Он будет молчать. Он всегда будет молчать. Он может быть рядом, молча вытягивать ее из многолетнего болота, ему может быть и правда не все равно, что с ней происходит. Потому что он увидел в ней, как он сам сказал, светлого человека, которому требуется помощь. Он был слишком хорошего мнения о ней. Она не заслужила такого. Но он был ей нужен, и Ян не оставлял ее одну. Это Серверджина знала.
Но он будет молчать. Нора, о которой они теперь не разговаривали, Нора молчаливой тенью стояла за его спиной, Нора мрачной стеной вставала между ними. Он был рядом… И мог думать о Норе. Обнимать Серверджину… И тосковать о Норе. Выходить куда-то с Серверджиной… И провожать Нору взглядом.
Он будет молчать, делая вид, что все хорошо. Такие люди могут жить с собственными чувствами много лет, не надеясь на взаимность. Научившись существовать так, что их уже будто ничего не трогает. В какой-то миг можно даже увериться, что они остыли, забыли, освободились… Нет. Не остыли, не забыли, не освободились.
Серверджине сколько угодно может казаться, что теперь в мыслях Яна только она. Но на самом деле из них никуда не уходила и не уйдет Нора.
Это и заставляет сгибаться пополам и душить слезы, которые все-таки начинают щипать уголки глаз.
До этого у нее был шанс опровергнуть или подтвердить свои догадки, узнать наверняка. Теперь же его отобрали. Слепа, она оказалась полностью и отчаянно слепа.
Она перестает что-либо различать. Не осталось ни времени, ни места. Она одна, в этом бесконечном, чужом и холодном мире. У нее даже собственных снов не осталось. Она одна. Совершенно-совершенно одна…
- Джина!..
Нет. Нет-нет-нет. Серверджина вздрагивает, и по всему ее телу проходит судорога. Нет. Как он ее… Нет! Все ее желание увидеть его, мольбы о чуде, отчаянный зов души, который он, похоже, все-таки услышал… Ее сковывает страх. “Уходи! Уходи сейчас же!” - кричит одна ее половина. “Останься, посмотри на меня, пожалуйста, останься, мне нужна твоя помощь!” - в то же время кричит другая. Сильные люди не любят свидителей своей слабости. Сильные люди боятся свидетелей своей слабости. Серверджина точно знает, что сейчас начнет проклинать его и попытается собрать силы в кулак, чтобы твердым голосом сказать: “Оставь меня”. А когда он уйдет, ее нагнет в два раза больше, она будет рыдать и надеяться, что он каким-то волшебным образом поймет, что нужно вернуться. Ведь мы все этого хотим. Чтобы важные нам люди догадались сами, что нам плохо. Чтобы об этом сказали им не мы. Чтобы они догадались и пришли. Даже если сперва мы отошлем их прочь. А они все равно бы появились, словно добрые волшебники. Дракон… Как же сложно быть просто человеком.
- Джина, ты плачешь? Что случилось?! - он в миг оказывается рядом с ней. Такой порывистый, такой искренний. Серверджина отнимает ладони от своего лица. Искреннее, неподдельное беспокойство на его лице. За нее. Дракон…
- Ты победил, - шепчет она. - Ты победил. Просто победил. Победил, победил… - повторяет Серверджина, словно в пьяном бреду. - Теперь я завишу от тебя, теперь я хочу, чтобы бы ты видел меня, я не хочу тебя менять, я не хочу…
- Милая, что ты… - Ян пытается прикоснуться к ней, но Серверджина перехватывает его руку в воздухе. На секунду ее глаза расширяются от страха, глядя в его - растерянные и удивленные.
- Ян, пожалуйста, не надо. Хватит. Не надо. Уже достаточно. Хватит лжи. Я знаю, что ты обещал, но… Не нужно. Хватит. Ян, я знаю. Ты просто не говоришь. Но ты любишь ее, - пожалуйста, пусть он молчит. - Я знаю, ты думаешь о ней. И…
Внезапно Серверджина замолкает, потому что Ян вдруг мрачнеет. Мрачнеет очень сильно. Она холодеет внутри. Она уже видела его таким в тот раз, когда он вытащил ее из моделированного сна.
- Ничего ты не знаешь, - тихо и жестко произносит он.
Серверджина знает точно, она боится его таких интонаций. И в прошлый раз она ощутила себя абсолютно беспомощной. Но сейчас у нее внутри что-то надламывается, потому что да, ее подозрения оправдались: он бы не отреагировал так, не переменился бы, если бы… Значит, все-таки правда.
