«Так вышло. Луна непонятною краской…» Так вышло. Луна непонятною краской обочины выкрасила… Нас выжгло! Нас — будто из поезда полночью — выбросило. По пояс — холодного снега в кювете. В сугробах – полмира!.. А поезд проносится мимо… проносится мимо, проносится мимо. Постой! Но ведь только минута прошла, как мы ехали в нем и смеялись. С его теснотой и нежданною грустью смирялись. Глупили! В чужие печали и беды бесстрашно влезали. Мы были самими собой. А теперь мы – не сами. Теперь, вспоминая себя, оглушенно и тяжко молчим мы. Тебе я кажусь незнакомым, далеким, едва различимым… Пустынная полночь. Ладони в ожогах метельного дыма. А поезд проносится мимо, проносится мимо, проносится мимо… Летит он – снарядом! И тащит куда-то не наши обиды, не наши болезни и счастья. Ты – рядом. А как достучаться? А как дотянуться? А как до тебя докричаться?.. Под снегом великим, над временем тысячеверстным безмолвные крики висят, зацепившись за звезды. Мне их не избавить от каждого прошлого дня и от каждого мига… А память проносится мимо, проносится мимо, проносится мимо… До твоего прихода (Поэма) Теперь я знаю: ты идешь по лестнице. Вошла в подъезд. Все остальное — ложь. Идешь как по рассыпанной поленнице, как по горячим угольям идешь. Земля, замедли плавное вращение! Лесные птицы, кончите галдеж!.. Зачем идешь? Прощать? Просить прощения? Сама еще не знаешь. Но — идешь! 1. Когда уезжал… Позабылись дожди, отдыхают ветра… Пора. И вокзал обернется, — руки в бока, — пока! На перроне озябшем нет ни души… Пиши. Мы с тобою одни на планете пустой. Постой… Я тебя дожидался, звал, повторял, терял. И висела над нами, будто звезда, беда. Так уходят года, так дрожат у виска века. По тебе и по мне грохочет состав. Оставь! Это – губы твои, движенье ресниц, — не снись! На рассвете косом, в оголтелой ночи молчи. Разомкни свои руки, перекрести. Прости! И спокойно, — впервые за долгие дни, — усни. …А ты идешь наверх. Костром. Порывом. Вот задохнулась. Вздрогнули зрачки. Передвигаешь руку по перилам, как будто тянешь сети из реки. Твоя река сейчас наверх стремится. А что в сетях?.. Нет времени… Потом… Стучит эмалированная миска в соседкиной авоське о бидон. Соседка что-то говорит печально. Все жалуется… Деньги… Сыновья… И ты ей даже что-то отвечаешь, хотя тебя еще не слышу я. 2. Когда прислушивался… Слухи, слухи, слухи, слухи, — то начальники, то слуги. Слухи-горы, слухи-льдины
налезают на меня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. Для веселья, для разлуки, на глазах и на устах — снова слухи, слухи, слухи просто и не просто так. Прокляты, необходимы — среди ночи, среди дня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. Слухи-отдых, слухи-опыт без особенных затей, существует тихий омут. Как всадить в него чертей?.. Кто поверить надоумил, слухи-карты разложив? Я — по слухам — дважды умер. Дудки! Оба раза жив… То внушительно, то наспех, то наградой, то бедой, — будто капли, будто айсберг: половина — под водой. Слухи сбоку, слухи с тыла, завлекая и маня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. …Слышали: на школьнице женился академик!.. Слышали: в Госбанке для зарплаты нету денег!.. Слышали: поэт свалял такого дурака!.. Слышали: она ему наставила рога!.. 3. Когда смеялся… Рога так рога. Я приглажу патлы. В подушку поплачу. В тетрадку поною. И буду сдавать драгоценные панты каждой весною. Каждой весною. Платите валютой! Зелененьким хрустом. Фигура у кассы глаза намозолит. По средам с лицом независимо-грустным я буду, вздыхая, купюры мусолить. «Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка, малинка моя!..» …А если на миг отодвинуть веселье, пятнадцатый век мою голову сдавит. Я — только гонец. Я скачу с донесеньем. Король растревожен. Король заседает… Врываюсь в покой тугодумов лобастых и, рухнув плашмя на подстилку из меха, булькая кровью (стрела меж лопаток), хриплю, будто школьник по буквам: «Из… ме… на…» «Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка, малинка моя! Ах, люли-люли!..» Эх, люди — люди… …А ты идешь по лестнице, идешь по лестнице. Шагаешь, как по лезвию, через нелепицы. И мечешься, и маешься, мечтая, каясь… Нет! Ты не подымаешься, — я сам спускаюсь! Романы обездарены, отпели трубы… О, сколько нас — «подаренных» — идет друг к другу!.. Мы, окрыляясь тостами, царим над столиками. Читаем книжки – толстые, а пишем – тоненькие. Твердим о чистой совести, вздыхаем мудро… |
