуха память, крепко закрыты ее створки. Темно-зеленой, холодной завесой туманится призрачная стена, пряча, словно скупая старуха, что-то неприятное, склизкое, темное, ледяными пальцами сдавливающее шею. Мадлен не дышит - всматривается, щурит взгляд. Стена колышется, разлагается-сплетается тонкими зелеными водорослями, чуть гниловатыми. Сладковатый запах ударяет в расширенные ноздри, и девушка чуть не задыхается от смрада. Гниль цветет в воде грязно-синей, мутной, не пропускающей человеческий глаз. Фея с трудом пытается протиснуться, и вдруг видит, видит за призрачной стеной… Силуэты. Девушка, молодое и юное тело. И что-то еще, нависшее над ней. Темное, зловещее. Выжидающее. Страх шагает с Мадлен рука об руку. Фея чуть приоткрывает стену и видит… Все. Снова схлопывается. Мадлен снова лежит на мокрых камнях, трясется и бьет русалочьим хвостом, которого у нее нет. Внутри уверенно сворачивается темно-зеленая стена, сдавливает ледяными пальцами сердце, легкие и что-то еще, но разглаживается и постепенно исчезает. Мадлен просто не может заставить себя пробиться еще раз. Слишком слаба. Девушка непонимающе смотрит на змея, а Сиреникс ухмыляется. Он приходит в себя, лед, землю сковавший, ручьями тает и стекает в соленый Океан. Иней рассеивается, ядовитый язык вновь розовеет. Кипенное пропадает из его глаз, заменяясь на водянистый. Сиреникс усмехается.

- Почему? - Мадлен растеряна и смятена. - Что? Что происходит? Почему я… Ничего не помню?

- Лабиринт, - шипит змей. - Решил, проказник, кое-что скрыть.

Проказник? Мадлен находится в предобморочном состоянии. Такое… Чудовище, огромное сознание, тварь, что смотрит отовсюду: с потолка, стен, пола. И проказник? Лабиринт подобен Океану - меняется, расширяется, перемещается, играет и запутывает. Лабиринт вгрызся в антимир со времен своего появления. Кстати, а когда появился-то? Откуда приплыл, из какого измерения появился, из какой дыры вылез? Взвыл сначала Океан, когда Кристальный вплелся в его структуру, пустил нити своей грибницы во всех направлениях, отвоевал себе просторный край, да теперь и обретается там, зловещий, безразличный, но живой до безобразия, живой и мертвый одновременно. Лабиринт способен изменять реальность. Лабиринт подобен паразиту, подобен Беливиксу, но если тот бежит позорно, стремится прочь из молочных юных тел, когда новая трансформация наступает на его хвост червивый, подбирается исподтишка, ищет окольные пути, подманивая к себе фею, то лабиринт просто идет, не обращая внимания на какие-либо внешние факторы. Он появился один раз, пришел с самого края Бескрайнего Океана, которого не существует, вернее, приплыл облаком, да так и остался. Ни выгнать, ни куда-либо передвинуть. Да и признал Океан в нем собрата, ибо так же холоден, прозорлив и игрив лабиринт, любит подурачиться и поглумиться над жертвами, выматывая души их. А еще лабиринт корректирует память несчастных порой. Для чего? Да просто так, дабы скрыть что-то уж совсем из ряда вон выходящее, то, что не может вынести их тонкая психика, то, отчего сломаются они окончательно. Лабиринт корректирует тщательно и с удовольствием, дабы наблюдать потом, как всплывает порой из недр памяти цветущая гнилью темно-зеленая призрачная стена, за которой, словно за занавесом, прячутся образы, а жертвы пытаются заглянуть за нее, пытаются ухватить хоть несколько секунд, пытаются отчаянно вспомнить что-то, лежащее на самой поверхности, но так надежно скрытое от них. Лабиринт жесток. Или справедлив?

- Корректирует? - выдыхает Мадлен и ошарашенно смотрит на змея. - Зачем?

- Как знать… Та-что-пробегала-все-в-лабиринте. Он прячет от вас то, что видеть, испытать или услышать вы были не должны. То, что должно было бы остаться тайной. Могу раскрыть. Но готовься… Ты можешь не вынести. Образы будут живыми, - с высунутого языка стекают на камни капельки темно-зеленого яда.

Мадлен кивает. Она хочет знать все. Изнеженной девочкой вошла она в лабиринт, а вышла закаленной и испытывающей удовольствие от бесконечного бега. Мадлен не пугает неизведанное, она хочет знать и вновь прикоснуться к зовущему в себя Кристальному. Мадлен снова хочет бежать. Сиреникс быстрее ветра – уже засовывает длинный язык в ее глотку, и яд стекает, заливается в горло и выжигает изнутри желудок, Мадлен бы за живот схватиться – но не может руки поднять, лежит пластом на горячих камнях, не шевелится. Греет оливковый свой, греет и борется с болью. Мокрые камни – лучший релакс и отдых. Яд что-то творит с ее сознанием, прочищая его. Яд Сиреникса действует лучше даже соли, стекающей вязко с его упругих боков. Змей снимает коррекцию лабиринта, удаляет ее. Где-то там лабиринт смеется и встречается своим невзглядом со змеем. Черные глаза уставляются на паразита и смотрят с присущей им вечностью. Сиреникс – древнее и хищное зло. Лабиринт – что-то иное, не из антимира даже. Два бессмертных смотрят друг на друга. Смертные бы давно уже вырвали свои глаза и повыдирали волосы. Но не эти двое.

- Смотри.

Мадлен растерянно моргает, но змей не говорит больше. Внезапно приходит странное чувство свежести в голове, что очистила отсыревшие стены, поросшие плесенью. Смрада больше нет, но остаются потайные двери, за которыми скрыто то, что лабиринт хотел оставить лишь в собственных недрах. Но теперь не туманится призрачная стена – рассеивается, открывая знакомый проход. Гниль цветет по краям темно-зеленым, отдающим сладковатым запахом, но больше не сплетается нитями в тугие узлы, а приглашает пройти внутрь. Мадлен не отказывается и зачарованно входит в лабиринт, вздыхая от облегчения. Знакомые коридоры, знакомые повороты и тупики, знакомые стены. Снова эта божественная тишина и ощущение того, что повсюду кто-то притаился, кто-то неизученный, непонятный. Тяжелый аурой. Воспоминания снова возвращаются, закрепляясь в сознании. Задерживая дыхание, Мадлен шагает внутрь.