Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Проехала под мужским платьем и что? – напомнила Екатерина.

– А то! Она на том собрании торговой компании много кричала. – Толстой-Американец снял парик и начал им обмахиваться. Больно жарко топили у императрицы последние два года. – И кричала буквально следующее: «Сибирь, – кричала эта жидовка, – слишком большая территория, чтобы принадлежать одной России! Надо Сибирь от России отобрать»!

– Что же ты ей за те слова в лоб не заехал?

– Там заедешь в лоб! Там до тебя, матушка, далеко, а до суда больно близко. Там ведь суд вершит расправу. Охота мне была сидеть в американской тюрьме за мелочь простую, за шлепок по лбу дочери Зильбермана.

– А это ещё кто такой? Не президент Америки, нет? Президент у них вроде другой…

– А это, ваше императорское величество, сущность будет повыше президентской! – Толстой-Американец надел парик и снова стал вышучивать смысл разговора. – Этот Зильберман из тех, кто за верёвочки дёргает и президента Америки, и всех присных его…

Тут в дверь кабинета просунулся секретарь. При виде грозной императрицы секретарь закрыл глаза, но протараторил:

– Секретная экспедиция докладывает, ваше величество, о прибытии из Тобольска тайного возка с государственным преступником. Куда велите его поместить?

Екатерина поморгала редкими от возраста ресницами, но тяжесть во взгляде осталась.

– Ладно, иди, Американец, две недели даю тебе сроку, дабы отчитаться по всей форме за трату государственных средств на поездку в Америку. И твои соображения насчёт Аляски и насчёт этой… Калифорнии мне подготовь. И о Сибири не забудь! И всё приготовь мне письменно! Но об Аляске…

Секретарь даже вдвинулся половиной тела в кабинет. Екатерина швырнула в секретаря пустой чашкой из-под кофе. Фарфоровая чашка разлетелась на куски, дверь с треском захлопнулась.

– Про Калифорнию я пока ничего не понимаю, но об Аляске напишешь так, как я сказала, понял? Аляску про-да-вать!

Граф Толстой наклонился было собрать осколки фарфора с ковра, но Екатерина топнула ногой:

– Продавать, я сказала! Без экивоков, страстей и горького плача по утерянной землице!

– Но можно продавать не спеша?

– Вы нарываетесь на неприятности, граф!

– Вы тоже, ваше императорское величество! Та Сара Зильберман из компании «АРА», или как её там… та баба, что просквозила всю нашу Сибирь, как понос через кишку, открыто заявила, будто в Тобольске слышала публичную проповедь некоего Петра Словцова, имеющего факты, чтобы доказать, будто никакой Александр Македонский русским князьям русских земель не дарил… А если так, то Россию с Сибирью у нас заберут. Так хоть Аляску давайте себе оставим. Она документами за нами подтверждена. А иначе – где жить-то будем?

Екатерина швырнула в тугую спину графа второй фарфоровой чашкой. На удивление императрицы, чашка упала на ковёр и не разбилась.

– Продавайте Аляску… – голос у императрицы сорвался, – медленно. Ну, хоть начните переговоры о продаже! И не забудьте – две недели сроку на отчёт!

Граф пошёл к двери, ухмыляясь. Своего он добился. И дело с Аляской можно тянуть, пока золото в Америке не кончится. Свободы им захотелось! Чтобы воровать! Свобода только для воровства и потребна. А так – на что годна эта свобода? Сзади него часто-часто затренькал колокольчик. В открывшуюся щелку двери императрица хрипло прокричала секретарю:

– После обеда подать мне государственного преступника! А пока пусть посидит в Кордегардии, на гауптвахте! Там пусть и ест! И вызвать ко мне после обеда митрополита Гавриила, наставника этого преступника. Пусть святой отец полюбуется, кого он воспитал!

* * *

Обедали вдвоём с фаворитом. Зубов ел мало, кусочничал: от того блюда малость откусит да другого чутка пожуёт. Видимо, опять хорошо поел мимо её, императрицыного стола, скотина!

Обедали прямо в кабинете, лень было идти в столовую залу через три комнаты от кабинета. Да там и печь, вроде, чадила. Угореть можно. В приёмной зашумели, секретарь что-то верещал. Дверь в кабинет распахнулась, в неё вдвинулся толстый митрополит Гавриил, отпихивая посохом секретаря, вцепившегося в митрополичью мантию.

