Его мучило развитие событий дома. Нескончаемый поток негативных происшествий заставлял профессора со всё большим усердием искать коридор под Охридом — оттуда, по его мнению, словно неиссякаемый источник грязной воды, било зло, заливая нечистотами его страну, где жили в основном добрые, хорошие люди. В богатом воображении профессора Кавая Македония в тот момент походила на затопленное вспаханное поле, когда-то полное здоровыми и богатыми, а теперь гниющими посевами.

В стране процветала нелегальная торговля — от контрабанды нефти в соседнюю Сербию, на которую было наложено эмбарго, богатела балканская мафия, действовавшая как транснациональная корпорация, при этом каждая ее часть финансировала свои группы и разного рода незаконные формирования, охваченные идеями этнически чистых территорий.

Политические партии разделились по национальному признаку и выступали под национальными символами и другими знаками беснующегося этнического бестиария; Каваю виделось, что эта геральдика знаменует собой появление новой, агрессивной исторической сущности. При этом партии больше занимались идеологией, чем реальной жизнью. Экономика становилась или черной, или серой. Подпольный бизнес стал способом выживания простых, неожиданно обнищавших людей. Население уходило в религию, строило культовые здания, воздвигало огромные кресты на горах и двойные минареты в новых сельских мечетях, отмечая свою территорию религиозными знаками…

В то же время уровень морали упал до самых низких отметок. «Куда мы катимся? — спрашивал себя профессор Климент Кавай, ведя машину окольными путями в Охрид. — Когда все это закончится?» Он думал о том, что в македонских городах и албанских деревнях, чего раньше никогда не бывало, процветает проституция, что ни человеческая жизнь, ни, тем более, человеческое достоинство уже не стоят и выеденного яйца, что развивается торговля людьми, что вместо пути к светлому будущему открывается путь к наркотикам, криминалу и оружию… Что коррупция — это как заразная болезнь, которую одна власть перенимает от другой. Что одни богатеют, оставляя других в беде, а страну — в болоте бесконечного переходного периода.

Все это профессору Каваю казалось пришедшим из другого мира. «Как это может быть, ведь те же самые люди и те же самые народы до недавнего времени вели себя совершенно по-другому?» — думал он, предполагая, что приход царства безнравственности является следствием того, что сквозь подземные ворота, которые есть не только здесь, но, как он узнал от Пипана, и в других местах в мире, наружу вышли темные силы прошлого. Они вызвали регресс, и при обратном движении человечество начало вязнуть в грязи времени и истории.

«Переход, — сказал Кавай, увидев, наконец, охридский холм и крепость на его вершине, — Волчани — вот ответ на тайну волчьего времени».

76

Легкий и влажный сентябрьский ветерок, продувавший Манхэттен насквозь, сушил мокрый нью-йоркский асфальт. Из бара доносилась сентиментальная прилипчивая музыка, но снаружи шумовой фон был другим. Кто сказал, что это город, который никогда не спит? Сейчас он в дремоте поздней ночи. Еще через час он заснет и на время успокоится, а потом, к шести утра, начнет медленно потягиваться, проснувшись от неспокойного сна, которым метрополия забывается в это жестокое сумасшедшее время. Гордан внимательно вслушивался в звуки большого города. Пролетали редкие автомобили, а иногда до его ушей доходили гудки сирен едущих где-то далеко пожарных машин. С рюкзаком за плечами Гордан шел по ночному городу и смотрел на небоскребы. Воздух над Нью-Йорком показался ему сияющим из-за миллионов огней, отражающихся на темном небосводе. На его лице играли отблески неонового света. Гордан услышал рэп и в удивлении остановился. Это была именно та музыка, которая ему нравилась больше всего. «Это невозможно», — подумал он в тот самый момент, когда кто-то позвал его по имени.

— Gordon! Hey Gordon, is that you, man?^[75]

Он обернулся. У него за спиной — Гордан не верил своим глазам — стоял легендарный Bad Во da Gangsta’ — плотный молодой негр с золотой цепью на шее, пирсингом в ухе, в рэперской кепке, в съехавших мешковатых штанах и ботинках Caterpilar до лодыжек, который оживленно, по-рэперски, махал ему в знак приветствия. В левой руке он держал бумажный пакет с бутылкой какой-то выпивки. Он направился навстречу Гордану, двигаясь необычно, будто под стопами у него были пружины.

