А сами неосознанно идем к кому-то… 4. Когда любил… Люб — (Воздуха! Воздуха! Самую малость бы! Самую-самую…) лю! (Хочешь, — уедем куда-нибудь заново, замертво, за море?..) Люб — (Богово – богу, а женское – женщине сказано, воздано.) лю! (Ты покоренная. Ты непокорная… Воздуха! Воздуха!) Люб — (Руки разбросаны. Губы закушены. Волосы скомканы.) лю! (Стены расходятся. Звезды, качаясь, врываются в комнаты.) Люб — (В загнанном мире кто-то рождается, что-то предвидится…) лю! (Где-то законы, запреты, заставы, заносы, правительства…) Люб — (Врут очевидцы, сонно глядят океаны остывшие.) лю! (Охай, бесстрашная! Падай, наивная! Смейся, бесстыжая!) Люб — (Пусть эти сумерки станут проклятием или ошибкою…) лю! (Бейся в руках моих каждым изгибом и каждою жилкою!) Люб — (Радостно всхлипывай, плачь и выскальзывай, вздрагивай, жалуйся!..) лю! (Хочешь – уедем? Сегодня? — пожалуйста. Завтра? — пожалуйста!) Люб — (Царствуй, рабыня! Бесчинствуй, учитель! Неистовствуй, женщина!) лю! (Вот и глаза твои. Жалкие, долгие и сумасшедшие!..) Люб — (Чертовы горы уставились в небо темными бивнями.) лю! (Только люби меня! Слышишь, люби меня! Знаешь, люби меня!) Люб — (Чтоб навсегда! Чтоб отсюда – до гибели… Вот оно… Вот оно…) лю! (Мы никогда, никогда не расстанемся… Воздуха… Воздуха!..) …А лестница выше. А двери — похожей. Я знаю, я вижу, я чувствую кожей, — шагаешь по далям, шагаешь по датам. Недавним и давним. Святым и бездарным. 5. Когда отчаялся… Кукушка: «Ку-ку! Живи на земле…» А палец — к курку. А горло — к петле. А небо — к дождю (галоши надень)… Сгибаясь, тащу две тыщи недель. Две тыщи суббот (взвали, если жив). Следы от зубов своих и чужих. Все отблески гроз на глади стола. И тихий вопрос: «Зачем ты была?..» Несу на горбу, — не сгинув едва, — чужую судьбу, слепые слова. Кукушка: «Ку-ку! Останься. Прошу…» А я не могу. А я ухожу. Цветы в изголовье, и тень на лице. И ночь на изломе. И пуля в конце. …А ты все время — вверх, все ближе, ближе. Из-под закрытых век тебя я вижу. Идешь, как инвалид, ступаешь ватно. И кто заговорит, — уже не важно. Не важно, кто начнет, а кто продолжит. Себя перешагнет.
Жизнь подытожит. Взойдет на перевал. Вернет, отчаясь, затасканным словам первоначальность. 6. Когда выжил… Что я?! Что это я?! Да что я?! В воспаленном: «то… иль не то?..» Выбрал самое распростое. Проще пива. Глупей лото… Расплываюсь в слезливом трансе. Вопли кончены. Не берет… Вы орите! А я наорался на десяток годов вперед. По озерной метельной глади прет весенних недель орда. Все будильники мира, гряньте! И замолкните навсегда. Лишним криком эпоха скомкана, смята грохотом календаря… Да отсохнет язык у колокола, если он трезвонит зазря!.. Реки движутся в каменных шорах, дни уходят в небытие… Крик устал. Да здравствует шепот двух людей: его и ее. …Застыла у дверей. Теперь помедли. Невыносимой тишине поверь. Вчера меж нами были километры. Сегодня — только тоненькая дверь. Подмигивают фонари спросонок. Над зимней ночью взмахи снежных крыл. Нам очень скоро сорок. Очень сорок… Войди в свой дом. Я двери отворил. Друзьям «Я богат…» Я богат. Повезло мне и родом и племенем. У меня есть Арбат. И немножко свободного времени… Я подамся от бумажных запутанных ворохов в государство переулков, проспектов и двориков. Все, что я растерял, отыщу в мельтешении радужном. Где витой канделябр и бетонные глыбины — рядышком. Где гитары щекочут невест, где тепло от варений малиновых. Где колясок на каждый подъезд десять — детских и две — инвалидных. Там, где будничны тополя перед спящими школами. Там, где булькают, как вскипевшие чайники, голуби. Выхожу не хвалить, не командовать уличной вьюгою. Просто так улыбаться и плыть по Арбату седеющим юнгою. Богини Давай покинем этот дом, давай покинем, — нелепый дом, набитый скукою и чадом. Давай уйдем к своим домашним богиням, к своим уютным богиням, к своим ворчащим… Они, наверно, ждут нас? |