Митрополит Гавриил перекрестил обедающих, огляделся, нашёл икону Николая Угодника в углу возле трельяжа, перекрестил икону, и сам на неё перекрестился. Потом сел на французскую лавку именем диван. Диванчик затрещал. Весу в митрополите Гаврииле имелось поболее, чем десять пудов.

– Откушайте с нами, – пригласила Екатерина.

– Благодарствую, ваше величество. Великий пост исполняю, грешить не намерен даже по вашему повелению.

Зубов напрягся горлом, сейчас начнёт защищать свою бабу! Вот же дурак, прости Господи.

– Выйди от нас, – тихо сказала императрица фавориту, – через ту дверь выйди.

«Та дверь», скрытая тяжёлой шторой, вела прямо в туалетную комнату Екатерины, а следующая дверь, из туалетной комнаты, вела прямо в спальню. Через ту дверь ходили только фавориты, да иногда князь Потёмкин, когда был живой, но уже от фавора отставленный, но никак не забытый… Царство ему небесное!

Зубов вышел.

Два человека в чистых передниках, не поднимая глаз, убрали со стола и оставили теперь императрицу наедине с митрополитом.

Кокетничать и выламываться не надобно. Разговор предстоял тяжёлый, даже исторический и, в своем роде, даже истерический. Орать, поди, придётся…

– Твой воспитанник, – тут Екатерина повернулась от стола к тяжёлому бюро красного дерева, – твой воспитанник Пётр Словцов попал в разряд государственных преступников! Нонче привезён из Сибири в «бироновском возке»! Болтал прилюдно, что Александр Македонский в Сибири не бывал, до Камчатки не доходил, дарственную на русские земли не писал! Это как понимать?

Митрополит Гавриил, ректор высокочтимой даже в Европе Александро-Невской духовной семинарии, и бородой не шелохнул. Упёрся в императрицу синими глазами. Долго глядел, но всё же моргнул. И сразу ответил тенором:

– Раз Петя Словцов так говорил, так, стало быть, и есть.

Глава шестая

Сержант Малозёмов, не помнящий молитвы «Отче наш», но знавший назубок этапы продвижения приказных бумаг, тотчас из дворца императрицы помчался к своему начальнику, майору Булыгину. Подлая бумага о переводе сержанта в пограничный пехотный полк сначала попадёт к майору, вот пусть Булыгин пока ту подлую бумагу и придержит. А дальше будет разбираться в судьбе сержанта сам Платошка Зубов! Иначе – на что его при императрице нянчат?

Майор Булыгин спал у себя в кабинете на голой скамье, спал, не снимая ботфорт, корябая шпорами побеленную стену цейхгауза. От него, сквозь густые усы, изрядно попахивало «адмиралтейским часом»[2].

Малозёмов, с разбегу проскочив через малоприкрытую дверь, тотчас навалился на майора и начал матерно орать, не обращая внимания на то, что матерный ор в помещении кордегардии не приветствовался:

– Я тебя, сивый мерин, хоть сейчас в Неве утоплю! Это ты меня в неметчину послал! Из-за тебя меня разжаловали и завтра пошлют в киргизские степи!

Майор Булыгин разлепил глаза, углядел метавшегося перед ним сержанта Малозёмова, обозвал его «безухим ослом», повернулся на другой бок и снова запустил через усы сивушный дух.

Малозёмов совсем изошёл злобой и столкнул майора с лавки.

Майор Булыгин поднялся с пола и уселся за свой стол. Глубоко зевнул и сквозь зёв вопросил:

– Чего тебе надобно от меня, дурак?

Чего ему надобно от командира, сержант Малозёмов даже и не знал. Проорал только:

– Сейчас вот… Императрица меня только что разжаловала в рядовые солдаты и послала в киргизскую степь – воевать!

Майор Бусыгин оглядел стол, совершенно пустой, без единой бумаги:

– Послать-то она тебя, может быть, и послала, но я никаких бумаг насчёт тебя не получил…

Сержант Малозёмов выпучил глаза, заревел быком раненым:

– Кому говорю – выручай!

вернуться

2

Адмиралтейский час заведён Петром Первым, когда перед обедом по пушечному полуденному выстрелу все выпивали по чарке водки.

7
{"b":"598963","o":1}