Совершенно неожиданно из-за угла появилась и Майя. Она очень удивилась, увидев Гордана здесь, и сразу же подошла к нему. Но он ее не замечает.

— Hey Gordon^[76], — сказал Бэд Бо.

— Hey Bo. I was waiting for you, buddy. For a long time…^[77]

Майя произносит его имя, гладит его по лицу. Гордан же, как будто все происходит в какой-то параллельной реальности, совершенно ничего не чувствует.

— Know, bro. I know it. Come along. Do ya feel like havin’ a drink?^[78]

— Sure, dude^[79], — Гордан вынимает из рюкзака бутылку, которую ему дал Кирилл, и, как ни в чем не бывало, продолжает разговор по-македонски: — Хочешь попробовать ракию?

Вместо ответа темнокожий идол смотрит на него с улыбкой…

Вдруг из переулка донесся голос, сказавший по-македонски:

— Я хочу, брат. Совсем уже тут замучался без нашей ракии.

Майя вздрогнула, а Гордан повернулся туда, откуда послышался голос. Из темноты появился молодой человек в камуфляже, с нашивками македонской армии и в черных рэперских очках.

— Ты кто?

— Твой земляк. Ты не меня ищешь? — спросил молодой человек в камуфляже.

— Я в первый раз тебя вижу, — напрягшись, ответил Гордан.

— Ну и что. Ты и Бо в первый раз видишь, но ведь ты же искал его, — сказал парень в камуфляже и поприветствовал черного рэпера, приложив два пальца ко лбу.

— Don’t believe it, manl — сказал Бо и засмеялся. — I really don’t believe it!^[80]

— Уж тебя-то, братан, я точно не искал, — сказал Гордан земляку. — Ты сам пришел, тебя здесь никто не ждал.

— Ну, мы к этому привычные, брат, — ответил тот примирительно, не желая портить себе настроение. — Много всякого-разного случается, чего не ждешь…

— Что это за встречи? Чей это сон? — спросила Майя, но никто ее не услышал.

— Нет, ну, хватит, мне все это снится, что ли? — крикнул, выйдя из себя, Гордан.

— Я не знаю, брат, — прервал его молодой человек в камуфляже. — Если ты спишь, значит, ты влез в мой сон.

— И что я в нем делаю? — удивился Гордан.

— А я? — сказала Майя на этот раз про себя, поняв, что попала в неведомо чей, но, в любом случае, чужой сон.

Неожиданно молодой человек в камуфляже повернулся к ней.

— Ты в моем сне. Оставайся, — предложил он Майе. — Ты мне нравишься.

Майя смущенно глядела то на одного, то на другого.

— Хорошо, что это хотя бы Нью-Йорк, — сказал Гордан, удивившись словам парня, произнесенным в пустоту, не замечая Майю, которая смотрела на него с отчаянием. — Что ты делаешь здесь в этой форме?

— То же, что и ты, приятель. Я тоже искал Бо, — сказал молодой человек в камуфляже тоном, который переливался разными оттенками — от искренности до иронии, и подмигнул негру — А что тут удивительного, мы одного поколения. Что касается военной формы, то здесь ее многие носят. Особенно в этом сезоне. Так что я и тут в тренде.

Бэд Бо заметил их замешательство, отпил из бутылки, скрытой в пакете, поднял неестественно большой козырек своей хип-хоп кепки и засмеялся.

— Yo, man! — крикнул Бо каким-то фальцетом, пробившимся из горла, полного алкогольных паров и смеха.

— По правде сказать, я стараюсь не встречаться с нашими. Сыт ими по горло, — сказал Гордан.

— Нет такого места, где нет наших! — сказал незнакомец. — Нас слишком много, шатающихся по белому свету. Дома и то меньше. Да и что дома делать? Там не погуляешь и много чего другого не поделаешь…

Гордан недоверчиво посмотрел на него.