Горечь подстегивает. Горечь позволяет собрать раненые силы, поднять с колен измученную гордость и сказать на последнем издыхании:
- Пожалуйста, не надо. Я ценю то, что ты пытался для меня сделать. И думаю, сделал достаточно. Но не надо стараться и дальше. Я честно не знаю, обратит ли она на тебя внимание, но… Ты любишь ее. Если не любишь, то что-то чувствуешь именно к ней. Не ко мне. Не пытайся убедить меня в обратном, пожалуйста. Не стоит стараться из вежливости. Давай прекратим все то, что у нас есть. Тебе нужна Нора. Не я. Нора. Тебе…
Но теперь ее сил не хватает. Новый порыв внезапно сотрясает ее, новые слезы льются по щекам, и Серверджина ненавидит себя за то, что Ян видит ее такой. И хочет, чтобы он видел. Хочет, чтобы опроверг сказанное ею.
Но ему нужна Нора. Ему всегда она будет нужна. Он, конечно, пытается убедить ее, что это не так. Этот светлый -светлый мальчик, который выбирает тех людей, которые совершенно не заслуживают его. Заслуживает ли его Нора? Нора, которая столько лет держала его во френдзоне? Которая выказывала явное беспокойство, когда он пытался отдалиться, стать чуть-чуть свободным, и снова игнорировала его, когда он оказывался в пределах ее досягаемости? Заслуживает ли она такое солнечное чудо в своей жизни?
А она, Серверджина? Нет, никто не из них. Но она хочет, чтобы… Она впервые что-то хочет, но искренне, по-настоящему, она готова сдаться, чем-то жертвовать при этом. Не прийти и победить. А чтобы пришли, победили и обняли ее.
Слезы льются из ее глаз. Серверджина не смеет смотреть на него. Просто не может. Но все-таки не смотреть оказывается сложнее, и она все-таки поднимает взгляд. Зная, что это будет концом.
И видит на его лице улыбку. Странную, разрастающуюся, сначала будто бы не уверенную улыбку. Как будто его осенила какая-то догадка, которая принесла ему огромное счастье.
- Неужели тебе ничего непонятно, Джина? - от его тона так и веет счастьем, но Серверджина, увы, не может сейчас порадоваться: повод не тот.
- Что мне должно быть понятно? - со злостью, сдавленной, свойственной для настоящей нее злостью спрашивает она.
- Я никогда бы не подумал, что ты из-за этого переживаешь. Мне казалось, ты уже давно все поняла, - Ян, кажется, перестает витать в своих облаках, смотрит на Джину, и на его лице отражается легкое удивление. - Джина, послушай меня, пожалуйста. Разве ты не заметила… Я всегда с тобой. Везде. После того… - он замолкает на секунду. - И неужели ты не заметила, что я не смотрю на нее уже довольно долгое время? Не провожаю взглядом? И не говорю вообще? И разве ты не помнишь, что я тебе сказал, пытаясь вытащить тебя из твоих моделированных снов? Что мне не все равно. Разве тебе все еще непонятно?
Серверджина замирает. Чувствуя себя паршиво, словно в замыленных мелодрамах, но… И почему-то так хочется, чтобы произошло что-то в их духе. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
И ей словно лучи солнца бьют в глаза, когда его ладони бережно берут ее лицо.
- Я уже давно о ней не думаю, - Ян говорит это, смотря Серверджине прямо в глаза, а она не отводит своего взгляда, боясь даже дышать. - Наверное, это началось, когда ты впервые со мной… - до сих пор стесняется говорить о некоторых вещах. Не может вот так просто сказать, что она просто спустила с него брюки и отсосала. - Но уже тогда ее стало чуть меньше в моей жизни. А потом она становилась все дальше и дальше. И больше не тревожит мое сердце. Теперь в нем живешь ты. Мне казалось, ты это понимаешь. И не говоришь об этом, потому что, ну… Ну потому что это не в твоем стиле, Серверджина. Ты же такая… - да, Серверджина отлично знает, какая она. Не в ее стиле, не с ее губ всем этим словам срываться. - Или тебе просто было этого достаточно. Но я не думал, что…
- Молчи, пожалуйста. Молчи, - просит его Серверджина, и удивленный Ян замолкает.
А она прикрывает глаза. Чтобы впервые в жизни позволить себе… Позволить себе вот так замереть. Расслабиться. И почувствовать, что твое лицо так бережно держать чужие ладони. Ладони человека, на которого тебе не все равно. И которому не все равно на тебя.
